— На хрена ты сюда пошел?! Кто тебя просил? — глухо бросила она, поднимая мольберт.

— Я уже говорил. Что-то упало, испугало твою псину, и я пошел посмотреть. Расслабься, детка, я ничего не видел. Тут же темно.

— Ты и этого видеть не должен! — рыкнула Талия с неожиданной злостью, синие глаза тускло сверкнули алым. — Выметайся вон!

— Тихо, тихо, малютка, осади назад, — мужчина попытался улыбнуться и протянул руку, но дочь архонта отшатнулась, шипя, словно дикая кошка. В тусклом свете фонаря сверкнула голубая сталь ее пистолета.

***

— Вот теперь, когда ты успокоилась, — процедил Данте, прижимая холодную банку колы к внушительной шишке на лбу. — Может, объяснишь, чего ты вдруг так взъелась.

Девушка смущенно молчала, почесывая животик щенку, расположившегося у нее на коленях. Запрокинув голову, он уперся лапами в живот охотницы и тихо посапывал. Не сводя с Талии тяжелого взгляда, наемник перевернул банку другой, прохладной стороной.

— Ну, чего молчим? Неужели стыдно стало? — язвительно заметил он. Рыжая передернула плечами.

— Это портрет моей матери, — глухо произнесла она, отворачиваясь.

— Эм… прости, что? — Данте думал, что ослышался. Ти взглянула на него исподлобья.

— На картине — моя мать. Отец рисовал ее в первый год их брака. Он был художником…

Повисла напряженная тишина. Талия нервно кусала губы, а блондин прихлебывал лимонад. Да уж, как-то некрасиво получилось…

— У меня осталось всего штук пять его работ. Остальные погибли в пожаре. Мамин портрет, мой и несколько абстракций. Они даже не закончены. Фон я смогла сама, раскрасить, а вот остальное… рука не поднимается, боюсь, что испорчу все. И я… не люблю, когда на них смотрят.

— Малышка, это же картины. На них и принято смотреть. А ты хоронишь их в своей комнате.

— Это единственное, что осталось мне от отца. И от матери, если уж на то пошло. Я не хочу это ни с кем делить, — девушка прижала песика груди, невзирая на его недовольное ворчание. Теплая рука Данте опустилась на ее худенькое плечо.

— И не надо. Ты права. Это только твое и ничье больше.

Талия в ответ вяло улыбнулась. Дождь продолжал жалобно скрестись в окна, словно умоляя впустить его.

— А твой приемный отец? Как он к этому относится?

Девушка криво усмехнулась.

— Он потомок жрецов, которые служили в храме моей матушки… так что он готов терпеть любые мои закидоны.

— Потомок… кого?

— А ты думал, он удочерил меня по доброте душевной? Не смеши! Юэйя никогда ничего не делает без выгоды для себя.

— Твоего отца зовут… Юэйя? — уже который раз за вечер у Данте такое ощущение, будто ему шарахнули поддых. Ну, зашибись! Шикарно просто! Ее папочка — один из самых зубастых его кредиторов. Блеск!

— Ну да. А что не так, ты прямо в лице изменился, — сапфирово-синие глаза чуть расширились. — Не говори, что ты ему денег должен.

— Не скажу… так, ты меня ужином кормить собираешься или нет?!

— Я могу поговорить с папой…

— Что ты там про виски говорила? — Данте чуть ли не бегом бросился на кухню. Конечно, будет он перед ней свои проблемы демонстрировать, бежит и падает! Чтобы девчонка за него заступалась?! Ну уж нет! Он сын Спарды, гроза демонов… который по уши в долгах.

— Так, говоришь, замолвишь за меня словечко перед своим папочкой?

========== Оголенные провода ==========

Ветер лениво гонял палые листья по асфальту, наполняя улицы тихим печальным шепотом их увядающей жизни. Обрывки неба испещрены звездами, тонкий серп луны мерцал бледно-алым, будто лед, окропленный кровью. Хорошая ночь. Хорошая, но не его.

Михаэль с наслаждением затянулся, стремясь получить от последней сигареты максимум удовольствия. Мятая пачка, скомканная в компактный щербатый шарик, подпрыгивая, катилась по дороге. Сизый дымок витал у лица юноши, причудливо вплетаясь в тонкое полотно сумерек, скрадывал четкость черт лица обманщика, хитрый блеск его золотисто-зеленых глаз подходил больше хищнику, кошке или змее, нежели человеку. Лампочка уличного фонаря тревожно замигала, когда демон ступил в пятно тусклого света. Вереница бледно-голубых искр пробежала по проводам, раздался мерный, потрескивающий гул, и фонарь, застонав, осыпался на черно-зернистый асфальт сотней искрящихся осколков лампочки. Уголок рта Михаэля дернулся в довольной усмешке, в омуте его взгляда заплясало багряное пламя. Резкий порыв ветра растрепал его черные волосы, вьющиеся крупными кольцами, совсем как у его сестры. Семья Фриндесвайд всегда славилась своими кудряшками.

