Плохо, очень плохо… Невыносимо плохо.

Шерлок сам проводил её до дверей, хотя обычно провожать посетителей было обязанностью Джона. Так у них повелось с самого начала, потому что Шерлок сразу же включался в мыслительный процесс и первые десять-пятнадцать минут переставал существовать для мира, а мир переставал существовать для него.

Чем отличался сегодняшний вечер от всех остальных, Джон не понимал, но Шерлок вернулся в гостиную задумчивым и молчаливым и вскоре ушел к себе, ни словом не обмолвившись о визите загадочной незнакомки.

Это стоило Джону бессонной ночи и смертельной тоски, сжимающей его сердце, заполняющей легкие невыносимым жаром волнения и тревоги.

Джон так сильно его любил…

Он чувствовал себя бесконечно одиноким.

***

К завтраку Шерлок все-таки появился. Улыбающийся, свежий и деятельный.

— Джон, постарайся сегодня вернуться пораньше. Ты сможешь это устроить?

— Попробую.

— Ты плохо спал. — В голосе Шерлока слышалась небольшая натянутость. — Почему?

— Бессонница, — бросил Джон по возможности безразлично.

— Почему? Почему ты перестал спать, Джон?

========== Глава 5 Шерлок ==========

Для Шерлока это было слишком серьёзной проблемой. Он всё видел, всё замечал, всё понимал… Любовь Джона не была для него загадкой, и то неожиданное, странное объятие он конечно же не забыл.

Их налаженная, устоявшаяся жизнь поделилась теперь на «до» и «после».

В той жизни всё было легко и просто, в этой Шерлок задыхался.

Он любил Джона ничуть не меньше, как самого близкого на земле человека. Ближе быть просто уже не могло, во всяком случае, в понимании самого Шерлока. Без Джона его жизнь резко менялась; все меркло, если по каким-то причинам Джона долго не было рядом, беспокойство скручивало почти физической болью. Шерлок нервничал, совершал глупые промахи и откровенно психовал. Но как только в поле зрения появлялся Джон, всё сразу же вставало на свои места. Шерлок обретал равновесие и вновь становился самим собой — хладнокровным, невозмутимым, погруженным в свой собственный мир.

Присутствие Джона он ощущал всей кожей — становилось очень тепло.

Но той любви, которая зажигала глаза Джона ослепительным светом, когда он смотрел на него, даже не замечая своего смешанного с болью восторга, Шерлок к нему не испытывал.

И испытывать не хотел.

Желание Джона было так очевидно, что Шерлок нередко чувствовал себя очень неловко и от этого отчаянно злился. Джон героически сражался с собственным телом, и эта борьба отражалась в темных кругах бессонницы под его глазами, в новых бороздках морщин около его всегда пересохших губ. Жажда Джона не находила утоления, и Шерлока это напрягало и мучило. Но…

Ему не нужна была такая любовь.

Привязываться физически Шерлок не хотел ни к кому, даже к Джону. Ему было вполне достаточно той неразрывной душевной связи, которая между ними была. Даже она, Шерлок это хорошо понимал, отнимала у него значительную долю его ревниво оберегаемой от любых посягательств свободы.

Физическое влечение, страсть, секс… Это утомительно. Шерлок не мог об этом думать без содрогания. Да он бы никогда и не думал, не коснись это Джона.

Конечно, можно было рискнуть свободой, дать Джону возможность отдаться своим чувствам открыто. Но, видит бог, Шерлок этого очень боялся. Ещё больше он этого не хотел. И кроме того, унизить гордого Джона вымученной подачкой он считал невозможным.

Шерлок нуждался в любви Джона более чем в чем-либо ещё, но совсем не нуждался в его ласке. Нет, только не это!

Конечно, время от времени его охватывало возбуждение. Более того, случалось это довольно часто. Видимо, физическое томление, которым был переполнен Джон, так или иначе вызывало в теле Шерлока ответную реакцию. Но его возбуждение не было направлено на самого Джона. Обычная физиология — сексуальные потребности молодого мужчины, которые Шерлок удовлетворял, как удовлетворил бы любую потребность своего организма. Ему нравилось ласкать и гладить себя, полностью отдаваясь процессу. Нравился оргазм, его сладкие спазмы, выталкивающие из него теплые сгустки семени. Но лишь только восстанавливалось дыхание, лишь только сходила душная волна наслаждения, Шерлок обо всем забывал и засыпал, не чувствуя ни волнения, ни стыда.

