— Ты что-нибудь чувствуешь? — прогремел гулкий голос, как прибой в океанской пещере.

— Нет.

Я действительно ничего не чувствовала. У меня не было органов чувств. Телесная оболочка обмякла и спала с меня гниющим, вонючим куском мяса. Я имела к ней такое же отношение, как к отвратительной куче хрящей и мяса, глазеющей на меня льдинами-ромбами.

Я захихикала. Вот умора! Я всю жизнь кормила, одевала это тело и преклонялась перед ним, и все — готово! — оно умерло. Вот потеха!

Кусок жира у стены заискивающе улыбался. Дурак! Не понимает, что тоже мертв. Хотел отправить меня морем в Марокко, но не успел: тоже умер. Труп продает труп! Я стонала от смеха.

Хок медленно — несколько часов — снимал рубашку. Я следила, как ленивые пальцы расстегивали пуговицы; как поднялись — ну и скорость! — вверх руки и выскользнули из рукавов; как шевелится, будто трава под ветром, мех на мускулистой груди. Он встал, начал расти, как стебель боба, и, когда вырос на сотню ярдов, закружился. Кто он? Что ему нужно? Что хочет показать мне? Свою татуировку? Хок поднес руку к моему лицу и стал поигрывать мышцами так, что татуировка дрожала и шевелилась. Я с трудом сосредоточила взгляд на внешнем контуре. Какая совершенная окружность! Она достойна внимания. Татуировка жива! Узор вздрагивал, дышал и кружился. По лабиринту проносились все цвета радуги. Похоже на видимый электрический ток…

Я сосредоточилась на лепестках. Какие точные в них треугольники!

Ловушка! Меня, как Ганса и Гретель в сахарный домик, вели туда, где жил удивительный монстр: он выплевывал из окровавленной пасти все эти лабиринты, лепестки и узоры с единственной целью — заманить меня в свою берлогу.

— …существуют разные уровни личности, — доносился из-под земли голос Хока. Хок заодно с монстром! Конечно! Ведь монстр живет в его бицепсе. Я фыркнула и отвернулась от мерзкой руки. Спасена!

Он дотронулся до моего лица — и я снова увидела татуировку. «Нет!» Или мне показалось, что я закричала?

— Смотри! — голос отражался от стен, как взрывные волны в испытательной камере на заводе майора. — Смотри!

— Нет! Не хочу!

— Ты должна! — гремел надо мной голос.

Я упрямо закрыла глаза. Меня затошнило. Хотелось привести свои мысли в порядок, но они рассыпались, как кубики Венди, и дико плясали.

Оставалось одно: открыть глаза. Я увидела яркие лепестки, треугольники — вперед, в распахнутую пасть монстра-вампира! Из нее вытекала алая кровь, а белые клыки грозились вонзиться в меня.

— Сосредоточься! — раздался загробный голос. — Это только подготовка. Сосредоточься!

Я широко раскрыла глаза, монстр исчез. Передо мной был череп, похожий на тех, что высекал на надгробиях Папа Блисс. Вместо короны на голове торчали два красивых пятнистых крыла.

Я с удовольствием смотрела на череп: неужели можно бояться такого симпатичного существа?

— …Правые треугольники олицетворяют Инь и Янь, активное и пассивное, мужское и женское… — бубнил назойливый голос.

— Да заткнись, Хок, — весело проговорила я.

— …три угла символизируют интеллект, эмоции и физическое состояние…

— Да заткнись же! — крикнула я и засмеялась. Вот самонадеянный невежда! Но как выбраться из этой трясины? Я улыбнулась добродушному черепу и вздрогнула: передо мной снова был монстр.

Я вспомнила, как уже избавлялась от него, и зажмурилась. Может, сработает? Он действительно исчез, уступив место черепу. Но теперь мне было не до смеха: череп скрежетал зубами, скрипел и издавал какие-то дикие звуки. Я чуть не вскочила и не закружилась, как марионетка на проводах высокого напряжения вместо веревочек, в бешеном танце. Что хуже: ежиться от страха или скакать от непонятного восторга? Я металась между страхом и восторгом уже тысячу лет, боясь остаться наедине то с монстром, то с черепом.

Я понимала, что и то и другое не существует, но… Я видела их своими глазами. Наверное, я — шизофреничка.

