А потом Александр Щербатов перешел от чтения к делу, принял участие в подпольном революционном движении, был арестован и сослан в Мезень.

Там, как уже говорилось, он и встретился с Морисом Вийоном.

Морис Вийон был старше Щербатова. Он родился за год до Парижской коммуны, отец его участвовал в боях с версальцами. В молодости Морис Вийон увлекался политикой, но потом, разочаровавшись, отошел от активной борьбы и уехал в свою первую полярную экспедицию в Гренландию. Что влекло Мориса Вийона в полярные страны, сказать трудно, но, мне кажется, в какой-то степени это было бегством от общества.

Вот таким, уже немолодым, скептически настроенным человеком, и прибыл Вийон в Мезень, готовясь к антарктической экспедиции.

Встречи и разговоры со Щербатовым, убежденным, верящим в будущее, наверное, заставляли Вийона вспоминать собственную молодость и были ему приятны. В дальнейшем — а может быть, именно с этого все началось — у них обнаружились общие глубокие интересы: и тот и другой немало размышляли об Антарктиде.

Мне представляется, что, услышав о невероятной, на первый взгляд, гипотезе, Морис Вийон, забыв о своем скепсисе, весьма темпераментно потребовал у Щербатова разъяснений.

«Прямых доказательств, как вы сами понимаете, у меня нет, — ответил тот, — но косвенные, основанные на изучении античной литературы могу привести. Вернее, могу объяснить, почему задумался о прошлом Антарктиды. Известно, например, что еще за две с половиной тысячи лет до нашей эры к фригийскому царю Мидасу явился некий путешественник и рассказал ему о далекой Южной Земле, населенной великанами, богатой золотом».

«Я знаю эту легенду», — перебил Морис Вийон.

«Она достаточно известна, — согласился с ним Щербатов. — Но я напомнил ее лишь для того, чтобы подчеркнуть древность первых сведений о загадочном Южном материке… В том, что существует Южный материк, были убеждены все античные географы; я подчеркиваю, убеждены все — без различия направлений и школ, и никому из современных ученых не пришло в голову проверить, на чем, собственно, основывалось их убеждение. Напомню вам еще одну историческую несообразность. Если не считать Европу, Азию, и Африку, издавна известные средиземноморским народам, то все остальные материки были открыты случайно. Северную и Южную Америку открыли, когда искали путь из Европы в Индию, случайно наткнулись и на Австралию… А о Южном материке тысячелетия думали ученые, сотни лет мореплаватели сознательно, целеустремленно искали его и, что уж совсем удивительно, нашли! Не слишком ли легкомысленно после этого сводить все к легендам и недоразумениям?.. Я убежден, что за мифологическими напластованиями скрываются реальные, подлинные знания древних о Южном материке». «От кого же они узнали о нем?»

«От самих антарктов, жителей Южного материка…» «Но лед, черт побери! Где они жили, ваши антаркты?»

«А льда в то время еще не было. Я допускаю, что оледенение началось в Антарктиде всего десять тысяч лет назад».

«Допускаю! Ученый называется! А где доказательства?»

«А у вас есть доказательства, что оледенение началось миллион лет назад?.. Нет, и, значит, любое предположение о времени оледенения Антарктиды — гипотеза. И вот я утверждаю: десять тысяч лет назад на материке жили антаркты…»

Так или несколько иначе протекал разговор, не знаю. Щербатову не удалось до конца убедить Мориса Вийона, но он завоевал симпатию скептика. Когда Вийон полушутя предложил Щербатову лично познакомиться с антарктами, они быстро обо всем договорились и составили план побега.

…Короткого антарктического лета едва хватило, чтобы пробиться к побережью Южного материка и обосноваться там. К счастью, осень выдалась теплая, и шхуна «Ле суар» успела пройти вдоль побережья на запад с материалами для строительства промежуточной базы.

Задумывался ли Щербатов во время долгой антарктической зимы о своей гипотезе? Наверное, но одно дело фантазировать об антарктической цивилизации за тридевять земель от Южного материка, и совсем другое — когда сам живешь на леднике, бродишь по снежным тоннелям, слышишь рев урагана и с почтением посматриваешь на термометр, показывающий сорок-пятьдесят градусов при штормовом ветре.

