- Я иду спать, - сказал Уотсон, понимая, что здесь и сейчас, глядя на воскресшего Холмса и прижимая к себе двух извивающихся плачущих малышей, он не сможет осознать происходящего. Ему надо было сесть, собраться с мыслями, спрятаться от этих жаждущих глаз, от этого ставшего чужим знакомого лица.

- Если ты хочешь впредь иметь возможность увидеть меня и детей, тебе придётся дождаться утра и ответить на некоторые мои вопросы.

Шерлок окинул его печальным взглядом и с глубоким сожалением покачал головой:

- Я не могу, Джон, я должен… Я пришёл лишь… Я хотел… Я невыносимо хотел взглянуть на них своими глазами, а потом снова исчезнуть… Ты не понимаешь, что всё это ради вашей же безопасности?

- Без разницы. Мне это без разницы, Шерлок. Слышать не хочу. Отменишь свои долбаные дела; да пусть хоть Англия падёт, если ты не явишься, - мне на это наплевать. Завтра ты будешь здесь, сядешь напротив и будешь объясняться, пока кровь с языка не потечёт, и тогда вероятно – вероятно – я решу оставить тебя в живых. Я не шучу.

Шерлок вздрогнул и послушно кивнул.

- Хорошо, - прошептал он. Джон мог быть и более суров.

- Ты можешь заночевать на диване в кабинете, но дети останутся со мной. И я клянусь тебе: притронешься к ним без моего чётко выраженного согласия – я тебя пристрелю.

- Обещаю, что не буду.

Джон коротко кивнул и отправился в апартаменты Шерлока. Он осторожно уложил малышей на середину кровати, достал из шкафа одеяло, вернулся к уже усевшемуся на диван мужу, быстро набирающему текст на телефоне, и швырнул одеяло ему в голову. Холмс ответил удивлённым взглядом, который Уотсон проигнорировал, также пропустив мимо ушей робкое «спокойной ночи, Джон» и плотно закрыв за собой тяжёлую двустворчатую дверь.

Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон.

Малышей не стоило беспокоить, но это и не имело значения, поскольку Уотсон не надеялся уснуть этой ночью. Детишки мило ворковали около него, и очарованный отец, вместо приведения мыслей в порядок стал любоваться Рози, запихивающей кулачок в свой маленький ротик. Ей это почти удалось, и Джон невольно рассмеялся.

- Глупенькая, - прошептал он. – Твой папа восстал из мёртвых, знаешь? – рядом булькнул Тедди. – Понятия не имею, что мне об этом думать.

Теперь, в уединении своей спальни (она перестала быть спальней Шерлока, пусть в ней стояла всё та же кровать, но шёлковые простыни давно убрали и заменили белыми хлопковыми, так что и кровать стала больше его, чем Шерлока) он пытался понять, чего хочет сильнее: свалить его с ног ударом кулака или поцелуем.

Он никак не мог поверить в реальность возвращения. Неделями он уповал на нечто подобное, молился всем существующим богам, которых только смог припомнить, чтобы они подсказали ему способ вернуть Шерлока к жизни. Он жил этой надеждой, проверяя и перепроверяя входящие сообщения, отчаянно ожидая малейшего знака, пока не обнаружил ту проклятую записку в чёртовом черепе и в ослеплении угодил в расставленные силки.

Конечно, матушка Холмс должна была приложить к этому руку. Шерлок не смог бы провернуть такой грандиозный обман – ему бы просто не хватило для этого связей. А связи нужно было задействовать самого высокого уровня, даже выше, чем те, которые доступны Майкрофту. О Селесте Холмс, урождённой Лефевр, многое можно было сказать, но в отсутствии превосходных связей её не упрекнуть.

То, что Шерлок сказал о времени, вернее, его нехватке, вполне могло оказаться правдой. Джон не знал и не догадывался, что же произошло на крыше в тот роковой день, когда нашли тело прострелившего себе голову Мориарти, а Шерлок шагнул с крыши.