Он был такой — принадлежащий себе, закрытый для всех, кроме Джона, — и меняться не собирался. Его стремления, его желания и восторги были связаны только с водоворотом бурлящей вокруг него жизни, где грязь и мрак человеческих поступков давали возможность думать. Мысль преобладала над всем, царствовала и правила. Ничего другого не требовалось.

И ещё Джон, который всегда находился рядом. Полная гармония.

А любовь, страсть… Обыденно, неинтересно. Ничего нового.

Эти эмоциональные изыски были не для души Шерлока Холмса.

***

…Шерлок не спал.

Бессонница была нередким гостем в его беспокойной жизни, но никогда не обременяла. Тратить время на сон всегда казалось Шерлоку непростительной расточительностью. Он любил тишину и таинственность ночи, её звуки и запахи — черный кофе, поскрипывание дивана и негромкий стук клавиш компьютера. На рассвете он засыпал, и бессонница никогда не оставляла следов на его лице — весь следующий день Шерлок был бодр и деятелен.

На этот раз отсутствие сна не радовало.

Шерлок нервничал.

Конечно, вчера он заметил тревогу Джона, его ревнивые взгляды, его напряжение. Смешно…

Женщина не понравилась Шерлоку чрезвычайно. Лора Смитт. Просто и незамысловато. Она вся состояла из загадок. Опасная. Чужая.

Он сам проводил её до дверей, чего никогда не делал до этого. Он просто не мог позволить Джону остаться с ней один на один.

Весь сегодняшний день он был раздражен, мучительно перебирая в памяти её жесты, её взгляды, интонацию.

Всё безупречно. Слишком безупречно.

В чем суть её игры? А игру Шерлок почувствовал сразу.

И ужин ничем особенным не отличался. Ужин, как ужин. Шерлок тщательно проанализировал каждую мелочь. Ничего необычного. Мило, обыденно, слегка скучновато.

За вечерним чаем они с Джоном пришли к единому мнению: на убийцу Энтони Смитт был совсем не похож…

========== Часть 6 Вы сильный, Джон ==========

Джон устал. Наполненные тяжестью мышцы неприятно ныли. Ломило поясницу. Голова раскалывалась от боли. Мучила резь в покрасневших глазах.

День был длинным и утомительным. Казалось, он не кончится никогда, так и будет тянуться непрерывной вереницей часов и минут — наполненный суетой, голосами и лицами, но все равно безнадежно пустой.

Джон очень, очень устал.

Последней на прием пришла пожилая дама, его постоянная пациентка, посещавшая клинику неизменно раз в две недели. Она была относительна здорова и бодра, практически ни на что никогда не жаловалась, не доставала нытьем и скучными подробностям своих старческих недомоганий. Сухая тонкая кожа её когда-то красивого лица необъяснимо светилась, вызывая у Джона ассоциацию с китайским фонариком.

Всякий раз он пытался отогнать этот нелепый образ, сосредоточиться на её глазах, утонувших в частой сетке морщинок, но по-прежнему необычайно ясных, на сплетенных пальцах пергаментно-бледных рук, но светящийся изнутри хрупкий бумажный шарик преследовал его с неизменным постоянством. Бороться с этим не было смысла.

Джон измерял ей давление, внимательно осматривал, слушая спокойные негромкие ритмы сердца, и вновь и вновь удивлялся странной, настойчивой регулярности её посещений.

Они перебрасывались незначительными фразами, иногда шутили, и дама обязательно задавала ему один и тот же вопрос: «Как ваши дела, доктор?». Задавала так, словно ждала долгого и подробного рассказа, но Джон вежливо улыбался и заученно отвечал: «Спасибо. Всё хорошо».

Сегодня она вдруг расплакалась, тихо, но очень горько. Слезы бежали по её морщинистым щекам светлыми ручейками, но она даже не промокала их платком, как будто и на эту малость у неё не осталось сил. Джон растерянно молчал, не понимая причин такого внезапного, физически ощутимого отчаяния…