Да пошли они все.
Накрыло Джона в считанные минуты — только что сидел за столом, по-возможности сохраняя осанку и свежий взгляд, давился Шабли, старательно игнорировал Шерлока, и вдруг поплыл в мороке сильнейшего опьянения. Да и что говорить — мало кто в состоянии осилить столь мощный алкогольный заплыв. Если только Ферди, бывало, выдерживающий и не такие жесточайшие горячительные шторма. Но это же Ферди. Он Великолепен во всем. А презренный лесной клоп — что с него взять? Его тщедушное тельце затянуто пьяным омутом… А завтра — суточное дежурство… А в голове — коньяк вперемешку с водкой… И эти чертовы шарики…
— Джон. Джон. — Сильные руки подхватили подмышки и куда-то поволокли — скорее всего, на ближайшую из помоек. Выбросить на хрен ничтожный хлам. Туда ему и дорога. — Держись. Я тебя отведу. Вот так… Осторожно, не стукнись виском.
— У меня есть висок?
— Всё у тебя есть. Ноги поднимай. Тяжелый как мамонт… Как же я тебя дотащу? Обними меня крепче.
— Ага. Разбежался. Может быть, сразу сделать тебе… этот твой… корсиканский?
— Было бы очень неплохо.
— Хрен тебе. Какая же ты сволочь, и как я тебя… ненавижу. Куда мы?
— Никуда.
В постель Джон падал долго — словно в бездонную пропасть. Летел, летел, и когда наконец долетел, тело охватило невиданное блаженство. Боже, боже, он так сильно устал. И так охуительно пьян.
— Мой друг… Ферди…
— Не волнуйся, я его уложу. Кажется, он тоже готов упасть. Если уже не упал.
— Не смей… его…
А вот и долгожданное дно — мягкое, безопасное, и розовые лепестки с тихим шелестом осыпаются на горячий лоб. Сказочный аромат.
— … его… трогать… Пожалуйста.
Один лепесток прохладно коснулся щеки, провел невесомо-ласково и тут же исчез.
— Хорошо. Не буду.
— И меня… не смей. Шерлок… Шерлок…
— Что, Джон?
— Ты… И я…
— Да, Джон. Ты и я. Спи.
========== Часть 13 ==========
Проснулся Джон от нескончаемого, разрывающего оргазма. Со спущенными трусами. С кулаком на члене. С кляксами семени на животе.
В ужасе уставившись на (хвала небесам!) плотно закрытую дверь, он резко выпрямился в постели, ещё сильнее стиснув пронизанный жаркими токами ствол, и на пальцы скатились последние скудные капли. По телу промчалась мощная судорога, завершившаяся откровенно бесстыдным стоном. В полном отсутствии соображения и контроля Джон сделал ещё несколько ритмичных движений, и отголоски пережитого блаженства сладостно разлились в паху.
О боже…
О боже?
Который час? Неужели снова проспал?!
Дверь испуганно содрогнулась. Два решительных, громких удара вспышкой мучительно острой боли отозвались в затылке. И без того неспокойное сердце подпрыгнуло едва ли не к горлу и забилось-затрепыхалось в груди.
— Поднимайся, Джон (удар). Тебе на дежурство (ещё один).
Внутри похолодело от ужаса — Шерлок всё слышал. Слышал несдержанный стон, выстраданный изнурительным воздержанием. А что он слышал ещё? Разве может Джон поручиться, что не издал ни звука, занимаясь бессознательным самоудовлетворением? У него так долго не было секса. Он так давно и так упрямо не притрагивался к себе, хотя раньше ничего зазорного в освобождающей мастурбации не находил. А тут… Напился и дорвался.
Натянув трусы и брезгливо морщась от соприкосновения с вязкой, густой субстанцией (целую лужу накончал, придурок), Джон поднялся с постели, пошатнувшись от наплыва головокружения и тошноты.
Влажные салфетки (воздержание воздержанием, а влажные салфетки в арсенале одинокого мужчины непременно должны присутствовать — на всякий случай), халат…
Голова болела нещадно — боль заливала не только область затылка, она свирепствовала повсюду. Кстати! При случае можно списать этот стон на приступ мигрени. Если, конечно, Шерлоку вздумается задать столь бестактный вопрос. И если, конечно, дроча во сне, Джон не оглашал квартиру позывными своей лунатической страсти, которые уж точно ни на какую мигрень не спишешь.
Соседа он обнаружил в кухне — спокойного и невозмутимого.
