Он еще метался по кабинету, но бешенство его утихало. Симак не отвечал ему, он только поворачивал в его сторону голову. Он протянул Пинегину бумажку с приказом. Пинегин, немного успокоившись, сурово подвел итоги:

— Не пойми меня ложно — не для сведения личных счетов назначаю тебя в комиссию, а чтобы получить наконец объективную картину состояния шахты. Надо оздоровить шахту, выяснить причины катастрофы, с корнем их ликвидировать. Я понимаю, немало будет чисто технических факторов, только не они главные. Основные причины этого страшного дела носят имена и фамилии, в кармане у них дипломы, а часто и партийная книжка. Вот этого одного от тебя требую — поставить дело, чтобы даже близко к вашим штольням не приближалась угроза катастрофы. Ты меня понимаешь, Петр Михайлович?

— Да, понимаю, — ответил Симак.

И шахтный поселок, и управление, и подсобные службы напоминали гудящий улей. Шахтеры, выбравшиеся наружу, не расходились по домам, а толпились в вестибюле управления и у проходной, ожидая вестей от товарищей. Комнаты бухгалтерии и соседняя переоборудовались под пункт первой помощи. Откуда-то появились кровати, их втащили взамен убранных шкафов и столов. Комосов распоряжался выносом мебели и размещением кроватей. Из города прибыли автомашины скорой помощи с врачами и медсестрами. Были также вызваны с заводов пожарные команды со своими механизмами, пожарные забили все проходы — в шахту их пока не пускали.

Комосов, метавшийся по всему зданию, столкнулся в коридоре с Полиной. Взволнованная Полина вцепилась в него — она, как и все на шахте, знала, что бухгалтер обо всех шахтных делах имеет больше сведений, чем любой другой человек в управлении, не исключая самого Озерова.

— Николай Архипыч! — взмолилась она. — Что с засыпанными? Никого еще не откопали?

По поселку распространились слухи, что шахтеры, работавшие на нижних горизонтах, засыпаны обвалом. После второго взрыва об этом говорили, как об официальном сообщении, хотя никто такого сообщения не передавал. Комосов возмущенно отмахнулся от Полины.

— Вздор! Какие обвалы! Точно тебе говорю, попали в газ. Пока живы.

Она не отставала от него.

— Кто жив, Николай Архипыч? О Павле что-нибудь слыхал? Он не выбирался из шахты, я знаю.

— Пройдем в проходную, — предложил бухгалтер. — Только что поступило сообщение — несут первых спасенных.

Они протискались к проходной. Народу здесь было так много, что оставался только узенький проход. Первым вынесли Синева, он был уже в сознании, слабо улыбался знакомым, Комосову с Полиной даже махнул рукой. Полина с ужасом и состраданием всматривалась в его измученное, покрытое ранами и синяками лицо. Потом понесли Машу. Маша лежала с закрытыми глазами, ее черное лицо было неузнаваемо и страшно, одежда сожжена и разорвана. По толпе пробежал шепот, Комосов охнул, всхлипнул и вытер глаза. Полина отчаянно пробивалась вперед, чтоб лучше всмотреться в Машу, не могла оторвать от нее взгляда. Кто-то убежденно сказал в толпе:

— В самый огонь попала. Живого места на ней нет. Кончится, конечно.

Другой голос мрачно отозвался:

— Баба — прогулку в шахту надумала. От ее неосторожности и взорвалось. Если выживет, будет отвечать по закону.

— Правда это? — возбужденно зашептала Полина Комосову. — Насчет того, что она виновата?

Комосов ответил уклончиво:

— Кто же это знает? Маша в последний момент была с отпальщиком Бойковым, так передавали, я слушал у Озерова. У них же и взорвалось в квершлаге. Не думаю, впрочем, что она — маловероятно.

Во время наступившего получасового перерыва никто не ушел: откуда-то узнали, что обнаружены пострадавшие горноспасатели и скоро их будут выносить. Потом потянулись носилки с ранеными. Почти каждого из них знали, это был свой народ на шахте, их засыпали со всех сторон вопросами — кто не имел сил говорить и только глядел на спрашивающих, кто отвечал слабым голосом. Последним выносили мертвеца — мужчины сорвали перед носилками шапки, Полина сняла свой платок — она знала этого человека, молодого начальника горноспасательного отряда, не раз с ним танцевала в клубе. Слезы покатились у нее по щекам, она горестно шептала: «Такой хороший!» Комосов дернул ее за рукав.

