Казалось, что из распахнутых настежь магазинов вот-вот выйдут купцы, зазывая глянуть на их товары, что на немых балконах появятся девушки в узорчатых юбках, что по улице проедет веселый велосипедист или раздастся крик торговца, расхваливающего пирожки, бусы или фрукты. Но дома были мертвы, магазины пусты. Дворы заполнила листва диких бананов, на тротуарах выросла трава.

Все жители этого города были выселены и до сих пор не вернулись. Никто не знает, сколько осталось в живых, где они и на что живут. Во всяком случае, молодой человек из ведомства культуры этого не знал.

Нас повезли прямо на пресс-конференцию к начальнику провинции, которого по-польски следовало бы назвать воеводой, хотя, строго говоря, должность его называется иначе: председатель исполнительного комитета народно-революционного совета провинции Свайриенг. Это был невысокий тридцатилетний мужчина в военной форме без знаков различия, щербатый, усталый до смерти, охрипший, с глазами, которые давно не знали сна. Он вынул из кармана засаленный листок бумаги и торопливо прочитал приветственную речь, которая переводилась с кхмерского на вьетнамский, с вьетнамского на испанский, русский, французский и немецкий языки.

Он приветствовал нас от имени властей освобожденной Кампучии, от имени Народно-революционного совета, от имени всех жителей провинции, разумеется тех, которым удалось уцелеть. Визит товарищей из социалистических стран — большое событие в жизни провинции Свайриенг, проявление солидарности, пролетарской солидарности и истинно революционного духа. Это позволяет надеяться, что правда о страданиях народа Кампучии и о преступлениях клики Пол Пота — Иенг Сари станет известна международному общественному мнению. Победоносная борьба героического народа Кампучии увенчалась свержением преступной клики Пол Пота — Иенг Сари и разоблачила зловещие махинации пекинских гегемонистов и экспансионистов. Перед страной открывается новая жизнь, задачи стоят огромные. Предстоит трудиться среди развалин и могил, преодолевать невиданные трудности. Вся страна находится в тяжелых условиях, народ Кампучии успешно восстановит всю страну, но здесь, в провинции Свайриенг, трудности особенно велики, исключительно велики. Кровавая клика Пол Пота — Иенг Сари уничтожила тридцать процентов жителей нашей провинции…

Сколько?

Одну треть, а может быть, и больше.

Это составляет…

Около семидесяти тысяч человек.

Сколько?

Семьдесят тысяч.

Минуточку, товарищ, повторите еще раз, мы должны это записать. Сколько жителей насчитывалось в провинции Свайриенг в 1975 году?

Около четверти миллиона.

Сколько их сегодня?

Мы считаем, около ста пятидесяти тысяч, но цифра каждый день меняется, движение населения продолжается.

На чем основан ваш подсчет, когда вы говорите о семидесяти тысячах убитых?

Это легко проверить. Есть могилы. Поступила информация от старост. В некоторых «коммунах» составлялись списки.

Аудитория заволновалась. Никто не хотел слушать очередных речей и приветствий. Мы потребовали, чтобы нам представили доказательства преступлений, открыли могилы, позволили пересчитать черепа. К ужасу переводчиков и сопровождающей нас охраны, мы вышли из зала, отказались фотографировать и снимать на кинопленку пустой город. Но председатель не выказал никакой растерянности. Разумеется, нам покажут могилы, это совсем недалеко. Но сначала мы поедем в деревню Анг, по-кхмерски Пхум Анг, чтобы увидеть новую жизнь. La vie nouvelle.

Садясь в машину, я подумал, что не верю в семьдесят тысяч убитых. Мне известна присущая жителям Азии слабость к большим цифрам. Раз сто я обжигался на этом беззаботном оперировании нулями.

XXXIII. В едкой пыли, изнывая от зноя, обливаясь потом, ударяясь головами в брезентовую крышу вездеходов, стукаясь то об один, то о другой борт, мы поехали в Пхум Анг, чтобы увидеть новую жизнь.

