Так что ничего избежать было нельзя. Большой Джимми хотел лишь опередить других, а Джо только пытался ему помешать, потому-то, когда все стали чесать о ней языки, он и пригрозил, что свернет шею любому, кто станет приставать к девочке. Но оба они не приняли в расчет пса. А тот, стараясь защитить Эльзи, перевернул тележку с бидоном и вцепился зубами в зад Джо, пытавшемуся спасти девочку, в то время как Большой Джимми валялся с ней в луже молока, а в лесу над пансионатом кто-то пьяным голосом громко декламировал:

Крику и воплей хватало, причем было не разобрать, кто больше кричал и вопил — Джо, Джимми или девочка. Наконец Джимми скрылся в доме, а девочка убежала вниз по склону. Пес же не отпускал Джо, он с такой силой вгрызся в его зад, что даже сторож Ванценрид не смог его оторвать. Только бандит по кличке Алый Цветочек освободил Джо от озверевшего пса, разрядив в него свой кольт «Магнум» фирмы «Смит и Вессон», хоть в самого пса и не попал: тот схватил зубами пистолет и помчался вниз по склону, таща за собой перевернутую тележку.

Ванценрид позвонил фон Кюксену. Барон погрузился в раздумье. Его сделки приобрели недавно новый оттенок. Став членом синдиката, он начал продавать наряду с подделками, про которые он туманно намекал, что они, вероятно, могут оказаться подлинниками, также и настоящие подлинники, о которых он утверждал, что они поддельные. Продавал он их только тем, кто навел справки в синдикате и знал, что картины эти подлинные, но краденые, зачастую из вилл тех, кто летом приезжал сюда утешаться от тоски богатства весельем нищеты. Фон Кюксен подумал сначала, что о происшедшем стоит сообщить на Минерваштрассе, но потом решил действовать самостоятельно. Около полудня к пансионату подкатили «эстон мартин» и два «кадиллака». Из «эстона» вышел фон Кюксен, из «кадиллаков» — два его приемных сына. Барон — светловолосый господин с моноклем, поблескивающим в глазу, в белых перчатках, с сукой породы доберман на поводке — впервые прибыл в пансионат. Ванценрид провел его в вестибюль.

— Мне следовало бы, собственно, позвонить в Цюрих, — сказал Ванценрид.

— Следовало ли? — переспросил барон.

— Таков приказ, — признался Ванценрид.

— Почему ослушался? — пожелал уточнить барон.

Ванценрид забормотал, мол, Лихтенштейн ближе и потому он подумал…

— Осел не думает, а повинуется, — отрезал барон: он почувствовал, что сторож врет.

На диване лежал вверх задом Джо-Марихуана и стонал.

— Где остальные? — спросил фон Кюксен, и, поскольку Ванценрид ничего не ответил, барон приказал громким и властным голосом:

— Всем явиться!

Вестибюль медленно заполнился хмурыми субъектами, кое-кто из гангстеров прихватил с собой автомат. Видимо, что-то не ладилось. Использовать зимой пансионат как укрытие было гениальной идеей то ли «трубочиста» в пентхаузе на берегу Гудзона, то ли адвокатской конторы «Рафаэль, Рафаэль и Рафаэль», но надо было бы заранее предусмотреть возможность такого происшествия, о котором сообщил Ванценрид. Следовало учесть скуку как негативный фактор. Может, «трубочист» в Нью-Йорке или адвокаты с Минерваштрассе хотели таким способом сдать всю банду. Но, может, просто не предусмотрели скуку, может, он сам, фон Кюксен, виноват в происшедшем, прислав сюда книги классиков. Боже мой, какие у них физиономии, эти не могли не озвереть со скуки. Может, стоило бы все же известить троих Рафаэлей, но, с другой стороны, может, они как раз и хотели, чтобы он действовал самостоятельно, может, адвокатская контора на Минерваштрассе, 33а, хотела, чтобы он вызвал полицию. Но тогда он, барон фон Кюксен, взявший в аренду пустой пансионат, сгорит ярким пламенем. Нужно поскорее вынуть шею из петли. В Нью-Йорке он кое-чему научился. И во второй раз не допустит, чтобы синдикат обвел его вокруг пальца. Джо-Марихуана застонал. Граф приблизился к нему. Рана и впрямь была не шуточная. Видимо, пес был настоящий кровопийца. Барон спросил, что он мог бы сделать для Джо, о кантональной больнице, пожалуй, не может быть и речи.