— Пойдем, Полина! Узнаем в управлении, что нового.

По дороге наверх Полина пожаловалась:

— Больше всего мне за этого спасателя больно — не поверишь, какой он был скромный, слово скажет и краснеет. А таких смерть почему-то раньше всех прибирает, плохих не берет.

— Всех берет, — пробормотал бухгалтер. — И плохих, и хороших.

Теперь Полина вместе с другими толкалась около комнат, превращенных в лазарет. Она старалась проникнуть внутрь, вызывалась носить воду и помогать при перевязках. От нее досадливо отмахивались, молодой сердитый врач даже выругался — у него хватало своих медсестер, более опытных и не таких назойливых, как эта живая красивая девушка… Полина сверкнула на него глазами и убралась в вестибюль. Здесь она узнала новые подробности о несчастье. Камушкин был жив, он сам и спас Машу Скворцову, хоть чуть не погиб с нею при втором взрыве. Один из шахтеров, передававших эти новости, в прошлом незадачливый Полинин поклонник, внушительно добавил:

— Теперь твоей дружбе с Павлом крышка, Полина. Если парень спасает девушку, его от спасенной потом вилами не оттащишь — закон! И обрати внимание на его форс — после спасения побежал обратно на свой участок, отказался выходить на волю.

— Ну и правильно, что не вылез, — возразила раздосадованная Полина. Она презрительно покривила лицо. — Тебе, что ли, нужно было ему представляться? Лучше этот форс — других выручать, чем твое примерное поведение — по закоулкам прятаться.

Некоторое торжество Полина получила — сконфуженный шахтер потерялся в толпе.

Полина слонялась по этажам. Она не находила себе доеста, прислушивалась ко всем разговорам, приставала к каждой кучке. Потом все опять побежали к проходной — из шахты выходили бурильщики Ржавого и другие рабочие, находившиеся с ним в гезенке. Эти шли бодро, шутили и смеялись, только двоих пронесли на носилках. Полина все больше тревожилась — Камушкина снова не было. Вестибюль опустел, шахтеры разбредались по домам и сидели в столовой, ожидая дальнейших вестей. В просторной столовой было тесно и шумно, люди не ели, а обсуждали события. Полина забежала сюда, но сейчас же ушла назад. В коридоре мимо нее прошли Мациевич и Симак. Она поклонилась главному инженеру, он даже не взглянул на нее. Это сильно ее обидело, она отвернулась от обоих с негодованием. В таком взвинченном настроении она повстречала Камушкина — он один выходил из шахты. У нее дрогнуло сердце, когда она его увидела, подобным — страшным и истерзанным — она не могла его даже представить. Она побежала к нему и остановилась, не желая показывать ни радости, что он невредим, ни жалости к нему.

— Долго ждать себя заставляешь, — сказала она нарочито весело и развязно. — Вижу, вижу — жив!

— Жив, просто себе не верю — жив! — отозвался Камушкин. Он остановился, улыбнулся ей — старой, дружеской и доброй улыбкой, давно он так хорошо не улыбался. Полина понимала, что ему хочется поделиться событиями этого трудного дня, может быть, похвастаться своим мужеством, это и раньше с ним бывало — бахвальство. Он сказал чуть ли не с гордостью; — Ну, натерпелись мы, Полина. Метров десять протащило меня второй взрывной волной.

— И, кажется, не одного, — заметила она. — Ловко ты Машу спас. Между прочим, этому особенно не радуйся.

Это выговорилось случайно, Полина и не думала уязвить Камушкина, хотела искренне восхититься его геройским поступком. Но на нее вдруг накатило, а раз начав, она никогда не останавливалась. Она продолжала с вызовом:

— Что так выставился на меня? Я серьезно. Что человека выручил, это хорошо, никто не спорит. Но она тебя не поблагодарит. Да еще неизвестно, выживет ли. Тут слушок ходит, что если и выживет, так тоже не сладко придется — под суд ее хотят, как виновницу.