По проводам, опасно потрескивая, пробежали синие искорки тока, и сразу несколько фонарей вспыхнули и потухли, слезами разбрасывая осколки стекла. Злая усмешка мелькнула на губах демона, змеиное золото взгляда на долю секунды сменилось зловещей краснотой.

Деньги, презентованные обманщику, давно закончились. Вернее — вчера. Демоны деньги не считают, Михаэль с тоской вспоминал времена, когда в ходу были монеты. Да на десяток полновесных золотых можно было купить всю эту улицу, но потом человечество смекнуло, что бумаги-то у них побольше будет, чем драгоценных металлов, и начали печатать деньги. Раньше идешь, и монетки в кошельке так весело позвякивают, охочие до чужого добра тупицы сами идут в руки к носящему пятый чин. Напустить этим идиотам пыли в глаза, предстать перед ними в облике богато одетого господина или, еще забавнее, девицы труда не составит. Юноша смешливо хмыкнул, крепко затягиваясь. Зыбкий дымок плясал на оранжево-алом огоньке тлеющей сигареты. Что любопытно, на протяжении веков ни одному мародеру или грабителю не пришло в голову, какого хрена одинокий и разодетый буржуй делает ночью в трущобах.

Сегодня наводить морок настроения не было. Вообще Михаэля мучили постыдно человеческие желания — пожрать, попить и потрахаться. Вот что мешает ему забить на все и поехать к Клео? Кошечку он не видел больше месяца, наверняка она будет рада его видеть. Человеческие девки со временем становятся такими надоедливыми! И, будто в подтверждение унылых мыслей демона, мобильный требовательно запищал. Брюнет выплюнул окурок и искоса взглянул на мигающий дисплей. Номер абонента не высветился, только вереница мелких черточек пересекала мерцающий неоном экран. Слегка заинтригованный, Фриндесвайд поднес трубку к уху.

— Подонок! — пронзительно завизжал динамик так, что демона на мгновение оглушило. — Ублюдок! Ненавижу тебя!

— Эмили, — протянул он самым сладким тоном, хотя руки так и чесались свернуть шею этой истеричке. — Рад слышать тебя, сладкая.

— Не ври! — девичий голос звенел от слез и ярости. Перед мысленным взором носящего пятый чин предстала Эмили. Мордашка, по-детски круглая и трогательная, перепачкана потеками туши и размазанной помадой, белокурые волосы всклочены, а голубые глаза опухли и покраснели. И как это ванильная милашка превратилась в крикливую, постоянно всем недовольную хабалку? — Как ты мог?! Я думала, ты любишь меня, верила тебе, дура, — уж что верно, то верно, — а ты… ты…

— Успокойся, лапочка, — голос обманщика сделался мягким подобно шелку. В глубине глаз полыхнуло алое пламя. — Все хорошо. Не надо плакать.

Эмили в ответ удивленно всхлипнула. Михаэль глубоко вздохнул, медленно, ненавязчиво запуская когти в сознание девушки. Вязкое, липкое от постоянных истерик, алкоголя и наркотиков, оно было послушным воле демона, покорным, будто пластилин или глина. Обманщик комкал его, лепил мысли и желания, которые серебристыми нитями опутали рассудок блондинки.

— Все хорошо, милая, — лицемерно повторял он. Улица позади демона была окутана плотной пеленой мрака, рассекаемого лишь яркими всполохами тока. — Нам же так хорошо вместе. Как ты могла подумать… — ложь ядом капала с языка носящего пятый чин, — что я могу тебе изменить.

— Я видела, слышишь?! Я все видела! Как ты обнимался с какой-то шлюхой! — ничего эта дура не видела. Детка звонила, потому что ее любимый немец давно не объявлялся, давно не дарил цветов и не брал на стареньком диване в гостиной ее бабушке. А сейчас Эмили уверена, что застала его с другой подружкой. А что? Ткать ложные воспоминания куда занятнее. — Скотина! Мразь! Ненавижу! Мне из автомата звонить приходится, что бы ты трубку взял! Немедленно приезжай ко мне, Михаэль! Понял?! Немедленно!