С момента его возвращения Джон не переставал вспоминать о тех мгновениях. Он ловил брошенные вскользь взгляды и, казалось, сходил с ума в попытках найти тайный смысл в простых фразах и увидеть того, кто его покинул, в том, кто вернулся. Надежда упрямо теплилась где-то в глубине, но время шло, а прежней общности не возникало. Им никак не удавалось обрести вновь ту утраченную близость, и все же Джон не в силах был отказаться от ее поисков.
Разумеется, от Мэри это не укрылось. Она была умна, пусть и не как Шерлок, чьей стихией были сухие факты и безупречно построенные теории, но в людях она разбиралась. Не раз Джона посещала мысль, что она догадалась о конце их отношений гораздо раньше, чем он сам признал его неизбежность. Она была добра к нему, видит бог, и к Шерлоку тоже. И что получила взамен? Джон ее оставил ради фантазии — воспоминания о друге, которое, по сути, было всего лишь мечтой, призраком. Сном.
Застонав, он запустил руку в волосы, силясь понять, что же случилось. Как так вышло, что от двух людей, когда-то стащивших пепельницу из Букингемского дворца и полных головокружительной эйфории, остались лишь взаимное неодобрение и апатия? Как получилось, что тот Шерлок, в чьем голосе на крыше звучала неподдельная горечь, превратился в человека, который приказал ему выметаться, словно Джон — просто очередной клиент-недоумок, попусту тратящий его время? Не раз поднимали голову сомнения, а не был ли тот полный отчаяния телефонный звонок частью спектакля? Сегодняшнее поведение друга свидетельствовало в их пользу, и все же…
Сжав губы, он тряхнул головой, сунул мобильник в карман и провел ладонями по коленям, раздумывая, что дальше. Проще всего поехать к Гарри или к Грегу, сбежать, найти новое жилье и исчезнуть окончательно из жизни Шерлока, но от такого варианта ныло и без того измученное сердце. Возможно, Шерлок не видел смысла бороться за то, что когда-то было между ними, но у Джона имелось свое мнение на этот счет, и он не намеревался отступать, по крайней мере, не попытавшись сперва разобраться.
За прошедший год они ни разу не говорили о тех долгих месяцах между «падением» и возвращением, если не считать первые недели, когда все внутри кипело от ярости, обвинения сыпались одно за другим, а извинения так и не прозвучали. С тех пор ни один из них не осмеливался поднять эту тему, и их отношения застряли на непонятной нейтральной территории, где даже дружба казалась невозможной.
Поначалу Джон молчал, убедив себя, что это не имеет значения. У него была Мэри, и он из мстительного упрямства делал вид, что его не волнует, чем был занят и как жил Шерлок во время своих скитаний. Затем, по мере того как приближался день свадьбы, и нужно было принимать решение, сыграл роль страх возможных последствий: Шерлок возвел вокруг себя прочные стены, и Джон боялся того, что может обнаружить, если разрушит их.
Вот только теперь терять ему уже нечего, верно? Шерлок растоптал последние останки прежней дружбы, отказавшись от всего, что их когда-то связывало и, фактически, вышвырнув Джона из своей жизни.
А вот черта с два! Злость вскипела с новой силой, и он развернул плечи. Пусть Шерлок и не собирается бороться за то, что было между ними, но будь он проклят, если безропотно смирится и покорно уйдет.
Аренда за этот месяц была внесена, значит — у него в запасе еще две недели на то, чтобы разобраться, стоит ли за вспышкой Шерлока нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Разумеется, тот отгородится за равнодушием и презрением, но с подобным Джон уже сталкивался и, хотя подрастерял былой навык, знал, как с этим справляться. Он добьется честного ответа, даже если откровенная беседа станет для них обоих прощальным подарком друг другу: реквием по ушедшей дружбе.
Гнев сменился целеустремленностью, и, поднявшись на ноги, Джон решительно зашагал прочь из парка, пытаясь внутренне подготовиться к крайне напряженному разговору, без которого, если он действительно хочет все понять, не обойтись. Он должен знать, почему Шерлок так поступил, превратив хоть и яростную, но обычную, в общем-то, ссору в окончательный разрыв.