— Боже упаси, — простонал Джо и назвал частную клинику в Асконе на улице делла Коллина.

Но пес-кровопийца как-никак укусил человека, да и девочка была изнасилована. Удивительно, что полиция до сих пор не явилась. Оставался лишь один выход. Барон взял с собой добермана для своей личной безопасности, теперь собака поможет ему выпутаться из неприятного положения, в котором он оказался по милости синдиката. Он закурил сигарету, огляделся и спросил:

— Кто?

Молчание.

Барон остановил взгляд на Ванценриде и приказал:

— Кругом!

Ванценрид повернулся к нему спиной.

Барон приказал:

— Спустить штаны!

Ванценрид повиновался.

Барон приказал:

— Нагнуться!

Ванценрид нагнулся. И тут его осенило. Он догадался, что скоро его будут оперировать во второй раз, но не там, где в первый. Догадка его оказалась верной. Доберман впился в него зубами. Барон позвонил по телефону и сообщил местному полицейскому, что пес деревенского старосты укусил сторожа пансионата. Сторож сильно пострадал. Полицейский был не в курсе, что удивило фон Кюксена, — может, и не стоило натравливать Берту — так звали суку — на сторожа. Он посоветовал господам — так он выразился — запереться в погребе, сел вместе с доберманом в машину и вернулся к себе в Лихтенштейн. Оскар отвез Ванценрида в кантональную больницу, а Эдгар, бледный как смерть, на втором «кадиллаке» повез Джо в Аскону. «Господа» последовали совету барона.

Между тем Эльзи уже давно была дома. Староста Претандер колол дрова в сарае. Человек он был замкнутый и грубоватый, но упорный, на его круглом, как блин, лице выделялись густые пшеничные усы, а жесткие волосы на голове топорщились, как стерня. Он был бы веселым человеком, родись у него сын. Но родилась дочка. Жена давно умерла, кроме Эльзи, у него никого не было, а Эльзи — девочка, и потому он был груб и резок с ней, так что при виде ее он лишь спросил, где пес, где Мани, и не обратил особого внимания на уклончивость ее ответа — «не знаю». Он решил, что пес никуда не денется, и, когда тот явился с кольтом «Смит и Вессон» в пасти, с грохотом таща за собой перевернутую тележку, он подумал только: слава Тебе, Господи, с Мани ничего не случилось, видать, он вспугнул браконьера, хороший пес, умный. И даже не заметил, что Мани вернулся домой без бидона.

Около двух часов пополудни полицейский Лустенвюлер въехал в деревню на джипе. Полицейским он сделался лишь благодаря протекции своего отца, правительственного советника Лустенвюлера, поскольку был на 15 сантиметров ниже нормы. Но всю свою жизнь он только и делал, что жрал, а потому и хотел стать полицейским или сторожем на железной дороге, чтобы и впредь не надо было ничего делать, кроме как жрать. Но поскольку железная дорога наотрез отказала, оставалась одна полиция, где его в конце концов сплавили на отдаленный полицейский участок в ущелье Вверхтормашки, что в двенадцати километрах от деревни. Лустенвюлер притормозил перед домом старосты, но не вышел из джипа, а только посигналил. Огромная голова Мани высунулась из собачьей конуры и вновь скрылась. Дверь дома распахнулась, на крыльцо вышел староста.

— Привет, — поздоровался с ним полицейский.

— Чего надо? — спросил староста.

Из конуры опять появилась голова Мани.

— Ничего, — ответил полицейский.

— Значит, и говорить не о чем, — буркнул староста и вернулся в дом. Из конуры вылез Мани, потянулся и потрусил к джипу. Лустенвюлер вдруг перепугался и со страху окаменел за рулем. Пес обнюхал джип, повернулся и трусцой вернулся в конуру. Лустенвюлер посигналил. Еще раз и еще. Староста вновь вышел из дома.