Кольцо билось о его грудь, когда он прыгал с крыши на крышу и мчался по переулкам, как будто напоминая ему, что без мужа это всё теряет прежний смысл. С Джоном жизнь была большим захватывающим приключением, а теперь стала бессмысленным прозябанием. Пластиковые браслеты он осторожно уложил в бумажник. Кожа напротив них скоро изотрётся под частыми и ласковыми касаниями пальцев Шерлока, непроизвольно возобновляющимися, едва ему стоило задуматься.

Они не обсуждают ту огромную перемену, которая произошла с детективом, сделав его совершенно другим, абсолютно неузнаваемым человеком. Шерлок стал лучше во всём: в дедуктивном методе, в построении логических цепочек и разгадывании головоломок, в ловле преступников, в способности взвесить необходимость нанесения ущерба ради достижения цели. В стремлении изловить ловко ускользающего негодяя он абсолютно безжалостен, каким раньше не был никогда, потому что теперь он неравнодушен.

Пусть Майкрофт продолжает наставать на том, что сантименты – дефект, делающий человека слабым. Ум Шерлока обострился, исключая возможность ошибок, работа мозга стала практически безупречной – и всё благодаря всепоглощающему новому стремлению позаботиться о своих близких, защитить их во что бы то ни стало.

Но есть внутри него клочок тьмы, из-за которого лучше было бы перенять отношение старшего брата к жизни, потому что теперь Холмс-младший стал несокрушимым и могучим. Но если произойдёт нечто само по себе небольшое, почти незначительное: один выстрел, капля яда, падение с лестницы, - Шерлок рассыплется на тысячу мельчайших осколков, и если он сумеет пережить этот крах и пойти дальше, то весь мир содрогнётся от ужаса у его ног.

Сам Шерлок не считал себя хорошим человеком. Но это не означало, что он стремился занять сторону зла, хотя, несомненно, был на это способен. Если произойдёт то, чего он боится, он станет величайшим злодеем в истории. Если хоть волос упадёт с головы Джона – и их детей.

У Холмса и мисс Адлер много тем для разговоров, но они никогда не пытаются обсудить тот факт, что теперь душа Шерлока, ранее бывшая неделимой, раскололась на три части. А троих защитить намного сложнее, чем одного – это каждый знает. Время от времени, в дни затишья, когда не за кем гоняться и даже нечего предотвращать, и когда Ирен спит, и Моран возмутительнейшим образом покинул страну в известном направлении, а детектив лежит на отвратительном продавленном диване дешёвой гостиницы близ Слоу, пялясь в потолок, - вот тогда он позволяет себе отдаться этим мыслям и думает о том, насколько сложнее заботиться о троих, чем об одном; и внезапно грудь будто сдавливает прессом, будто обручальное кольцо превратилось в гигантскую свинцовую чушку, и Шерлок задыхается, теряет все мысли, почти парализованный тем огромным грузом ответственности, который обрушился на его сознание и на его тело.

Насколько он знал со слов Майкрофта, матушка не удерживает зятя в Иствеле насильно, но Шерлок не сомневался, что в случае необходимости она готова пустить в ход любые методы. Среди пышности и роскоши простому доктору не может быть комфортно: считать такой дом уютным могут лишь те, кто многие годы прожил будучи очень состоятельным человеком. Джон же с его бесформенными бурыми свитерами и единственной заношенной парой джинсов, которую он носил ещё до службы в армии и которая теперь ему узковата (но Шерлок ни за какие блага не позволит себе такое замечание), - Джон будет выглядеть чужеродным элементом в этих изысканных залах или среди тщательно постриженных кустов Иствел Менор. Его мужу нужны удобство и свобода, он должен быть хозяином ситуации, и всё это недостижимо, пока в поместье железной рукой правит матушка.

Шерлоку Холмсу хочется быстрее покончить со своей миссией хотя бы для того, чтобы как можно быстрее отвезти Джона Уотсона на Бейкер-стрит, туда, где ему полагается находиться, и желательно до того, как матушка включит на полную мощность свои особые умения убеждать.

