— Но, Баз…
— Нет! Хватит, я сказал!
Джону хотелось плюнуть в их сторону, но во рту пересохло, а голова кружилась — то ли из-за удара, то ли из-за того, что ему вкололи. Дышать получалось с трудом, мир перед глазами начало затягивать серой пеленой, он ожесточенно заморгал и попытался откатиться в сторону, когда самый крупный из троих бандитов присел рядом на корточки и, взяв его за подбородок, обратился к остальным.
— Чтобы Холмс пустился на поиски, он нам нужен живым.
По телу прокатилась новая волна боли, когда его вздернули на ноги и поволокли прочь. Непослушные ноги проскальзывали по мусору, где-то рядом рычал заведенный двигатель, но факты эти не задерживались в его сознании, все глубже погружавшемся в наркотический ступор.
С губ сорвался слабый смешок, и он поднял голову, стараясь сфокусировать на похитителях расплывающийся взгляд.
— Он не станет, — заплетающимся языком пробормотал Джон, сплюнул розовую слюну и покачал головой. — Не станет искать.
— Ты себя недооцениваешь, — фыркнул Баз, вталкивая его в фургон и не обращая внимания на слабое ругательство. — Пойми меня правильно, мы найдем, чем его занять. Заставим побегать за собственной тенью, а когда он рано или поздно объявится, знаешь, что произойдет? Мы отправим мерзавца на тот свет, — он широко осклабился, демонстрируя в кроваво-красном свете задних фонарей неровные зубы.
— И на этот раз с гарантией.
========== Глава 2 ==========
В лаборатории царила тишина, наполненная негромким гулом работающего оборудования и низким гудением флуоресцентных ламп. Шерлок, напряженно выпрямившись, сидел на краю высокого табурета; руки его машинально подготавливали следующий слайд для микроскопа, пока мысли крутились вокруг одного-единственного факта.
Джон ушел. После нескольких месяцев балансирования на краю неведомой пропасти, когда с каждым днем нервы Шерлока натягивались все сильнее, а в груди нарастала поселившаяся там тяжелая боль, он в итоге ушел. Как будто достигла своего крещендо сокрушительная буря, и теперь Шерлок остался один на разоренной земле, растерянный и потрясенный.
Хуже всего, что, несмотря на весь свой ум и логику, он не мог адекватно проанализировать всю цепочку событий и определить точку, когда все покатилось под откос. Ясно только, что это случилось задолго до сегодняшнего вечера. Все тот же старый спор о пользе эмоций или о необходимости проявить такт, раз уж сам на них не способен, не должен был привести к такому результату. Накапливалось ли их взаимное непонимание в течение месяцев? Лет? Послужил ли началом, по иронии судьбы, тот момент, когда Шерлок позволил своим чувствам взять верх, и они, в конце концов, привели его на крышу Бартса?
Сыграло ли это вообще какую-то роль?
Он стиснул челюсти; скрежет зубов прозвучал неожиданно громко и эхом разнесся по кабинету. После ухода Джона квартира Бейкер-стрит утратила прежнее ощущение надежной крепости, превратившись в полую скорлупу, и он бежал от этой гнетущей пустоты, ища утешения в знакомых стенах морга.
Какое-то время он раздумывал, стоит ли последовать за Джоном, догнать его и спросить – почему? Почему сейчас? Узнать мотивы его ухода казалось принципиально важно, словно если бы он понял причину их разногласий, то смог бы каким-то образом заставить их потерявшие единство и гармонию мелодии вновь звучать в унисон.
Но логика направила его в другую сторону: туда, куда призывала Работа. Он сказал Джону абсолютную правду: шансы на то, что мальчик — Николас, раздался в голове знакомый голос — жив, были ничтожно малы. Или от него уже избавились, или держат в заложниках до определенного, быстро приближающегося момента.
И если он бросится за Джоном, а в итоге пострадает ребенок, то это ударит по другу сильнее, чем самые резкие фразы, что наговорил ему Шерлок. Чувство вины постепенно поглотит его, просачиваясь в любые доступные щели и разъедая любые барьеры. Нет, уж лучше сначала разобраться с делом. Что бы там ни думал Джон, Шерлоку было не все равно, и это — его способ проявить неравнодушие. Он давным-давно усвоил, что слова не способны облегчить страх или горе. Действия гораздо предпочтительнее. И кроме того, в глубине души он надеялся, что счастливое окончание расследования, демонстрирующее, чего он стоит, само по себе будет достаточным извинением.
