— Значит, ты убиваешь крыс, чтобы доставить им удовольствие умереть?

— Я знал, что ты ничего не поймешь. Не знаю, зачем говорил об этом?

Мы сидели молча, и я уже раскаивалась, что своим непониманием уничтожила единственную попытку Клема довериться мне.

— Попробовала бы ты жить калекой! — неожиданно проговорил он. — За что?! За какие грехи меня покарали этой искалеченной ногой? Почему вам, богатым, во всем везет, а нам, беднякам, впору всю жизнь носить траур? Ответь, черт тебя побери! — закричал он.

— Заткнись! — тоже не сдержалась я. — Откуда мне знать? Чем я могу помочь такому кретину, если на него даже тракторы падают?

— Вот что, жень-щина, — раздельно проговорил он. — Я заплатил свои долги. Старина Клем никому ничего больше не должен. Я сам распоряжаюсь своей жизнью. Я решаю, с кем, когда и где иметь дало. Я жив, поняла, жень-щина? Держись подальше от Клема Клойда! — Мы с ненавистью уставились друг на друга. Поваленное дерево, лес вокруг, свалка — все выглядело угрожающим в тусклом сиянии луны.

По дороге домой Клем долго молчал. На спидометре было 90 миль в час. Я крепко стиснула его талию и уткнулась лицом в пахнущую навозом спину.

Мы выехали на шоссе, и Клема будто подменили. «Вперед! — заорал он неведомым богам. — Вперед! Убейте нас, ублюдки! Мне плевать на вас!»

Его истерика передалась и мне. Я тоже с восторгом что-то орала и смеялась неизвестно над кем. Ветер свистел в ушах, развевающиеся волосы хлестами по лицу, и мне было наплевать на смертельную опасность быть размазанной по шоссе, как арахисовое масло по хлебу. Я не сомневалась, что сделала правильный выбор, доверив свою драгоценную жизнь такому замечательному парню.

…Мы спустились в бомбоубежище. Я села на деревянный настил, а Клем с наглой ухмылкой сбросил ветровку и подошел поближе. С предплечья на меня смотрела пустые глазницы ужасной татуировки. Он расстегнул ширинку и вытащил багровый раздувшийся член.

— Пососи его, жень-щина, — вкрадчиво предложил он.

— Не поняла.

— Не притворяйся! Делай, что говорю!

— Что?

— Соси! — Он схватил, мою голову, как клещами, и стал двигать туда-сюда, чтобы губы касались его страшного члена.

— Ты издеваешься? — прошипела я.

— Соси, дьявол тебя побери!

Я послушно обняла его ногами, сцепила на коленях руки и начала лизать и покусывать его страшилище. «Наверное, это и есть любовь», — думала я.

Через пару минут мне надоело это дурацкое занятие, я подняла голову и посмотрела в красивое смуглое лицо с мелангеонскими чертами. Его глаза были крепко зажмурены, он весь напрягся в ожидании оргазма.

— Все! — сказала я. — Хватит! Мне пора домой.

Он открыл глаза, недоверчиво посмотрел на меня и неожиданно больно хлестнул по лицу. Щеку обожгла резкая боль. Я непроизвольно стиснула зубы и почувствовала вкус крови.

— Я закричу, — спокойно предупредила я, увидев, что он снова занес для удара руку. — Папа убьет тебя и выгонит вашу семью из города.

Клем отвернулся и что-то пробормотал, одеваясь. Я ждала. Он медленно застегнул ветровку, повернулся ко мне и улыбнулся как ни в чем не бывало.

— Как насчет «Ведра крови» завтра, жень-щина?

«Откажишь!» — кричал мне инстинкт самосохранения. — «Не встречайся с ним!» Но я не послушалась.

— Конечно.

— Кстати, — сказал он, когда мы вышли из бомбоубежища, — возьми вот это. — Он протянул мне свой именной серебряный браслет с выгравированными черными буквами «Клем Клойд». Я с гордостью надела его и щелкнула застежкой, словно кандалами.

Мы снова стали подругами с Максин. Я подражала ей во всем: нацепила глухой свитер с длинными рукавами, бюстгальтер с торчащими в разные стороны чашечками, маленький золотой крестик на золотой цепочке и прямую юбку, которая обтягивала мою задницу так туго, что даже когда я стояла, казалось, что я собираюсь садиться, и черные балетные тапочки, из-за которых походка казалась шаркающей. Все свое старое барахло — юбки, блузки, плащи — я отдала молодежной команде Иисуса, которая собирала деньги на поездку брата Бака в Европу в гости к сестрам и братьям.

