Так называемый Фонд кино - распорядитель выделенных средств, ясно сообщил, что одна часть денег поступит в российские кинокомпании, которые на общем фоне выглядят сегодня успешнее остальных, они уже создали фильмы, чья аудитория превысила хотя бы 1 млн человек, другую часть адресуют 13 кинокомпаниям, реализующим социально значимые проекты. Казалось бы, как просто! Тут и принцип состязательности выдержан, и проявлена забота о судьбе государственных денег: чтобы не на пустышки и порнушки пошли, а на нечто серьезное, укрепляющее дух да обогащающее разум. Но не таких напали! Все, не получившие денег, заявили, что они считают себя не хуже других и тоже хотят получить. То, что их обошли, является, ни много, ни мало, - нарушением антимонопольного законодательства. И что это еще за "социально значимые проекты"?! - стали спрашивать. - По каким это, интересно, критериям их определяют?..
А то не ясно, по каким! Но демагогия, как всегда, обходится без аргументов...
Честно говоря, как только стало известно о появлении Фонда кино, сразу подумалось: а кто и как будет контролировать расходы? Или: определять и стимулировать те же "социально значимые проекты"? Их планировать? А профессиональный, творческий уровень готовых фильмов, созданных на государственные деньги, кто-то будет оценивать, принимая готовую продукцию или отказываясь ее принять по причине низкого качества? Значит, кто-то должен быть наделен соответствующей властью?.. Словом, в воображении забрезжил образ некоей насущно необходимой производственно-творческой структуры, подозрительно напоминающей радостно отмененный в свое время Госкинокомитет - Госкино.
Пригрезится же такой ужас!
А и то сказать: снимаешь на свои деньги - теперь это вправе делать любой - снимай, хоть на пипифаксе, как можешь и о чем хочется, а если взял деньги у государства, ты ответственен перед ним?.. Тогда ведь и государству никак не обойтись без правильно организованного контроля.
Скоро выяснилось, что кошмарные мысли о госконтроле хотя бы части национальной кинопродукции, посетили не только мою голову. Вдруг читаю в "Московской неделе" (15 октября 2010) интервью с успешным, без перерывов снимающим режиссером Владимиром Хотиненко. Он прямо так и заявляет: "...я бы воссоздал советское Госкино в его прежнем виде с редактурой и так далее. Независимое кино все равно никто не отменит. Но госполитику я бы проводил как в застойные времена, когда чиновники Госкино были одновременно и продюсерами, мыслили системно. Были фильмы про "сталеваров", причем средний уровень их был высок, но при этом давали снимать Динаре Асановой, Андрею Тарковскому, Глебу Панфилову... Зачем затеяна вся эта история с Фондом поддержки кино? Чтобы создать подобную систему кровоснабжения. Просто выдавать деньги на кино, которые никогда не возвращаются, государство больше не в силах".
Снова убеждаешься, что иные идеи способны носиться в воздухе.
Когда Никита Михалков выколачивал из государства деньги для пользы всей кинематографической братии он вряд ли предполагал, что реакцией будут не крики радости и одобрения, а скрипы подозрений и грохоты склоки. А, может, и предполагал. Не первая зима на волка.
...Вспоминаю прилет в Рим году, эдак, в восьмидесятом. Высадился мощный десант из советских кинематографистов: ведущие режиссеры, сценаристы, критики - человек сорок. Далее нам предстояло на автобусах пересечь итальянский "сапог" с запада на восток, где в курортном городке Пезаро был задуман фестиваль новых советских фильмов. Туда же были приглашены сто кинокритиков из разных стран Европы, чтобы они посмотрели нашу программу, написали о ней, поучаствовали в дискуссиях и пресс-конференциях.
Пока мы дисциплинированно кучковались в зале прилетов, приглядывая за поклажей, Никита Михалков, в майке, джинсах, с торчащим из заднего кармана толстым бумажником, устремился к телефону-атомату и принялся кому-то названивать - у него и тут, оказывается, знакомые!