Морис Вийон не располагал ни приборами, ни временем для определения возраста ледников, да и наука тогда еще не доросла до решения этой проблемы. Отправляясь в санный поход в глубь материка, Морис Вийон, как и другие исследователи Антарктиды начала XX века, стремился лишь уточнить карту своего района, открыть, если повезет, горы или новые ледники, собрать коллекцию минералов, животных, пополнить гербарий. Аналогичные цели были и у береговой партии, которую возглавлял геолог Ришар; дополнительно ей вменялось в обязанность выстроить зимовье и после окончания исследований ждать партию Мориса Вийона до двадцатого января…

Санный поход Мориса Вийона в глубь материка похож на поход Роберта Скотта к полюсу или на поход австралийца Дугласа Моусона, потерявшего всех своих спутников и едва спасшегося. В дневниках Щербатова и Вийона подробно описаны снежные бури, адский холод, рискованный переход через зону трещин, гибель метеоролога Гюре, провалившегося в ледяную пропасть вместе с упряжкой…

Я же позволю себе сразу перейти к последнему, заключительному этапу перехода. Изголодавшиеся, обмороженные, потерявшие всех собак, Вийон и Щербатов продолжали упорно идти по намеченному маршруту, когда увидели вдруг впереди небольшое кучевое облачко, неподвижно застывшее в синем воздухе… Такое облачко не могло появиться над ледяным покровом, лишь нагретая солнцем земля могла породить его. Они шли долго, и облако все манило их, а потом на горизонте возникло черное пятно — обнаженные скалы, и измученные путники заторопились, почти бегом побежали к ним…

В те годы никто не подозревал, что во внутренних районах Антарктиды встречаются свободные ото льда оазисы — наука узнала о них сравнительно недавно, — и исследователи были поражены видом бурых теплых скал и красноватого, причудливой формы не замерзшего озера.

Солнце по-настоящему нагрело скалы, и Вийон с Щербатовым, упав на их выветренную, покрытую коричневатой коркой поверхность, долго лежали, всем телом впитывая тепло, блаженствуя, отдыхая. Теперь, когда их пальцы перебирали обломки щебня, скопившиеся между камнями, когда с криком кружил над ними белый снежный буревестник, — теперь они чувствовали себя спасенными.

Приподняв голову, чтобы еще раз оглядеться, Александр Щербатов увидал метрах в ста от себя огромного каменного барана. Он легонько толкнул Вийона и по выражению лица товарища понял, что ему не померещилось. Да, перед ним стояло изваяние крутолобого, с могучими кольцеобразными рогами барана.

«По-моему, мы оба в здравом уме», — тихо, словно боясь спугнуть животное, сказал Щербатов Вийону.

«Как будто», — ответил тот.

Сам не зная, для чего он это делает, Щербатов взглянул на часы: они показывали двадцать три часа тридцать пять минут.

Прошло несколько минут, и что-то неуловимо изменилось в странном мире оазиса: баран вдруг утратил четкие контуры, он словно растворялся, превращаясь в бесформенную каменную массу, в обычные, ничем не примечательные скалы… Но тотчас скалы правее, столь же обыкновенные и ничем не примечательные, стали обретать, словно под резцом невидимого скульптора, еще неясные контуры. Чудилось, пластичный камень делается собранней, сбрасывает лишние куски породы. Таинственное движение огромной глыбы завершилось на глазах Вийона и Щербатова появлением слоноподобного существа, прочно стоящего на земле Антарктиды на коротких ногах-тумбах. Яркий солнечный блик упал на выпуклое плечо гиганта. Морис Вийон и Александр Щербатов увидели тонкую женскую фигурку, прильнувшую к ноге слона и молитвенно протягивающую к нему руки. Щербатов вскочил, порываясь броситься к изваяниям, но через мгновение женская фигура исчезла, исчезла сразу, будто ее убрали…