Я догадалась, что могу управлять этим бедламом: нужно только сощуриться и найти нужную точку зрения: появится череп — улучшится настроение. Несчастный Хок! Как он жалок! Сидит, сгорбившись, рядом со мной и скучает. Мысли скакали, как подбитые птицы, и улетали куда-то в космос. Я стала Богом. Я смеялась, как Бог. Я могла создавать и разрушать этот мир.

Мне понравилось то, что я создала. Ни войны, ни нищеты, ни несправедливости. Это просто химеры. Епископ Беркли во всем был прав. Существую только я. Как хорошо! Можно считать все страдания развлечениями. Я достигла духовного совершенства…

Через несколько веков блаженства я подняла голову и увидела мистера Дезертира: он наклонился надо мной, закрыв бородой свой срам, а в руке блестел шприц. Зачем-то снял мои джинсы. Мне стало смешно: он решил трахнуть Бога. У него был шанс, когда я была просто смертной, но он отказался, а теперь об этом не может быть и речи. Я оттолкнула волосатые руки.

— Я спущу тебя на землю, — прорычал он. — Нужен укол.

Вниз, вниз, вниз… Я летела с небес по спирали в сумеречную преисподнюю. Шахтеры, придавленные обрушившейся кровлей, беглые рабы, солдаты, выстроившиеся в ряд над несчастной вьетнамкой… Все семь смертных грехов — высокомерие, скупость, сладострастие, гнев, чревоугодие, зависть и лень — царили вокруг. И все принадлежали мне. Я вернулась в свое потное тело, будто в капкан. Мысли были тяжелыми, словно на мозг надели часы Джо Боба. Я уснула…

Хок протянул мне стакан воды и две таблетки.

— Возьми. Станет легче.

По-моему, мне стало бы легче только от цианистого калия. Надеясь, что он хочет убить меня, чтобы ограбить дом, я залпом осушила стакан и через несколько минут почувствовала себя нормально.

— О Боже! Я забыла о Венди! Бедная Анжела! — я вскочила и собралась бежать.

— Успокойся, — протянул Хок, не отрывая глаз от моих «Леди Буловой». — У тебя в запасе еще полдня.

Я села на койку. Мне казалось, что прошла по крайней мере декада.

— Это было удивительно…

— Пожалуйста! — он затряс головой так, что зазвенел колокольчик. — Я не хочу об этом слышать.

— Да, но…

— Нечего удивляться, черт побери! На самом деле все очень просто. Должна знать из университетского курса. Галлюциногены уничтожают мозговой фильтр, который управляет количеством и природой чувственных возбудителей, пропуская их в мозг. В результате сознание тонет в ощущениях. Длительность восприятия строго пропорциональна количеству сенсорных впечатлений, полученных мозгом. Большое дело!

— Но если это не «большое дело», — огрызнулась я, обидевшись, что мои мистические видения объясняются так просто, — зачем было давать мне ЛСД?

— Затем, что ты никогда не поняла бы свойства наркотиков, не испытай их сама.

— Знаешь, — признался вечером Хок, — я никак не могу решить, чем же является моя история — комедией или трагедией?

— Разве это имеет значение?

— Конечно. Жанр определяет структуру произведения. В комедии жизнь продолжается, герои выживают в самых невероятных ситуациях, а в трагедии, наоборот, умирают и тянут за собой остальных.

— И в чем проблема?

— Понимаешь, у меня должно быть не менее десяти томов. Я только начал. Я хочу проследить возникновение жизни, земли, солнца, молекул, атомов и охватить период в биллионы лет. Вопрос — комедия это или трагедия — решающий. Представь себе космос. Возможны два варианта: или в результате взрыва изменяется время — это комедия, или возникает Черная дыра, поглотившая солнце, — это трагедия. Нужно решать…

Айра приехал точно в тот день, когда обещал. В первый же вечер он черкнул что-то в кухонном календаре и сверкнул на меня глазами:

— Сегодня, Джинни! Если не сделаем сына сегодня — не сделаем никогда! Я столько дней копил сперму!

— Хорошо.

Я уложила Венди, вымыла посуду, послушала с Айрой новости и поплелась за ним наверх. Я ощущала себя Марией-Антуанеттой, идущей на эшафот. Хок вдохнул в меня новую жизнь. Как можно забеременеть от Айры, если все мои мысли крутятся вокруг Майтханы? Пора сделать выбор, решила я, подмываясь содовым раствором.