Прежде всего она решила нанять домработницу. Всеволожского годами обслуживала Анастасия Саввишна, еще не старая, быстроглазая, очень умелая. Любая работа горела в ее руках — мигом сбегает на Тишинский рынок, купит все что требуется, сготовит то, что Всеволожский любит, приберется в комнатах и неслышно исчезнет. Но она почему-то не понравилась Ольге.
«Чересчур суетлива, — решила Ольга. — И потом, наверняка завидует мне, может, и сама метила на мое место…»
— Что ты, Олик, — очень удивился Всеволожский. — Христос с тобой, Анастасия Саввишна и глядеть-то в мою сторону никогда не глядела, и вообще она превосходно работает, я к ней, признаться, привык…
Но Ольга была неумолима.
— Привыкнешь к новой, немудреное дело…
Она написала с десяток объявлений, не поленилась, наклеила их на различных улицах. С утра начали раздаваться звонки:
— Вам требуется домашняя работница?
Они являлись одна за другой, старые, молодые, скромные, застенчивые, накрашенные, бойкие, говорливые, одним словом, разные…
Недолго думая, Ольга договаривалась с кем-то, работница, естественно, всегда аккуратно являлась утром, делала все то, что велела делать Ольга, потом почему-то возникал какой-нибудь конфликт, виновная изгонялась, на ее месте возникала новая.
Ольга ушла с работы, с удовольствием объявила бывшим своим сослуживцам:
— Я вышла замуж, муж требует моего постоянного присутствия дома.
Ее спросили, кто муж, она ждала этот вопрос, заранее подготовилась к нему, отвечала, скромно опустив глаза:
— Вадим Всеволожский, возможно, слыхали?
— Всеволожский?! — восклицали иные сотрудники. — Литературовед? Тот самый?
По-прежнему скромно, даже чуть застенчиво, Ольга кивала:
— Да, тот самый, никто иной.
Правда, библиотекарша Агния Львовна, сердитая старуха, любившая резать правду-матку, невзирая на лица, вдруг всплеснула сухонькими ладонями:
— Милочка моя, да он же вам, наверное, в отцы годится!
— Кто? Вадим?
Ольга презрительно скривила губы.
— Кто же еще? Постойте, — Агния Львовна наморщила лоб. — По-моему, Всеволожскому никак не меньше пятидесяти, ну, режьте меня, а уж за сорок восемь ручаюсь!
— Никто не собирается вас резать, — надменно ответила Ольга и немедленно отошла от всезнающей старухи. Черт знает, что такое, каждая букашка начинает вычислять, сколько лет тому или другому знаменитому человеку, который, надо думать, и не подозревает о существовании этой букашки!
Ольге нравилось руководить на кухне, все это было в новинку для нее, решительно непривычно и тем более заманчиво.
За столом она садилась напротив мужа, клала ему салфетку на колени, умильно заглядывала в глаза:
— Правда, в семейном обеде, когда вдвоем за столом, друг против друга, есть что-то романтическое?
Он хотел было ответить, что у него и раньше всегда был обед дома, Анастасия Саввишна хорошо готовила, изучив за многие годы его вкусы и привычки, правда, теперь за столом сидела его жена, Ольга, а раньше большей частью он обедал один или с прежней своей привязанностью, которую всегда звал на «вы» и только по имени-отчеству — Регина Робертовна.
К слову, Регина Робертовна удивилась, узнав о переменах, случившихся в его жизни, как-то встретившись с ним ненароком, когда он был один, спросила, чуть улыбнувшись:
— Скажите, Дима, это правда?
Он молча развел руками.
— В таком случае…
Она не договорила, он понял, она хотела сказать, само собой, теперь вряд ли им придется видеться друг с другом. Однако пришлось увидеться, и довольно скоро. Все дело заключалось в даче, которая находилась в живописном уголке Подмосковья, на берегу безвестной, но быстрой речушки.
Когда-то, тому уже лет семь или немного больше, Всеволожский купил дачу у вдовы одного драматурга. Дача была просторная, с различными террасами, балкончиками, с колоннами впереди и большим запущенным садом. Всеволожский редко приезжал сюда, признаваясь:
— Я человек не дачный…
Тишина, красота подмосковной природы, как ни странно, утомляли его, не принося желанного покоя душе, и спустя день, самое большее два после приезда на дачу, он начинал тосковать, рваться обратно в город, к шуму машин, к нескончаемому потоку прохожих на улицах.