Допев душещипательную «Как грустно, что ты обманул меня», Максин раскланялась и подсела ко мне. Клем грозил кому-то в противоположном углу своим швейцарским ножом.

— Красивая песня.

— Рада, что тебе нравится.

Я протянула Максин свой стакан, и она сделала приличный глоток.

— Ты знаешь, что совсем не похожа на остальных? — спросила она.

Я опешила.

— Я?

— Да. Никак не могу тебя понять.

— Ты?

— Помнишь, как ты пришла сюда в первый раз? — Я кивнула. — Для меня было настоящим шоком увидеть саму Джинни Бэбкок в дверях «Ведра крови».

— Для меня тоже.

— Я решила, что ты пришла посмеяться над нами.

— Да ты что?!

— Да. Ты была в модном плаще и все такое… Самоуверенная…

— Это от смущения. Я не знала, что делать. Прости, если я так выглядела. На самом деле я ни над кем не смеялась.

— Почему ты ушла из группы поддержки?

— Не знаю. Надоело. Дурацкое это занятие — размахивать флагом и орать «Привет!»

— Господи, да будь я на твоем месте… Как это ты бросила Спаркса ради Клема?

Я не верила своим ушам.

— Клем совсем неплохой.

— Но он не Джо Боб Спаркс!

— Да, но и Джо Боб Спаркс не Джо Боб Спаркс! — Она удивленно вытаращила глаза. — Не думай, что Джо Боб такой уж замечательный. — Мне стало стыдно, будто я предала и Джо Боба, и чиэрлидерство. Я думала, что Максин и клиенты «Ведра крови» взрослей и опытней школьников, но оказалось, что Максин тоже наивная дурочка.

Мимо столика прошел небритый, одетый в зеленую спецовку мужчина средних лет. Типичный чернорабочий с завода майора.

— Как дела, Гарри? — окликнула его Максин.

— Неплохо. Кто эта твоя подружка, Максин?

— Джинни Бэбкок. Майор Бэбкок — ее отец.

Мужчина опешил и сразу сел за наш столик. Я еле сдержалась, чтобы не врезать Максин.

— Ну, скажу я вам… — пробормотал он и протянул мне через стол руку в масляных пятнах. Я осторожно пожала ее. — Твой папа — это что-то! Я работаю на его заводе. Да, он великий человек — патриот и джентльмен.

— Ему было бы приятно услышать это, — промямлила я.

— Да, да, патриот и джентльмен, — мечтательно повторил Гарри. — Один Бог знает, как мы жили в Харлане. Я работал там на шахте. Ни одна собака не живет так, как мы. Кровля обвалилась, рабочие задыхались… Ни за что не вернусь обратно, хоть стреляйте! — Он внимательно посмотрел на меня и совсем другим тоном спросил: — А что ты делаешь в таком месте, девочка?

— Мне здесь нравится, — возмутилась я.

— Нравится «Ведро крови»? — Гарри грустно покачал головой. — А папа знает, где ты?

— Нет. То есть да. То есть, он знает, что я бывала здесь раньше. А знает ли сейчас — понятия не имею.

— У меня две дочери, — устало вздохнул он, — и если бы они заглянули сюда, я…

— А что вы сами здесь делаете? — парировала я. — У вас есть дом, две дочери, а вы сидите здесь?

— Я уже ухожу, — виновато проговорил он и встал. — Приятно было познакомиться, мисс Бэбкок. Передайте своему отцу, что Гарри из Харлана передает ему привет. Только… — он замялся, — может, лучше будет сказать, что встретили меня где-нибудь в другом месте?

Однажды вечером в «Ведре крови» собрались любители петушиных боев. Стулья были поставлены в ряд, чтобы образовать стенку между зрителями и ареной. Человек десять сели, остальные встали за ними. На одном из столов лежали целые пачки долларов — ставки.

Двое крепких мужчин достали из мешков петухов: рыжего с черным хвостом и серого с белым. Стоило им увидеть друг друга, как перья на шеях встали торчком, словно воротники эпохи королевы Елизаветы. На желтых лапах блестели стальные шпоры. Мужчины отпустили бойцов, они подскочили и ударились в воздухе.

Вскоре комната огласилась криками: «Черт! Убей этого ублюдка! На куски этого рыжего паразита!» Зрители топали ногами, размахивали кулаками. Вокруг летали перья, капала кровь. Клем, сидевший передо мной, даже не заметил, когда я убрала руки с его плеч и отошла к окну.