Едва закончила говорить Принцесса, как Тирант не замедлил ей ответить и сказал:

Чем смогу я отблагодарить вас, ваше высочество, если вы, достойнейшая сеньора, прежде чем я того заслужил, оказали мне подобную милость? Даже воспоминание о вас слишком большая награда для меня, и я от моего преданнейшего сердца выражаю нижайшую благодарность и покорность вашему высочеству за то, что столь милосердно соизволили обнаружить ваше сочувствие и сострадание ко мне и к моим заботам. И дабы не сочли вы меня неблагодарным за то благо, что мне оказываете, я принимаю сей дар, как и положено от сеньоры, превосходней которой нет во всем мире, и целую ваши стопы и руки и обязуюсь исполнить все, что ваше высочество мне прикажет. Ибо великой хвалы и славы достойно одаривать того, кто об этом не просил и того еще не заслужил, сие есть великая щедрость и доказательство, что вы принадлежите более к ангелам, чем к земным существам.

И Тирант стал просить Принцессу дать ему руку, желая ее поцеловать, но благородная сеньора не соглашалась. Тирант упрашивал ее еще и еще, а когда увидел, что она все же не хочет, позвал Заскучавшую Вдову и Эстефанию, каковые, дабы доставить удовольствие Маршалу, изо всех сил стали молить ее разрешить поцелуй. Принцесса же поступила вот как: не желая, чтобы он поцеловал ей руку сверху, она открыла ладонь и согласилась, чтобы он поцеловал^[292] именно там, ибо поцелуй в ладонь — это знак любви, а поцелуй сверху руки — знак власти.

После чего Принцесса снова сказала Тиранту:

Тирант, ты — рыцарь, которому сопутствует удача, и я вновь обретаю утешение благодаря твоим превосходным и доблестным деяниям, блистающим милостью и благородством. Ибо они наводят нас на мысли о величии и могуществе нашей монархии и о том, что, доверясь твоей величайшей доброте, мы отвоюем всю нашу империю. Ведь мы наслышаны о твоей безупречной доблести и о славе, распространившейся по многим землям, в коей никто не сомневается и многие уже убедились.

А посему величайшей честью для Его императорского Величества, моего отца, и для меня, наследницы Греческой империи и королевства Македонского, каковое мы целиком потеряли, является то, что именно с помощью твоей непобедимой длани сможем мы вновь обрести наши владения. О, как утешилась бы моя душа, если бы благодаря твоей доблести могли быть выдворены из нашей империи и из королевства Македонского все эти генуэзцы, итальянцы, ломбардцы вкупе с маврами! Но боюсь я, как бы враждебная фортуна не отвернулась опять от благородной нашей империи, потому как давным-давно она нас преследует. Но если ты, Тирант, в ком наша надежда на все хорошее, если ты и твои люди искренне пожелаете принять близко к сердцу наши несчастья и бороться с ними как со своими собственными и если не отринешь ты мои просьбы, то я обещаю тебе награду, достойную твоего ранга и доблести, ибо все, что ты ни попросишь, будет тобой получено или полностью, или частично. Но да храни тебя сострадательный и милосердный Господь от лап этого кровожадного льва, герцога Македонского, человека жестокого, завистливого, а также весьма ловкого и умелого в предательстве. Не однажды уже подтвердилась молва о нем, что никого не убивал он честно. И известно наверняка, что это он убил моего брата, отважнейшего рыцаря, ибо, покуда тот храбро сражался с врагами, герцог подъехал к нему сзади и подсек ремешки на забрале, из-за этого упало оно с его лица и был убит он маврами. Сильно опасаться надо столь подлого предателя, ибо все семь смертных грехов обуяли его, и я не думаю, что он кончит добром. А потому, доблестный рыцарь, упреждаю вас об этом и советую беречься его, когда отправитесь воевать. Не доверяйте же ему, когда предложит он вам угощения или ночлег. И ежели ты будешь действовать с осторожностью и не забудешь про все это, то сохранишь себе жизнь. Потому как хоть и говорят, что тот, кто заслуживает наказания, от него не уйдет, не новость все же и то, что часто праведникам приходится расплачиваться за грешников.

В то время как вела Принцесса подобный разговор, вошла Императрица, которая уже встала после сна. Она села рядом с ними и весьма настойчиво пожелала узнать, о чем они беседуют.

