Она бежала очень быстро. Очень-очень быстро. Быстрее, чем была способна. Быстрее, чем рот успевал хватать воздух. Быстрее, чем натренированные мышцы могли преобразовать энергию тела в движение. Она не слышала ни шума двигателя, ни преследователя, ни шагов – она боялась обернуться. От скорости зависела не только её свобода, но и что-то другое, незримо значимое, рожденное давно, лет десять назад. Или двадцать. Или много веков назад.

Не экономить силы, не просчитывать шаги – просто лететь. Лететь как ветер.

Хотя кеды почти не касались земли, ей казалось, что она продвигается слишком медленно. Ночь царапала горло и кожу. Грудь разрывало от каждого вздоха. Лёгкие отказывались работать, кислород – насыщать мускулы, а кровь – уносить углекислый газ, но ей было всё равно – лишь бы суметь убежать. Плен и смерть гнались по пятам.

Если она от него не скроется, всему тому, за что умерла мама, за что погиб отец, исчезли тётя Галя, Маринка, Светка, Катя придет конец…

Щупальца смертельного ужаса стиснули сердце и медленно расползались по телу: по венам, по ногам, по рукам. Они же превратили почву в зыбкий песок. Животный страх. Вот он какой…

Боясь, что через минуту может быть поздно, она перескочила через невысокие кусты, с размаху прыгнула со ступенек, помчалась поперёк лужайки. Там, за сквером, она скроется в лабиринте брошенных многоэтажек. Она, как городская крыса, проскочит под трубами и внутри них, проползёт по водостоку и спрячется в ячейках комнат.

Выползет наружу только тогда, когда он потеряет надежду её отыскать.

Боль в стянутой груди стала невыносимой. Ветка хлестнула по лицу, но Маруся не пригнулась. Быстрее, быстрее! Она в сто раз умнее тупого полипропиленового робота!

Ненависть жгучим потоком залила тело, она же заставила поднажать. Горло горело, а глаза застилал туман.

И только когда деревья расступились, она вдруг поняла, что ошиблась…

Ей не спастись…

Она загнана в угол…

Вернее не в угол. Наоборот. Впереди было открытое пространство. Огромная даль чистого ночного неба. Лазурь, индиго, антрацит, маренго, ультрамарин, сажа, кобальт – самые красивые и насыщенные цвета, украшенные россыпью драгоценных камней – звёзд.

Она бежала по висячим садам.

Когда-то в детстве, когда такие только начали возводить, папа возил их смотреть на чудо прогресса. В тот солнечный день они купили яркие воздушные шары, чтобы выпустить их в голубой простор, и огромную сладкую вату на палочках. Жёлтое угощение прилипало к щекам и носу, заставляя отца то шутить, то сердиться.

Тогда она и представить не могла, что в следующий раз окажется в подобном месте десяток лет спустя. На какую-то долю секунды, поражённая ужасным открытием, Маруся замедлила бег. Она как будто увидела себя со стороны: маленькая точка, несущаяся метрах так в трёхстах над землёй.

Когда она достигнет края этого прекрасного прежде парка, она будет так высоко, что даже не сможет разглядеть, что там внизу.

Шансов на спасение не осталось.

Значит, поймана?

Мозг, извечный услужливый художник, нарисовал картину, где она застыла у самого края бездны, а охотник медленно приближался, усмехаясь над её беспомощностью. Жуткое, застилающее разум отвращение к преследователю пересилило панику. Она не оглянулась с испугом, не повернулась, не остановилась, а только прибавила ходу, сильнее отталкиваясь от упругого грунта. Ещё десять шагов и она свободна! Шесть… пять… Отличный разбег! Маруся самодовольно улыбнулась и, раскинув руки, прыгнула.

Всё равно страх падения парализовал горло. Конец. Всему конец. Ветер шумел в ушах, и она вспомнила, что прямо перед тем, как сегодня открыть глаза, ей приснилось, что у неё длинные густые волосы.

