краем тропки прыжком
промелькнуло, махнуло, исчезло умело:
то ли виденье, то ль привиденье.
Знает, где готика — в хвое
и где барокко — с листвою,
знает: тут чижик, там стрижик,
а здесь — зяблики парой,
когда у сруба дуба
дуб новый сменит старый.
А затем повернется, вернется
назад тропой знакомой лесной,
да уж не той, что утром, другой.
И там, где народ, злость его берет,
ведь нет для него плоше тех, кто на всех непохожи.
Есть те, кто…
© Перевод Б. Косенков
Есть те, кто живет расчетливее других.
И в них самих, и вокруг — всегда порядок.
Ко всему у них есть подход, на все у них есть ответ.
Они мигом угадывают, кто кого, кто с кем,
с какой целью, каким путем.
Они пришлепывают печатью непреложные истины,
они швыряют в измельчитель неподходящие факты,
они прячут незнакомых людей
в заранее приготовленные папки.
Размышляют они ровно столько, сколько следует,
и ни минуты дольше,
ибо в лишней минуте таится сомнение.
А когда их освободят от бытия,
они покидают свой пост
через предписанные двери.
Иногда завидую им…
К счастью, это проходит.
Изумление
© Перевод В. Виногорова
Почему сверх меры одной особе?
Именно мне? Чем я особенна?
Почему во вторник, в доме — не в гнезде?
В коже обычной? С лицом, а не с листьями?
И раз только — личностью?
Почему на Земле? При малой звезде?
По стольких эрах небытия?
За все времена, за всяческих ящеров?
Не состоявшихся вымерших пращуров?
Здесь и теперь? В духе и плоти я?
Сама с собою и у себя? Почему
не рядом, не на сто миль дальше,
и не вчера, и не сто лет тому
сижу и пытливо гляжу в темноту?
Вот так же, морду внезапно подняв,
смотрит пытливо мой пес на меня.
Ода в честь
© Перевод А. Пивинский
Жил себе был и придумал ноль.
Где-то в одной из стран. Под звездой,
возможно, сегодня померкшей. В годы,
нельзя поручиться, какие. Без имени
хотя бы чужого. Не оставив после
своего ноля никакой крылатой фразы
о жизни, что дается для… Ни легенды,
что, дескать, однажды к сорванной розе
ноль дописал и роза предстала букетом.
Что перед смертью уехал в пустыню
на верблюде стогорбом. Что уснул там
в тени пальмы первенства. Что проснется,
когда уже все пересчитано будет
вплоть до песчинки. Что ж это за человек.
Он ускользнул от внимания в щель
между фактом и вымыслом. Стойкий
ко всякой судьбе. Сбрасывающий
любой, какой ни придай ему, облик.
Тишина над ним срослась без шрама от голоса.
Его отсутствие приобрело вид горизонта.
Ноль пишется наедине.
Пытки
© Перевод Е. Полянская
Ничего не меняется.
Тело подвержено боли,
должно есть, дышать воздухом, спать,
кровь струится под тонкою кожей,
есть запас зубов и ногтей,
кости хрупки, суставы вполне растяжимы.
В пытках все это учитывается.
Ничего не меняется.
Тело дрожит, как дрожало
до основания Рима и по основании,
в двадцатом веке до и после рожденья Христа,
пытки остались те же, только Земля стала меньше
и если что происходит, то словно за стенкой.
Ничего не меняется.
Прибыло только людей.
К провинностям старым
просто добавились новые —
настоящие, выдуманные, сиюминутные, никакие.
Только вот крик,
которым тело за них отвечает,
был, есть и будет криком невинности
согласно извечной шкале и реестру.
Ничего не меняется.
Разве только манеры, церемонии, танцы.
Взмах рук, прикрывающих голову,
остался, однако, все тем же.