Смерть – идеальный способ залечь на дно, особенно если найдётся достаточно помощников, чтобы получить подходящий труп и успешно его загримировать.

Итак, если это правда, если консультирующий детектив инсценировал самоубийство, чтобы спасти своему мужу жизнь, а потом полтора года мотался по миру и убивал с теми же целями, то что же получается?

Пусть обстоятельства стали другими, вычеркнуть долгие месяцы страданий из своей жизни Уотсон уже не мог. Новые факты (живой Холмс на диване в соседней комнате) не отменяли ту пытку, через которую ему пришлось пройти. Его терзания были реальными, принесли ему столько боли, что едва не свели его в могилу. Он превратился в Джона После Шерлока и не мог измениться по мановению руки только потому, что обман раскрылся.

В то же время обнаруженная ложь не могла воскресить уже испытанные муки. Они остались в прошлом, и их не вернуть. Тогда он верил в реальность трагедии, а теперь узнал истину, но истина эта не могла сделать ложными те чувства, которые ему уже пришлось испытать. Доктор снова стоял на разломе: вчера он был Джоном После Шерлока, а сегодня должен стать новым, совсем другим Джоном, пришедшим на место прежнего.

Знать, что Шерлок всё это время был жив, что его мозг не разлагался, придавленный двухметровым слоем земли, не значило забыть полтора года кромешного ада. Но будущее Джона, предполагавшее развитие в рамках противостоящей всему миру устойчивой системы из трёх элементов, объединённых в самостоятельное множество: Джон + Рози + Тедди, – это будущее менялось, становясь неопределённым и неустойчивым, непросчитываемым.

Тедди неожиданно перевернулся на животик и, удивившись, радостно взвизгнул. Джон засмеялся, поднял сына и прижал к груди. Тедди улыбался и внимательно разглядывал его огромными серо-голубыми глазами, цвет которых мог ещё измениться, но сейчас они были прекрасны.

Уотсон обрёл уверенность, что Холмс, находящийся за дверями спальни, материален, а не пришёл из мира духов, пусть и походил на почти бесплотную тень. Он стал призраком прежнего Шерлока. Слова его звучали убедительно: казалось, он явился прямо с передовой театра военных действий. Джон жаждал воссоединения больше, чем когда-либо, но ему мешала злость, он был слишком выбит из колеи и растерян, чтобы прийти к окончательному решению.

Джону было знакомо то выражение, с которым его разглядывал Шерлок, но он никогда не видел у супруга такого лица, с каким тот смотрел на Тедди и Рози: не только с жаждой и тоской, но и с чем-то намного более сильным – с той почти сводящей с ума родительской одержимостью, которая клокотала в Уотсоне, когда он наблюдал за своими малышами. Если прислушаться к словам Шерлока, то люди, желающие причинить вред Джону и детям, могут оказаться вполне реальными. И тогда датчики движения в детской вовсе не глупая пустая предосторожность. Кроме того, это бы объяснило отсутствие возражений по этому поводу со стороны Селесты и Майкрофта.

Джона раздирали противоречивые эмоции: хотелось и плакать, и смеяться, и стрелять по стенам. Если бы двойняшки не лежали тут же на кровати, Селеста обнаружила бы утром несколько дыр от пуль в обоях, и её зять не чувствовал бы себя ни капли виноватым. Он знал, что матушка Холмс гораздо более жёсткий человек, чем оба её сына вместе взятых, но мысли не допускал, что она способна на такую холодность и чёрствость. Она великолепно разыгрывала горе, лучше других зная, в какой стране и чем занимается вполне живой и здоровый Шерлок.

Рози перевернулась на животик, а Тедди начал лопотать и пинать отца своими маленькими ножками. Стало ясно, что оставлять здесь детей на всю ночь нельзя. Усевшись с сыном на руках и наблюдая за копошащейся в скомканных простынях дочуркой, Джон мучительно размышлял, как ему следует поступить. Он решил на время отодвинуть злость в сторону (для неё будет ещё время) и наконец в полной мере возрадоваться произошедшему чуду – живому Шерлоку.