Слышал? Не слышал? О, боже…
— Проснулся? Как жизнь?
— Что ты называешь жизнью? Гадость во рту и мигрень? Голова того и гляди на куски разлетится. Я даже стонал, проснувшись, и не сразу смог подняться с кровати…
Вытянутый в струну позвоночник окаменел, в желудке застыл ледяной сгусток — что ответит дотошный и не в меру внимательный детектив?
— Стонал? Хм… Ничего такого не слышал.
Расслабление было вселенским — до слёз. Господи, спасибо тебе за милость: и подрочил, и кончил, и не опозорился.
— Джон, это проблема вполне разрешима, — продолжил Шерлок. — Душ, пара таблеток аспирина, горячий кофе, и ты человек.
— Да, ты прав. — Джон привалился к стене и закрыл глаза. — Суточное дежурство… Боги, о чем только я думал? Стоп!
Стоп. Стоп. Стоп. А где, мать твою, его Великолепие Фердинанд?!
Словно услышав беззвучный вопрос, Шерлок на минуту отвлекся от кофеварки и оглянулся.
— Он спит. В моей спальне.
— Где? ..
По коже понеслись тысячи муравьев, и каждый, сомкнув свои крошечные челюсти, безжалостно вцепился в плоть, добираясь до самого сердца. Джон задрожал. (Похмельный озноб — весьма неприятная штука). Детали вчерашнего вечера поэтапно всплывали в памяти — с садистской красочностью и отчетливостью. Запахи, звуки, взгляды. Слова. Такие слова, после которых сейчас у него не должно оставаться вопросов. Знал, предполагал, предвидел… (Боже, как болит голова. Как отвратительна эта долбаная собачья жизнь). И что, собственно, он может предъявить и тому, и другому? Оба взрослые, принимающие самостоятельные решения люди. О Холмсе и говорить не стоит — он своих замыслов не скрывал. А Ферди… А что — Ферди? Живой человек из плоти и крови. После, скажем так, весьма нервного брака его вкусы могли пусть не бесповоротно, но измениться, став более… прогрессивными. Почему, к примеру, в ресторане он о влюбленности Джона заговорил? С какой чертовой стати? И заговорил так непринужденно, словно втрескаться в своего соседа — вполне допустимый факт, словно все его знакомые мужики занимаются этим сплошь и рядом. Не потому ли, что сам далеко не прочь? Господи, да кто как не Ферди до смерти любит всякого рода неординарности и экстрим? А тут — новый вид сексуального наслаждения. (Корсиканский минет, черт бы его побрал. Даже Джон на секунду заинтересовался, что это за мерзость такая). И Шерлок в своем мефистофельском одеянии. Вот и от шариков его Ферди разомлел так, будто обыкновенный сыр с приправами — блюдо с ангельского стола. Всё логично. Но почему же тогда адская головная боль не идет ни в какое сравнение с тем, что творится в душе?
Под черепной коробкой что-то взрывалось и выло предсмертно. К такой активности мыслительного процесса страдающий жутким похмельем мозг явно не был готов.
— …В твоей спальне? — Скрыть тревогу и подозрительность у Джона не получилось бы даже за очень большие деньги — каждый нерв сотрясала дрожь. — Что он там делает?
— Я же сказал — спит. — Шерлок усмехнулся краешком рта. — Джон, я тебя умоляю. Ты снова готов обвинить меня в непорядочности? У тебя на лице написана каждая из твоих безумных идей. Пустое. Даже если бы я страстно захотел секса с твоим лучшим другом, к тому времени он вряд ли бы вспомнил, где находится его член. Кроме того, секс требует тщательной подготовки.
Джон облегченно вздохнул, стараясь сделать это по-возможности незаметно (и почему, черт возьми, это так сводит его с ума?), но голосу своему придал максимум насмешливой строгости:
— Да уж, имел счастье её лицезреть. Предстать перед нами таким уродом — к этому и в самом деле следовало подготовиться тщательно. Стоит признать — впечатлил. Зачем тебе это, Шерлок? Никак не наиграешься?
— Да, мне нравится так играть. Это весело, и будоражит кровь. Но вообще-то, говоря о подготовке, я имел в виду нечто иное. С твоего позволения, обойдусь без физиологических подробностей.
— Сделай одолжение. — О, как ненавидел Джон свое тело — предательство за предательством, черт побери! Вот и сейчас он вспыхнул как стеснительный юноша: кровь воспламенила лицо и шею, раскаленным потоком стекая к ступням.
