Южнофранцузский! Откуда это знание? Как можно говорить по-французски, к тому же точно определить выговор, но не помнить, как его выучил, как говорил на нем, когда был во Франции? И был ли там вообще? Насколько же Соломон Крид потерял себя?

Мелкими буквами на краю этикетки значилось: «Fabriqué 13, Rue Obscure, Cordes-sur-Ciel, Tarn». Тарн. Озерный край. Юго-западная Франция, страна катаров. Департамент образован в 1790-м, после Великой французской революции. Столица – Альби, родина Тулуз-Лотрека. Там чудесный средневековый собор, он больше, чем церковь, к которой сейчас шел Соломон. Причем построенный из кирпича, а не из камня.

Соломон ударил себя по виску, чтобы унять шум в голове.

– Заткнись! – произнес он вслух, понимая, насколько безумным выглядит сейчас со стороны.

Он осмотрелся – никого. А может, это и в самом деле безумие и он – одержимый иллюзиями псих с вывихнутым рассудком? Столько знаний, текущих беспорядочным мощным потоком, и все бесполезны.

– Я безумец, – сказал себе Соломон, словно признание болезни было первым шагом к ее излечению.

Он повторил сказанное, затем проговорил те же слова на французском, русском, немецком, испанском, арабском. Снова ударил себя по голове, уже сильнее, в отчаянной попытке прекратить шум или заставить хаос выдать что-нибудь полезное. Нужно профильтровать поток, сфокусироваться на конкретном. На том, что поможет вспомнить свою личность, на связывающем с забытым прошлым: на костюме, книге, нательном кресте. На материальных, реальных предметах, в которых не сомневаешься.

Соломон дошел до конца дощатого тротуара, шагнул из тени на колючий зной. Вблизи церковь впечатляла еще сильнее, шпиль заставлял взгляд устремляться к небу. Казалось, это величие шептало тихо и властно:

– Знай свое место! Знай, что ты – ничтожен, а Бог – всемогущ.

Рядом с дорожкой, ведущей к церкви, торчал большой, вкопанный в землю указатель с надписью буквами медного цвета: «ЦЕРКОВЬ УТЕРЯННЫХ ЗАПОВЕДЕЙ» – отсылка к тому, что Соломон прочел в мемуарах.

Он двинулся дальше. Сбоку от дорожки находился фонтан с расколотым посередине камнем и меткой, указывающей, откуда текла вода. В мемуарах описывалось, как вода потекла прямо из треснувшего валуна, – чудо среди пустыни, в чью память и воздвигнут фонтан. Тот, похоже, уже не работал. Соломон приблизился к двери и прочел вырезанные в камне над нею слова – первую из утерянных заповедей, в честь которых была построена церковь:

Надпись напомнила Соломону указатель с предупреждением «Никакого оружия» у старого салуна на окраине города. Там – никаких пистолетов, здесь – никакой другой веры. Римская единица над заповедью… хм, а вдруг выжженная на плече метка – не буква, а цифра? Хотя ожог на плече может оказаться ни тем ни другим, а церковь – не принести никаких ответов.

– Зайдем – посмотрим, – прошептал Соломон и шагнул в тенистую прохладу за дверью.

И увидел самую странную церковь из всех, какие случалось посетить.

Кэссиди сидел за обширным дубовым столом, уставившись на Моргана и приоткрыв рот. Мэр чувствовал себя как тогда, когда доктор рассказал про неудачу с лечением рака у Стеллы и что жить ей осталось считаные недели. Из комнаты словно высосали кислород, и было нечем дышать.

– Рамон, – повторил мэр произнесенное Морганом имя.

– Да, Рамон Альварадо, сын Тио.

– Но… но что он… то есть почему он был в этом самолете?

– Какие-то проблемы к югу от границы, – пожав плечами, ответил шеф полиции. – Сыну потребовалось срочно убраться из Мексики. О деталях я не спрашивал.

Кэссиди посмотрел в высокое окно кабинета, на шеренгу жакаранд за изгородью, окружавшей церковь. Над крышей церкви виднелся дым от пожара в пустыне. Он казался самой главной неприятностью до тех пор, пока Морган не рассказал о причине пожара. Да уж, огонь по сравнению с ней – мелочь.