Принцесса же ответила:

Сеньора, мы ведем разговор о том, когда же наконец удастся выставить из нашей страны тех людей, которые, по слухам, привезли с собой генуэзцев на подмогу маврам.

Кто бы знал! — вздохнула Императрица. — Война, по-моему, похожа на болезнь: один день человеку лучше, другой — хуже, то у него болит голова, то — нога. Так и в битвах: в один день побеждаете вы, в другой — вас.

Так рассуждала Императрица, и Тиранту не удалось ответить на сказанное Принцессой. Когда они выходили с вечери, Императрица предложила:

Пойдемте покажем Маршалу наш дворец, а также — сокровищницу твоего отца, ведь он видел лишь нижние залы и комнаты.

Дамы поднялись. Тирант подал руку Императрице, а Диафеб — Принцессе. Прохаживаясь по дворцу, увидели они множество красивейших помещений. Когда же вошли они в башню с сокровищами, Принцесса открыла в нее двери, ибо именно у нее хранились все ключи. Башня изнутри была отделана белоснежным мрамором и украшена изящными и живописнейшими картинами, в которых рассказывалась вся история Париса и Вианы^[293].

Башня была также покрыта золотом и лазурью, от которых исходило ярчайшее сияние. Принцесса приказала открыть семьдесят два ларца, все до единого наполненные золотыми монетами. Имелись там и еще ларцы, полные столовых приборов из золота, украшений и церковных облачений, все — редкостной работы и большой ценности. Серебряной посуды там было страсть сколько, ибо в одном из углов башни серебряные вещи громоздились друг на друга горой, доходившей до самой крыши. И посуда, которая использовалась на императорской кухне, была исключительно из серебра.

В сильном восхищении от богатств и сокровищ Императора пребывали Тирант и Диафеб, ибо никогда в жизни не видывали они такой роскоши.

В эту ночь Тирант много размышлял о том, что сказала ему Принцесса, а также о том, что он увидел. С наступлением же дня он приказал вновь готовить новые штандарты. И один он повелел изукрасить так: по зеленому полю — золотые замочки^[294] такой же величины, как те, что закрывали двери в башню. Все полотнище было испещрено этими замочками и содержало следующий девиз:

В названье сего узора Первая буква прячет Ключ, которым последнюю Замыкает оковы удача ^[295].

А другой штандарт он распорядился сделать красным и изобразить на нем ворона^[296], а по краям — надпись по-латыни, каковая гласила: «Avis mea, sequere me, quia de came mea vel aliena saciabo te»^[297]. Императору, всем дамам и благородным рыцарям очень понравился девиз на этом штандарте.

После этого как-то раз Тирант узнал, что Императрица и Принцесса обедают, и поспешил к ним. Войдя в обеденную залу, он, пользуясь правом Маршала, стал прислуживать им за столом вместо мажордома и стольничего, ибо в его присутствии все младшие чины ему уступали. Когда же Тирант увидел, что обед подходит к концу, то, побеседовав с Императрицей, стал умолять Ее Величество оказать ему милость и помочь разобраться в одном вопросе, ибо сам никак не мог его разрешить. Императрица отвечала, что с большой охотой это сделает, если будет знать — как.

Скажите мне, сеньора, — спросил Тирант, — если рыцарю в любом случае суждено погибнуть, то что для него лучше и почетнее: умереть доблестно или позорно?

Тирант замолчал и ничего более не прибавил. Принцесса же воскликнула:

Пресвятая Дева Мария, что за странный вопрос задаете вы моей матери? Разве не известно всем на свете, что лучше умереть доблестно, а не позорно? И раз уж не избежать кому-нибудь смерти, то пусть, по крайней мере, скажут все, кто это видел: без сомнения, сей доблестный рыцарь погиб как и подобает отважному воину. И за это вознесут ему честь и хвалу. А ежели придется сказать о нем: «О, недостойный рыцарь, умерший подлой смертью!» — навлечет он вечный позор и бесчестье на себя и на весь свой род. Взгляните на деяния римлян, честь и славу обретших по всему миру, оттого что доблестно погибали в сражениях, защищая общественное достояние. Их достойнейшие воины оставили по себе славу в веках, а когда возвращались они в Рим, ради них проделывали брешь в стене, чтобы вошли они с триумфом. О тех же, что погибли как трусы, ни единого слова не сохранилось. Вот почему, как мне кажется, лучше умереть доблестно, чем позорно.