К его новому телу Арклайт привыкала тяжелее, чем сам Призм.

- Ты пугала меня магазинами, - тихо напомнил Роберт. Сонтаг вздрогнула, потуже запахивая куртку: с приближением туч ветер усилился, и полоса ясного неба безмятежно синела лишь где-то за китайским кварталом.

- Я что-то уже передумала, - мутант качнула головой, отбрасывая упавшие на лоб шаловливые прядки, - вообще никуда не хочу идти. Знаешь, что хочу? Виноградной газировки и тех капкейков с карамельным кремом, но, боюсь, вы, мистер, глядя на меня, слюнями захлебнетесь, - она смешливо фыркнула, пальцем повторяя контур синей вены, змеящейся по тыльной стороне ладони Призма. - Все никак… Никак не привыкну, что ты теперь такой.

- Какой такой? Настоящий? - мужчина бледно улыбнулся.

- Ага, настоящий. Стеклянный Пиноккио наоборот - у него нос вырастал, а у тебя кое-что другое, и то, когда на мне, кроме туфель, ничего не было, - Филиппа положила голову ему на плечо. Прикосновение ее пальцев согревало зябнущие руки. - Просто… Черт, ты же умереть мог. Или еще что похуже, кто знает, что взбредет Синистеру в голову, - Сонтаг потерла переносицу. Девушка говорила спокойно, не повышая голоса; обычно готовая вспыхнуть мгновенно, словно спичка, сейчас была поникшей и понурой, будто увядший цветок. - Ты же знал, верно? Понимал, каким дерьмом все это может обернуться… и все равно пошел.

- Я не смог отказать.

Филиппа выразительно изогнула темную бровь.

- Не смог отказать? Эссексу? Знаешь, милый, такой поворот разговора мне совсем не нравится.

- Наши отношения тоже было сложно назвать простыми. Едва ли разумно было встречаться с моргающим куском стекла, однако… Ты же не ушла тогда. И сейчас здесь. Со мной.

- Вот именно, что я не ушла! И не собиралась! Проклятье, если бы все это было не надолго, просто так, на раз, то закончилось бы уже давно! А ты все равно, все равно потащился к Синистеру!

- А я все равно боялся, - с кривой усмешкой признался Призм, - что тебе надоест, что ты устанешь от меня и решишь, что хватит с тебя возиться со стекляшкой, и пора найти кого-то более… нормального.

- Да, потому что тебя нормальным назвать о-очень сложно. Потому что ты ненормальный. Псих, - Филиппа легонько хлопнула его по лбу. - Ты… Ты даже меня не спросил. Что-то сам себе напридумывал и полез в самую задницу, - она обхватила его рукой за шею и прижала голову Призма к груди, стащила капюшон и поцеловала, сначала в макушку, потом в затылок, прежде чем прижаться к нему щекой. - Ну и как же мне тебя такого бросить?

- Никак, - серьезно согласился Роберт. Небо уже роняло первые дождевые капли, крупные и тяжелые, обжигающие кожу колким холодом, над головой буйно грохотал гром, но его заглушало горячим взволнованным сердцебиением Филиппы, в котором ему слышалось обещание, надежда на нормальную жизни, на счастье, и обозленный ветер, и дождь, попадающий каплями за шиворот, казались чем-то неземным и чарующим. Влюбленный, очарованный, мутант не сразу заметил подозрительный нарост на внутренней стороне щеки.

Он был твердым, бритвенно-острым, щека ныла и слабо кровила, и Призм поцарапал язык, когда коснулся нароста, собирая кровь.

***

Следующий вырос спустя две недели на внутренней стороне локтя.

Поначалу он напоминал просто одну из пайеток, которыми были расшиты карманы на любимых джинсах Арклайт: маленькая поблескивающая пластинка не больше пяти миллиметров, но вскоре она начала разрастаться; Призм проснулся посреди ночи от боли - тонкая кристаллическая пластинка треснула, когда он согнул руку, осколки впились в мягкие ткани, засели глубоко занозами, трещины сочились темно-багровым и густым, пачкая простыни. Заперевшись в ванной, Роберт остервенело сдирал стеклянную корку вместе с кожей, с мясом. Раковина была вся в красных потеках, как жертвенная чаша, разодранная рука кровоточила, и Призм продолжал все глубже и глубже запускать пальцы в раны, раздирая, разрывая. Ему мерещился туманный блеск растущих кристаллов, пальцы то и дело натыкались на их остроту, но они ускользали и, словно черви, трусливо пробирались глубже в тело мутанта, к костям. Призм чувствовал, как они шевелятся в нем, рассекают мякоть руки и растут, растут, множатся, заполняя его изнутри. Нет… нет, нет, Господи, нет! Роберта трясло, бледное в синеву лицо блестело испариной, а взгляд был горячечным, как у больного малярией. Рука, еще целая, не тронутая мутацией, дрожала, когда он схватился за бритву. По кромке узкого лезвия свет сновал тускло-серебристой искрой, которая потухла, захлебнувшись в брызнувшей фонтанчиком из рассеченной вены крови, когда Призм вогнал бритву в рану, проворачивая. От боли он забыл как дышать.