Однажды Всеволожский почти неожиданно для себя предложил Регине Робертовне:
— Хотите, я подарю вам дачу?
— Дачу? — удивилась она. — Зачем мне дача?
— Мне она тоже ни к чему, я человек не дачный.
— Пожалуй, я тоже не очень дачное существо, — сказала она.
Впрочем, на следующий день, поговорив с мужем, она переменила свое решение. Муж сказал: «Что за вопрос! Это царский подарок, и пренебрегать им никак невозможно!»
Все вместе, втроем, они обсудили все это дело за ужином в «Арагви» мирно, по-дружески, муж Регины Робертовны сказал:
— Мы принимаем ваш дар, только хотелось бы кое-что там отремонтировать…
— Это можно, — барственно согласился Всеволожский, но собеседник перебил его:
— Простите, дорогой друг, ремонт будет за наш счет, вы и так сделали слишком много, а у меня как раз появились деньги, моему фильму дали первую категорию…
Всеволожскому не оставалось ничего другого, как согласиться со своим другом. На даче был произведен основательный ремонт, но по-прежнему она продолжала пустовать, иногда, нечасто, то Всеволожский с Региной Робертовной, то ее муж с друзьями на несколько часов приезжали туда и вновь отбывали в московскую суету.
Теперь Ольга решила поставить все точки над «и».
— Помнится, ты говорил мне, что у тебя есть дача?
— Была, — ответил Всеволожский.
— Что значит — была? Ты продал ее?
Всеволожский беззаботно махнул рукой.
— Продал, не продал, не все ли равно?
— Нет, не все равно, — отрезала Ольга. — Далеко не все равно.
Тогда он рассказал ей. Все как есть. Ольга возмутилась:
— Нет, это ты серьезно?
— Вполне серьезно, а что?
Несколько мгновений она не спускала с него глаз, потом произнесла укоризненно:
— А ведь ты дитя, большое, неразумное, несмышленое дитя.
Брови Всеволожского сошлись вместе.
— Чем же я неразумное и несмышленое дитя? Поясни, пожалуйста!
Она поняла, чуть-чуть не перегнула палку, надо бы поосторожнее, поаккуратнее.
— Дитя, — повторила, уже улыбаясь. — Бесхитростное, любимое мною больше всего на свете, талантливое, почти гениальное и беззащитное…
Обеими руками взяла его голову, прижала к себе.
— Но я буду защищать свое дитя. Поверь, не дам тебя в обиду!
Ольга знала, он должен днями уехать в командировку. Дождавшись его отъезда, она позвонила Регине Робертовне:
— Это говорит жена Вадима Витальевича.
— Слушаю вас, — сказала Регина Робертовна.
— Попрошу освободить дачу, — продолжала Ольга. — Даю неделю срока.
— Как освободить? — переспросила Регина Робертовна.
— А вот так, очень просто, как освобождают, вывозят вещи, убирают за собой и все такое прочее.
Регина Робертовна хотела сказать, что дача, по существу, ее, Вадим Витальевич подарил ей эту дачу, муж на свои деньги произвел там основательный ремонт, таким образом, дача принадлежит ей и мужу, но Ольга опередила, в один миг сообразив, о чем Регина Робертовна намерена говорить.
— Вы считаете, он подарил вам дачу? А это все оформлено официально, соответствующими документами или подарок произведен на словах?
— Мы — порядочные люди, — начала Регина Робертовна. — Знаем друг друга многие годы, какие между нами могут быть формальности? Разве мы с Вадимом Витальевичем не доверяем друг другу?
Ольга невольно засмеялась. Смех ее звучал вовсе не зло, скорее даже добродушно. И она произнесла те же самые слова, что давеча Всеволожскому:
— Да вы дитя, сущее дитя, и только!
— Кто? Я? — Регина Робертовна не верила своим ушам.
Короткие, насмешливые гудки в трубке телефона были ей ответом.
Вскоре адвокат, нанятый Ольгой, уведомил Регину Робертовну и ее мужа, маститого кинорежиссера, что им надлежит либо выплатить известную сумму за дачу, если они намерены приобрести эту дачу, либо немедленно освободить помещение, ибо хозяева желают ее продать.