По утрам он играл в теннис, имея партнером Колю Губенко, будущего министра культуры СССР, гонял его по корту, как по полю зайца. Николай терпел.
На вечерних приемах, куда все являлись, приодевшись в лучшее, Никита приходил в простой майке, облегавшей мускулистый торс, и этот прикид в его исполнении выглядел естественно - он все равно был самым элегантным и притягательным - журналисты Европы только около него и вились.
В Пезаро показали три картины Михалкова: "Механическое пианино", "Пять вечеров" и "Обломов". Вышла местная газета с крупным заголовком: "Михалков - это Чехов сегодня". Ему показали, он хохотнул, сказал: "Это я отцу подарю!"
Вот и в той экстравагантной обстановке вспомнил об отце...
И, говоря о Никите, хочется вспомниться его брата Андрея. Или - Андрона...
Во времена "Советского экрана" мне позвонил из ЦК КПСС Александр Иванович Камшалов. Он выразил крайнее неудовольствие: в очередном номере оказались упомянуты Андрей Кончаловский и Жан Люк Годар. Упоминать их в прессе, оказывается, было "не рекомендовано"! В чем провинился Годар, я так и не понял, запрет же на Кончаловского имел причиной то, что он тогда благополучно пребывал в Голливуде, наплевав на неудовольствие его отъездом у властей предержащих. Формально Андрей ничего не нарушал, поскольку был женат на иностранке и мог без специальных разрешений перемещаться по миру. Вот и мне казалось, что, несмотря на вольнодумство, он остается выдающимся советским кинорежиссером и замалчивать его имя просто-напросто глупо. Оказывается, я ошибся. Камшалов считал иначе...
В декабре 1984 года, поработав с Жаном-Клодом Карьером и режиссером Питером Флайшманом над сценарием "Трудно быть богом" (мы с Жаном-Клодом хорошо понимали друг друга, "раскручивая драматургию", а Питер многое не мог взять в толк, что отразилось на картине, - но это попутно...), я из Парижа возвращался в Москву. Провожающий сотрудник посольства испуганно сообщил в аэропорту: "Там с вами Кончаловский летит!" Сказал так, будто о террористе предупредил.
Когда шел по проходу между самолетными креслами, Андрей уже сидел на своем месте. Издали помахал ему рукой. "Поговорим?" - крикнул он. Потом устроились рядом и весь полет проговорили.
Париж в те дни был заклеен афишами первой голливудской ленты Кончаловского "Любовники Марии" с Настасьей Кински в главной роли. Я, естественно, сбегал посмотреть. С этого и начался разговор - о тайных несуразностях любви, о причудах секса, как "по жизни" оно бывает. Дальше выяснилось, что, живя за границей, он успел прочитать уйму такого, о чем я и понятия не имел. Он интересно рассуждал о "мировых деньгах", которые решают, быть или не быть войне.
Кто вы сейчас?- спросил я. - Советский человек, который живет во Франции и работает в Голливуде. - И как вам в Голливуде? - Когда везут на съемку, можешь сразу по трем телефонам давать указания помощникам и ассистентам. Приезжаешь- там все готово! Чудеса...
Когда в Москве встали в очередь к паспортному контролю, Андрей посоветовал: "Со мной не вставайте! Долго будет, меня сейчас трясти начнут..."
И точно. Очередь, в которую я перешел, иссякла, а Андрей все еще стоял у светящейся таможенной скворешни.
А по выходе в зале ожидания обнаружилась приличная толпа из Михалковых всех возрастов, надо ними возвышался Никита: семья пришла встретить дядю, отца, брата, приехавшего на Рождество.
Толстой говорил, что в "Анне Карениной" ему дорога "мысль семейная". Михалковы и Кончаловские не декларируют "мысль семейную", но она очевидно дорога им тоже - без крика и ажитации. Эта нормальная русская большая семья, с ее благополучием и трудовой успешностью, оказывается зачастую атакуема завистью и недоброжелательством, что прискорбно. "Мысль семейная" достойна лучшей участи.