– Но почему ты мне не сказал?

– Посчитал, что тебе не нужно это знать, – ответил коп.

– Ты посчитал… но это же… это же сын Тио! И тебе не показалось, что такое нужно со мной обговорить?

– Все произошло очень быстро. Мне позвонили. Я принял решение.

– Ты принял решение. Понятно.

– А у меня был выбор? – спросил Морган. – Когда кто-то вроде Тио звонит и просит об одолжении, он на самом деле не просит. А что бы сделал ты? Сказал бы: сын в беде – это плохо, мы сочувствуем, но ничем не можем помочь? Не надо меня обвинять. Не я разбил чертов самолет.

Кэссиди встал и принялся ходить по комнате.

– Нужно сделать все для ускорения расследования, – заключил он. – Нужно доказать, что произошел несчастный случай.

– А если окажется, что это вовсе не случай?

Мэр посмотрел на копа так, будто тот предположил, что Земля – плоская:

– Какие сомнения? Конечно же несчастный случай.

Морган вынул из кармана телефон и вышел на середину комнаты:

– Когда я приехал к месту крушения, я чуть не сбил вот этого парня.

Он показал мэру телефон.

Кэссиди взял со стола очки для чтения, присмотрелся, разглядывая картинку на экране. Фото было сделано из машины, воздух снаружи заполняла пыль, размывшая изображение, но человек в центре получился хорошо. Казалось, он сиял в солнечном свете, глядя на что-то, оставшееся за пределами фотографии.

– Кто это? – спросил мэр.

– Он сказал, что не помнит. На этикетке пиджака написано, что Соломон Крид.

Коп мазнул пальцем по экрану – изображение сменилось.

– У него вот это на плече.

Кэссиди посмотрел на ярко-красный ожог, затем, вопросительно, на копа.

– По мне, похоже на памятную метку, – объяснил шеф полиции. – Наемные убийцы из картелей делают такое, когда хотят показать, что уложили кого-то важного. Обычно метят татуировками, но иногда режут себя или выжигают, как здесь.

Поняв, к чему клонит полицейский, Кэссиди снова посмотрел на фото:

– Думаешь, этот парень…

– Сбил самолет? Возможно. К примеру, запустил ракету, угодил под взрывную волну, ударился головой и не помнит, кто он. Или напротив, прекрасно помнит, но просто не говорит. К югу от границы картели нанимают для грязной работы очень странных типов. Нам, гринго, такие и во сне не снились. Там и альбиносы запросто могут быть киллерами. К тому же у мексиканцев суеверия насчет альбиносов. Правда, у них везде суеверия. В общем, они думают, что белая кожа означает благословение Божье, особую силу или что-то подобное. Но это не важно. А важно то, что парень мог, в принципе, сбить самолет. Альбинос был там, бежал прочь от места аварии и даже сказал, что пожар – из-за него. Плюс метка на руке. Все – косвенные улики, но нам же не в суд их нести. Нужно, чтобы на них купился Тио. Кто-то должен заплатить за смерть его сына. «Платить» – не значит предложить деньги и соболезнования, надеясь, что все обойдется. За кровь платят кровью. Ее и нужно отдать Тио. Мы отдадим ему Соломона Крида.

Кэссиди мазнул пальцем по экрану и уставился на человека, стоящего посреди дороги, затем покачал головой и вернул телефон хозяину:

– Думаю, стоит сперва поговорить, попробовать отыскать дипломатическое решение, до того… в общем, перед тем как приносить ему в жертву людей. Мы даже не знаем, кто этот парень. Ты искал его по базам?

– В НЦКИ ничего нет.

– Это доказывает лишь то, что он не преступник. А как в базах пропавших? В базах страховых компаний, в каталоге выданных прав?

– Какой смысл? – спросил Морган.

– Смысл в том, что мы говорим о человеческой жизни.

– Неправильно. Смысл в том, что мы говорим сразу о нескольких человеческих жизнях, включая твою и мою. Мы говорим о выживании этого города. Я не хочу знать, кто этот парень. Мне не нужно знать. Я скажу тебе кое-что еще: у этого парня в кармане лежала книжка Кэссиди с дарственной надписью Соломону Криду от Джима Коронадо.