Снилось, что они почему-то золотистые, а не пепельно-серые, какими она их помнила. Завитки разметались по подушке, окутывая голову теплом и щекоча уши. Маруся вынырнула из сна с ощущением восторга: на несколько минут она прямо таки превратилась в прекрасную Матильду де Ла-Моль [1], готовую улыбнуться в ответ на шутку.

Чувствовать себя женственной было необычайно приятно. Тогда, утром, Маруся слабой рукой коснулась головы. Нет. Череп оставался лысым. Мягкая, едва заметная щетина, пощекотала руку.

А ей так хотелось именно сегодня быть красивой! Легкой, необычайной, воздушной! Накрасить ресницы и веки, подвести помадой губы. Она ждала, что именно сегодня парень, первый парень, который ей понравился, появится в «Афродите». Её очаровательный незнакомец!

Маруся не знала, как его зовут, не знала ни фамилии, ни чем он занимался, и даже не была уверена, что он жил в её городе, а не остановился проездом. «Глеб Вяткин» [2] – так она окрестила его про себя. Он был отражением книжного образа: худой, длиннорукий, в очках. Она видела его всего один раз. В прошлую пятницу.

«Глеб» тусовался в маленькой компании, и она поначалу на них даже внимания не обратила. Только когда незнакомец несколько раз посмотрел на неё сквозь блестящие стёкла, наконец, заметила. У него была красивая чёлка, падающая на оправу, гладкая куртка и толстовка с символикой британских «Чоппи».

Маруся в него почти влюбилась, пока они перебрасывались взглядами, стоя в противоположных концах зала: он у бара с друзьями, она – у низенького подоконника. Но она была такой дурой, что на подмаргивание не ответила. У неё совсем не было опыта флирта! Да и мигать-то не получалось. Когда он смотрел на неё, она отводила глаза.

Больше того, испугалась его пристального внимания. Уж не раскрыл ли он её тайну?

С того дня Маруся каждый день ходила в бар Подкидыша: и в понедельник, и во вторник, не пропустила и среду, и даже четверг. Всё надеясь увидеть красавчика. Безрезультатно…

Но сегодня-то пятница! Ровно неделя прошла с тех пор, как она безнадежно влюблена! Маруся улыбнулась самой себе и глянула в небо. Солнце садилось напротив её открытого окна. Оно терялось в дымке старого города, в тумане беспорядочных строений и башен, оставляло розово-оранжевые всполохи на растерянном небе и редких стёклах окружающих домов. Красочные блики его ещё долго озаряли небесный свод. Далёкое и тёплое, светило уносило радость и надежду, оставляя городу серость и тьму. Бррр…

Темноту и холод Маруся не любила…

Она поднялась, напялила джинсы и стянула грудь белой эластичной лентой.

С каждым днём всё больше и больше её тело принимало мягкие женские очертания: наливались бёдра, тяжелела грудь, округлялись плечи. Маруся поджала губы так, что они стали белыми: скоро, совсем скоро, она не сможет скрыть своего пола. Она не представляла, что будет с этим делать, и хотя ни единожды уже пыталась найти какую-нибудь лазейку, в очередной раз пообещала себе подумать об этом завтра.

Есть не хотелось, но она достала из вазочки и откусила кусок глазированного печенья две тысячи сорок четвёртого года выпуска. Усмехнулась горько. Консерванты наше всё! Если б не формальдегиды не видать ей сытости как своих ушей. Пусть она работала четыре раза в неделю в дорожной бригаде, а по выходным халтурила дворником, заработка на нормальную еду, продающуюся на фермерских рынках или в красивых супермаркетах, конечно, не хватало. Приходилось закупаться во время распродаж на старых складах, торгующих пехотными пайками, довоенными консервами, крупами, сахаром, салом, да мало ли чем?

Маруся не жаловалась. Год назад она и того себе позволить не могла.

Сейчас, считай, жила, как королева. Когда не вкалывала, читала, не отрываясь, ночи напролёт, а если книга попадалась особенно интересной, то и рассвет за ней пропускала. Потом клевала на работе носом, в выходные – спала до самого вечера, просыпалась, шла погулять или в баре с ребятами посидеть, возвращалась и снова читала до утра.