Роберт проснулся, задыхаясь, царапая заложенное спазмом горло. Вскочил, на заплетающихся ногах бросился в ванную. Долго не мог найти выключатель; руки дрожали и не слушались, а когда свет все же удалось включить, глядел на собственное отражение как на незнакомца, придирчиво ощупывал лицо, липкое от пота. Зрачки казались белыми, отсвечивали перламутром, как у рыбы, под глазами темнели синяки, а правая рука, ноющая, затекшая, чесалась у локтя. Призм тяжело оперся на раковину, хватая ртом воздух, густой, словно воск. Сон… всего лишь сон, Господи… мутант включил воду, ополоснул пылающее лицо. Ноги подкашивались, его тянуло вниз будто магнитом. Призм медленно осел на пол, цепляясь за раковину; пальцы скользили по гладкому фаянсу, шум льющейся воды закладывал уши, а сердце колотилось под горлом отбойным молотком. Роберт хапнул ртом воздуха, силясь успокоиться. Ему просто приснился кошмар… Язык невольно потянулся к ранке, полузажившему рубцу на внутренней стороне щеки. Тот кристалл был маленьким, не больше булавочной головки; было опасно срезать его самому, но Призм не желал больше обращаться к Синистеру. Стекло было мягким, крошилось, отслаивалось легко и почти без крови, однако глядя на желтоватые гранулы, местами розовые от кровавой пленки, Роберт чувствовал, как холод расползается в груди. Стекло лопнуло с тонким хрустом, рассыпалось в пыль, когда он раздавил его подошвой ботинка.

Новые кристаллы прорастали пока только во сне, и Призм молился, сжимая в кулаке простой деревянный крестик на перекрученном шнурке, который не носил с католической, так и не оконченной из-за мутации, школы. Молился, чтобы его кошмары не стали явью.

Было почти семь утра, когда Роберт вышел из ванной; уже светало. На окна соседних домов верхних этажей рассветные лучи плеснули сусального золота, хотя к тротуару еще жалась ночная мгла и вереница фонарных огней стекала по улице. Вместе со сквозняком в приоткрытую форточку просачивались далекий визг сирены, собачий лай и рев мотора отъезжавшего мусоровоза. За стеной тяжело, надрывно кашляли, в холле хлопнула дверь, и отголоски детского плача выпорхнули в коридор. Через лаз вентиляции лилась хриплая женская ругань на итальянском.

В Бронкс они переехали всего пару месяцев назад. Однокомнатная квартира в старом доме, напоминающем муравейник, выходила окнами на проезжую часть и круглосуточный минимаркет. Низкие потолки, тонкие стены, шумные соседи шли комплектом со скудной мебелировкой: раскладной скрипучий диван, пара кресел, журнальный столик. Шкафа не было, поэтому вещи Арклайт в беспорядке валялись по всей комнате, некоторые даже еще не покинули своих коробок. Скрипели половицы, на кухне слегка подтекала мойка, дребезжал холодильник, и из трех конфорок на плите работала только одна, однако здесь Призм чувствовал себя по-настоящему дома.

Из-за того, что диван и оба кресла были завалены вещами, спали мутанты прямо на полу. Широкий матрас, заменяющий им кровать, был новым, в отличие от дома, мебели и выцветших обоев с рисунком цветочных косичек, как и подушки, и пуховое одеяло, сейчас сбившееся сугробом в ногах у спящей Филиппы. Арклайт лежала на спине, положив руки под голову; старая линялая футболка, заменявшая ей ночную рубашку, задралась почти до самой груди и к ее нагому оливково-смуглому боку прижимался свернувшийся в комочек котенок. Дымчато-кофейную кошечку с темными до черноты лапками Пинк Перл презентовала им на новоселье вместе с фунтом домашнего печенья и ярко цветущей примулой в нарядном глиняном горшке. Печенье съели в тот же вечер, цветок успел засохнуть, потому что и Призм, и Арклайт забывали его поливать, а вот котенок чуть слышно урчал во сне, подергивая лапками. Кошечка тонко запищала сквозь сон, когда Роберт отнял ее от теплого бока хозяйки и переложил на пуховые волны одеяла, недовольно закопошилась, но вскоре затихла, и мутант осторожно, стараясь не задеть ворох одеяла вместе с задремавшей в мягком ворохе Дарси, - котенок достался им уже с именем, - лег на матрас и придвинулся ближе к Филиппе, скользнул ладонью по ее животу, украшенном колечком пирсинга в пупке, и, обхватив за талию, притянул поближе к себе. Девушка что-то сонно пробормотала, охотно прильнула к Роберту, прижавшись щекой к его плечу и закинув на него ногу. Мутант погладил Сонтаг по бедру, устремив взгляд в потолок с местами облупившейся побелкой. Призм чувствовал себя уставшим, а переживания не позволяли ему снова уснуть. Тогда было так же: сначала всего лишь небольшие наросты, корочки, похожие на подсохшую сукровицу, а потом онемение, ломота, выпадающие волосы и твердеющая кожа. Боли не было… Но в этот раз все может быть по-другому. Операция Эссекса едва не убила его тогда, теперь ген Икс может завершить начатое. Он может возвращаться постепенно… А может вызревать опухолями. Роберт крепче прижал к себе Арклайт, зарываясь лицом в ее волосы, жмурясь, до боли сжимая зубы. Нет, пожалуйста, только не теперь, не сейчас, когда он… Когда они, наконец, счастливы. По-настоящему! Когда не нужно больше прятаться или бояться причинить Филиппе вред, когда весь мир способен вместиться в крохотную квартирку в спальном районе с засохшей примулой на подоконнике. Время у него еще оставалось, однако Роберту все равно будет мало, сколько бы не было отведено.