Его бесило собственное бессилие. До поместья было едва ли больше 30 км, а он был заперт в какой-то дыре под Кентербери вместе с Ирен. Они изображали счастливую парочку молодожёнов, сумевшую вырвать для символического медового месяца лишь пару дней выходных вне городской суеты и вынужденную вернуться на работу в Лондон уже в понедельник. Жалкая уловка, оказавшаяся эффективной. Ирен хотела, чтобы он надел своё обручальное кольцо, сделав его частью маскарада, но он и слышать об этом не желал. К слову, она так и не озвучила эту мысль, а он не соизволил её угадать. Хозяйка гостиницы назвала их прекрасной парой, и Шерлок едва сдержался, чтобы в сердцах не пнуть её машину.

Суть в том, что между ним и Джоном с детьми (его семьёй) всего 30 км – протяни руку, и можно коснуться. Так близко он к ним не подбирался около полугода. Он почти чувствовал запах одеколона, впитавшийся в кошмарный бурый свитер, с которым его муж ни за что не расстанется. Он почти видел тень от ресниц, падающую на щёчки Хэмиша, и изящные идеальные пальчики Анны. Он менее чем в 30 километрах от них – и не может подойти ещё ближе. Такой нестерпимой боли он раньше никогда не испытывал и был неспособен её побороть.

Хотя кое-что он может сделать, но не должен.

Ирен что-то говорит ему уже около двадцати минут – невыносимая женщина, ну почему она всегда так много болтает? Но он не слышал ни одного произнесённого ею слова.

Что бы он мог сделать? Он закрыл глаза, сложил руки под подбородком, приняв обычную позу для размышлений, и стал перебирать роящиеся в голове возможности.

Тайно проникнуть в Иствел практически невозможно – он сам позаботился об этом, но всё же это дом его детства, в котором он вырос и который знал как свои пять пальцев. Нелепое выражение. Никто не изучает пристально свои пальцы так, как следовало бы. Большинство людей даже описать не способны свои пальцы хотя бы в общих чертах. А Шерлок мог с закрытыми глазами начертить точный план расположения охранных систем в Иствел Менор – он сам его разработал. У ворот поставлена круглосуточная охрана, но в поместье можно проникнуть и не с центрального входа, минуя камеры наблюдения. Это непросто, но возможно: вычислить самый слабо охраняемый участок и положиться на удачу. А, оказавшись у дома, внутрь он сможет проникнуть – это как-никак его собственный дом. И у него есть ключ.

Он мог бы обратиться к матушке под надуманным предлогом, например: мне нужен мой гарпун; мне позарез нужен препарат из поганки, который я приготовил в восьмилетнем возрасте, и теперь из него можно получить необходимый яд… Весьма слабые отговорки. Матушка своих сыновей видит насквозь. Она прочтёт все его мысли – и секунды не пройдёт.

Но войти она ему позволит. И даже скажет то же, что говорила, когда он впервые уходил из дома: «Тебя всегда здесь ждут».

Мысли Холмса прервала запущенная ему в лицо подушка.

- Шерлок! – требовательно позвала его Ирен. Она была похожа на представительницу рода гарпий, о которых ему читал в детстве отец. Детектив поднял ни в чём не повинную подушку и швырнул её обратно. Его спутница действительно выглядела, как древнее разъярённое чудовище: волосы растрёпаны, глаза сверкают гневом, крепко сжатые губы похожи на хищный клюв.

- Что? – раздражённо огрызнулся он.

- Я зову тебя по имени уже около двадцати минут.

- Я думал. Хотя бы один из нас должен иногда это делать, если мы собираемся когда-либо разобраться с Мораном. А ты определённо не расположена к такого рода деятельности.

- Если ты действительно думал, как найти Морана, а не разрабатывал план, как проникнуть в собственный дом, чтобы повидаться с Джоном, я готова съесть свою шляпку.