К несчастью, ему никак не удавалось сконцентрироваться на тех мельчайших подсказках, что предлагали имеющиеся улики. Каждый раз, когда он пытался сосредоточиться, эмоции врывались в поток мыслей, приводя их в смятение. В голове всплывали вопросы, но не те, что требовались – не те, что могли бы привести его к Николасу. Вместо этого, словно заевшая пластинка, он снова и снова задумывался, что же сделал не так.
Вероятно, всё. Он всегда знал, что возвращение домой принесет куда больше боли, чем облегчения, как бы отчаянно ни хотелось ему верить в обратное. Лелеемая в глубине души фантазия, что его встретят с распростертыми объятиями, и их жизнь с Джоном вновь станет прежней, какой она была до того, как Мориарти пустил себе пулю в рот, представляла собой всего лишь несбыточную мечту.
Гнев Джона был вполне понятен, даже ожидаем, но вынести его все равно оказалось непросто. Даже правда о самопожертвовании не утихомирила его ярость, и Шерлоку приходилось довольствоваться теми крохами утешения и былого комфорта, что он мог найти скорее в действиях, чем в словах друга.
В течение месяцев Джон то появлялся, то исчезал из его жизни, мрачный и агрессивный, но явно бывший не в силах находиться вдали от него. Это несколько растопило застывший в жилах Шерлока лед, но ненадолго. Затеплившаяся надежда быстро потухла, растоптанная наличием женщины в жизни Джона.
Он до сих пор не был уверен, какие цели преследовал тот, знакомя их с Мэри. Желал включить Шерлока в свое новое существование, выстроенное за время его отсутствия, или пытался доказать, что может прожить и без него? Наверняка, Джон и сам не знал, но первая инстинктивная реакция Шерлока оказалась резкой и беспощадной.
Он хотел, чтобы Мэри исчезла, совсем: она была чужаком, захватчиком, несмотря на кольцо на пальце. Она сыграла свою роль, составила Джону компанию, пока Шерлока не было. А теперь он вернулся, так что Джон может вновь поселиться с ним на Бейкер-стрит, удовлетворяя свои сексуальные потребности с чередой ничего не значащих женщин. А в ней, с ее участливым взглядом и откровенно банальной жизненной историей, больше нет нужды.
А потом он увидел лицо Джона, непривычную мягкость в его чертах и неприкрытое уважение, и злость растаяла, оставив после себя странное онемение и пустоту. Он знал, к чему все идет: к очередному самопожертвованию, ибо это был Джон, впервые с момента их воссоединения выглядевший счастливым и явно наслаждающийся присутствием Мэри. Разве не этого ему следовало желать больше всего на свете? Радость Джона? Его беззаботный смех? Искрящиеся жизнью глаза?
Когда-то причиной всему вышеперечисленному был Шерлок. Не как человек, с которым делят постель — хотя даже подобная неожиданная идея иногда всплывала в мозгу — но как друг. Сейчас же эта роль перешла к Мэри, а Шерлоку осталось лишь подбирать малые крохи на периферии существования Джона, игнорируя леденящее ощущение, словно сквозь взломанную грудную клетку внутрь беспрепятственно проникает арктический холод.
У него не было выбора. Если он оттолкнет Мэри, Джон уйдет вместе с ней так же неотвратимо, как ночь сменяет день. Если он попытается их разлучить, то почти наверняка только подтолкнет ближе друг к другу своей неуклюжестью. В любом случае Джон отдалится, и если уж Шерлок не может получить его вновь полностью в свое распоряжение, то придется удовлетвориться хотя бы тем немногим, что ему доступно.
Подобное смирение в корне противоречило его характеру, но он запрятал поглубже гордость и боль, с осторожностью и постепенно впуская Мэри в свою жизнь. Никакой неожиданной дружелюбности, дабы не вызвать подозрений, но в то же время достаточно явно, чтобы его старания не укрылись от внимания Джона.