Не исключено, что тому просто наплевать, но Джон упрямо отказывался в это верить. В голове звучали слова друга, полные яда, направленные не на Джона, а на самого себя, каким он выглядит в его глазах. А ведь Шерлок мог с легкостью пуститься в разгромное перечисление недостатков Джона, но не стал, и даже выставляя его за дверь, казалось, полностью взял вину за это на себя. И этому обязательно должно быть какое-то объяснение.
Вздохнув, Джон свернул на боковую улочку, чтобы немного срезать путь. Слишком погрузившись в раздумья, он даже не заметил, что дорогу преградили, пока глаз не уловил движение тени, чуть более темной на фоне всего остального, заставив остановиться.
В переулке царил полумрак, но слабого света как раз хватало, чтобы разглядеть вставшего перед ним мужчину: сбитый крепко, как регбист, но уже обрюзгший. Мышцы заплыли слоем жира, одет неброско, в серое с черным и коричневым. На ничем не примечательном лице застыло почти скучающее выражение, но устремленный на Джона взгляд был цепким и внимательным.
— Доктор Ватсон, — привычное произношение рядового лондонца, никакого намека на акцент. Все в этом человеке буквально кричало «во мне нет ничего особенного», и уже одно только это заставляло насторожиться. — Вам придется пройти с нами.
— С вами? — Джон обернулся, и сердце его упало: позади стояли еще двое. Первый — широкоплечий, высокий — выше Шерлока, рыжие волосы выбивались из-под надвинутой на лоб вязаной шапочки, но вниманием моментально завладел второй — не внешностью, а насмешливой жестокостью в глазах. Джону доводилось видеть подобное в Афганистане, на лицах солдат, получавших удовольствие от осознания своей власти над другими. — Нет уж.
Не говоря больше ни слова, все трое разом бросились на него, и Джон, не задумываясь, пустил в ход кулаки и локти. Под напором адреналина все мысли разом вылетели из головы, и он едва ощутил, как закапала кровь из рассеченной кожи. То, что происходило сейчас, при всей своей жестокости, было просто и понятно: бой, задача в котором — защититься и выжить. Пистолет остался в квартире, в ящике прикроватной тумбочки, но это не значило, что Джон беспомощен, и каждый стон противников означал очко в его пользу.
Не останавливаясь ни на секунду, он кружил в узком пространстве между домами, уклоняясь от ударов и чувствуя, как его обдает движением воздуха от просвистевшего слишком близко кулака. Он инстинктивно пригнулся и округлил плечи, стремясь усложнить задачу своим куда более крупным противникам. Оптимальным вариантом сейчас было бы вырваться из кольца и как можно быстрее добраться до Бейкер-стрит, но ему попросту не давали этого сделать. Джон зарычал, оскалившись, когда кто-то все-таки сумел достать его, двинув по голове сбоку резким и умелым движением.
Джон с размаху врезался в стену и, выругавшись, попытался дать сдачи, но момент был упущен. Хрупкое равновесие нарушилось, лишив всяких шансов одержать верх. На ребра обрушились безжалостные кулаки, сильный толчок между лопаток заставил упасть на колени, его вжали лицом в грязный асфальт, и Джон часто заморгал, стремясь избавить глаза от заливавших их крови и пота.
Он попробовал было вывернуться и нанести удар ногой, но в шею вонзилась игла, а секундой позже жжение укола затерялось в потоке острой боли, когда один из ублюдков вмял каблук в его правую руку.
Из горла вырвался хриплый вой, по телу растеклись жар и онемение, заставляя признать поражение. Он пытался отползти в сторону, но мышцы отказывались подчиняться. Кто-то прижал к земле запястье, и, открыв глаза, Джон увидел занесенный ботинок и издевательскую усмешку того, третьего, явно намеревавшегося воспользоваться его беспомощным положением и окончательно искалечить сломанную конечность.
— Митчелл! — рявкнул первый громила, отталкивая его мучителя в сторону с такой силой, что тот отлетел к стене. Джон сглотнул. — Хватит. Думаю, наш славный доктор, уже все понял.