Слово «пхум» значит по-кхмерски «деревня», но по причинам не очень понятным оно стоит перед каждым местным названием, подобно тому как и «срок», то есть «уезд». Режим Пол Пота вычеркнул из словаря оба эти слова, вероятно потому, что они напоминали о той территориально-социальной структуре, которая подлежала ликвидации. Такова же была судьба и слова «мекхум», означавшего «староста» или «глава общины». Ныне новая власть возвратила жизнь этим словам. Слова можно воскресить.

«Новая жизнь» в деревне Анг выглядела так: пять оборванных и изможденных женщин молотили цепами рис, а другие пять просеивали рис через решето. Рис доставила армия, и поэтому, наверное, такое важное значение придавалось нашему присутствию. Армия защищает и кормит. В деревне жило уже сорок пять семей. Из них двадцать пять — это давние жители. Остальные были пришлыми, о которых ничего нельзя точно узнать. Вероятно, они не могли еще вернуться домой или застали свои деревни полностью уничтоженными. Не думаю, чтобы переселение кончилось на наших глазах.

На главной площади между обшарпанными хижинами на сваях галдели голые дети со вздутыми животами, беспокойно носились исхудалые псы, стриженые старухи разжигали небольшие костры, смуглые девушки в плетеных шляпах теребили коноплю и сучили нитки. Рядом другие красили их в кипящем растворе индиго и какого-то красителя растительного происхождения, похожего на кошениль.

Конечно, это можно было назвать жизнью. Но только здесь и только в данный момент.

Операторы прикидывались, что снимают женщин, молотящих рис. Они слишком хорошо знали своих зрителей, чтобы тратить пленку на кадры, которые могут быть восприняты как невольная насмешка. Впрочем, некоторые, помня о строгих требованиях редакторов, для которых слово важнее, чем картина, взаправду вели съемку — максимально крупным планом, так чтобы кадры не пугали пустотой или зрелищем, которое можно наблюдать, скажем, в Бомбее или в местности, разрушенной землетрясением.

Мы узнали, что Пхум Анг была одной из последних действующих «коммун» в провинции Свайриенг. Ее давно хотели ликвидировать, вместе с соседней «коммуной» Пхум Такхи, так как не хватало воды для питья и поливки овощей и климат делал тут жизнь невозможной. Но по какому-то недосмотру обе «коммуны» просуществовали до самого освобождения, то есть до 7 января 1979 года. Не прошло и месяца, как отсюда выгнали палачей Пол Пота. И Иенг Сари, разумеется.

А что же случилось с заправлявшими здесь полпотовцами?

Ничего. Часть бежала в джунгли, но шеф безопасности попал в руки новых властей. Его зовут Санг Пхи. Он собственноручно убил в обеих «коммунах» сорок пять человек.

Сколько?

Сорок пять, ведь староста ясно сказал. Впрочем, этот человек здесь, мы можем сами его спросить.

Как же так, почему этот человек находится в коммуне, где он убил сорок пять человек?

Ну да, спешит объяснить нам незнакомый офицер народно-революционного совета провинции. Его отдали крестьянам на перевоспитание.

Но ведь он убежит.

О нет. Не убежит. Это исключено.

В чем состоит перевоспитание?

Крестьяне разъясняют ему его ошибки.

И долго это будет длиться?

Неизвестно.

Товарищ староста, можно увидеть этого Санг Пхи?

Староста молча кивает. Он направляется к дальнему, невзрачного вида бараку. Операторы вставляют новые кассеты и поспешно измеряют экспонометрами освещенность в тени пальм. Мы достаем блокноты. Вдруг офицер что-то резко говорит старосте. Переводчики забывают язык. Староста стоит и утирает лоб, он тоже вспотел.

Нет. Санг Пхи нельзя видеть. Гораздо важнее заснять новую жизнь, рис, доставленный армией, привезенные утром матрацы для детей, а также ящики с китайскими патронами, которые остались после полпотовцев.

Конечно, остались, хотя большинство из них — это уже ящики из-под патронов. Они валяются в поле, рядами стоят у стен хижин, занимают северный край центральной площади. На каждом из них стоит надпись: 800. Нам это уже много раз объясняли. Это обращение «великого китайского брата» к «красным кхмерам», которое означает, что восемьсот миллионов китайцев на их стороне.