Ах, если б это была всего лишь детская, преходящая привязанность и легкая дружба, которую оплакивают жгучими, но быстрыми слезами, и так же быстро забывают!..
Нет, нет.
Тут все было серьезнее, гораздо серьезнее.
С каждым днем женщина в Ане пробуждалась все явственнее. Еще не воспринимая мир во всей полноте взрослых ощущений, Аня смотрела на него уже не так, как ребенок. И при всей своей детской наивности и непонимании того, что происходит с ней на самом деле, она в утро отъезда Кати чувствовала себя покинутой, брошенной, даже преданной тем, с кем в течение двух лет была единым целым.
Единым целым, да-да.
Единым целым…
О счастье, которое Аня и Костя познали еще детьми, мечтают очень многие люди, и многие всю жизнь безуспешно ищут свои половинки. Косте с Аней искать друг друга не понадобилось - их соединила мятежная воля странного существа, отказавшегося исполнять роль ангела смерти. И не его вина, что счастье их жизни никак не могло обойтись без долгой разлуки.
Эту истину рано или поздно открывают каждая женщина, каждый мужчина, но почему-то именно женщинам суждено осознавать ее особенно остро – так, как в то горькое утро осознавала ее Аня.
Все ее существо наполнила никогда ранее не испытанная боль, такая сильная, что Аня даже расплакаться не смогла, а только страдальчески поморщилась, зная наверняка, что с этим чувством ей отныне предстоит провести долгое, долгое время…
Дарья Петровна и Дмитрий Борисович заметили, конечно же, что с Аней происходит что-то особенное, и Дарья Петровна погладила Аню по щеке, а Дмитрий Борисович пробормотал:
- Ну вот, доча, ну вот…
Мама и папа готовы были сделать все возможное и невозможное, чтобы утешить свое дитя, но они были ей родители, и уже не могли заменить того, кто сейчас уносился прочь от Дубравки.
- Иди, лапонька, поспи!.. Еще совсем рано. – предложила Дарья Петровна.
- Ладно… - покорно сказала Аня, радуясь хотя бы тому, что ей сказали, что нужно делать в этой невыносимой ситуации.
Она поднялась к себе в мансарду и действительно легла в постель, но сон к ней не шел. К тому же тонкое покрывало не спасало от наползавшего откуда-то странного холода. Тогда Аня укрылась еще и шерстяным одеялом, чего летом никогда не делала. Но и после этого она долго не могла согреться.
И неудивительно. Это ведь был не какой-то внешний холод. Это был холод ее глубокой обиды на Катю. Обиду эту Аня почувствовала вот только сейчас, до сих пор ее владело всего лишь недоумение, непонимание того, почему вдруг жизнь решила обойтись с ней так жестоко и несправедливо.
А теперь ее ощущение сместилось, и она все сильнее стала проникаться обидой не на жизнь, а на Катю.
Уехать, и не поделиться истинной причиной отъезда!
Уехать, и даже не оставить нового адреса!..
Как, ну как могла Катя поступить так с Аней, своей лучшей подругой?..
В мансарду поднялась Дарья Петровна и присела на Анину кровать.
- Как ты себя чувствуешь?.. – спросила Дарья Петровна, пытливо глядя Ане в лицо.
- Плохо!.. – буркнула Аня. – Почему она так поступила со мной?.. Я же была ее лучшей подругой!..
- Видно, у нее были на это серьезные причины. – вздохнула Дарья Петровна.
- Все равно! Все равно!..
Дарья Петровна протянула руку, чтобы погладить дочь по голове, но вместо этого поправила ей одеяло.
- Ты не должна сердиться на нее. – только и сказала она, чувствуя, что впервые ее слова не оказывают на дочь желанного воздействия.
- А я сержусь!.. Сержусь!.. – сказала Аня. – Но только не на то, что она вот так уехала!..
- А на что же?..
- На то, что она не сказала мне чего-то самого главного!.. Всегда всем делилась, а тут!..
«Всегда ли?.. Всем ли?..» - подумала про себя Дарья Петровна, но благоразумно оставила эти вопросы при себе.
- Катя и правда очень загадочная девочка… - сказала она вслух. – Они с мамой приехали сюда неожиданно, и вот, уехали точно так же…
Аня только шмыгнула носом.
- Твоей лучшей подругой была Катя, а моей – ее мама. – продолжала Дарья Петровна. – И мне ведь тоже она многого не рассказывала и сейчас тоже не сказала чего-то самого главного. Но я же не обижаюсь на нее!.. Я понимаю, что у нее для этого есть какие-то причины, о которых она не может рассказывать другим. И Катя, значит, так же…
- У вас с Катиной мамой все по-другому! – немного подумав, возразила Аня.
- Почему – по-другому?..
- Не знаю. Не знаю!.. По-другому, и все!..
Дарья Петровна вздохнула. Она пыталась найти какие-то самые правильные слова, и никак не могла их найти.
«Раньше я не слышала от нее такого тона!..» – подумала она. – «И надеялась, что никогда не услышу. Но почему, собственно, меня должна была избегнуть участь других родителей, у которых дети становятся подростками?..»
- Попробуй все-таки уснуть. – сказала она вслух. – Сон иногда бывает самым лучшим лекарством.
- Ладно, попробую. – сердито сказала Аня. – Только это лекарство мне не поможет!..
Дарья Петровна опять вздохнула, но больше не сказала ничего.
2
Аня и в самом деле вскоре уснула, проспала довольно долго и оказалась права – сон ей не помог. Наоборот, за время сна ее мрачное состояние еще более усугубилось. Ближе к обеду она проснулась с тяжелой головой и ощущением ледяного камня в душе.
Она с глубоким вздохом села на постели и оглядела свою мансарду. Дарья Петровна, уходя, расправила оранжевые шторы, и теперь мансарда была озарена каким-то волшебным сиянием. Раньше такое замечательное освещение очень нравилось Ане, а теперь показалось отталкивающим. И мансарда тоже выглядела чужой и холодной, хотя все здесь было таким же, как всегда. Как вчера, и позавчера, и во все дни, когда они бывали здесь с Катей.
С Катей…
Аня нашарила на тумбочке рядом с кроватью пульт. Нажала кнопку. Диск в проигрывателе уже был.
Экран телевизора засветился, и на нем снова появились они с Катей во время того замечательного строительства. Обе – в нарядных платьях, с радостными лицами, что-то беззаботно щебечущие, как птички.
- Как птички… - пробормотала Аня, мрачно глядя на экран. Главным образом она смотрела сейчас не на Катю, а на себя.
