«Любители птиц в целом общительны, говорливы, легко находят друзей. Но женщины любят командовать. Владельцы черепах усидчивы, могут подолгу заниматься однообразной работой, имеют склонность к карьеризму. Любители змей, как правило, большие оригиналы, хорошо справляются с работой, которая требует мгновенной реакции. Может, потому, что от пресмыкающихся, которых они держат дома, в любой момент можно ожидать неприятностей».

Как бы там ни было, но лошади пробудили в Юргисе дремавшие силы сопротивления: болезни отступили.

Мальчишке открылся новый мир. Раньше он осваивал лесную науку. Но обитатели леса избегают человека, увидишь их только издали. С домашним скотом Юргис дружбы не водил. Корова всегда жадно набрасывалась на корм, поросенок всеми четырьмя ногами забирался в корыто. А лошади нежным прикосновением губ, внимательным взглядом вели с ним разговор. И этот язык Юргис понимал.

В каждой конюшне конного завода у одной из стен под самым потолком лепилась стеклянная кабина. В ней на ночь устраивался сторож. Сверху просматривалось все помещение, удобно было следить за тем, что происходит в денниках. Вдоволь наговорившись с лошадьми, опустошив карманы, Юргис взбегал по лестнице в стеклянную клетку. В этот наблюдательный пункт он тащил с собой скотниц, терпеливо отвечавших ему на сотни вопросов. Если записать их разговоры на магнитофонную ленту, вышла бы увлекательнейшая радиопередача для почемучек.

— Кто растет быстрее, теленок или жеребенок?

— Жеребенок.

— На сколько?

— За месяц прибавляет в весе вдвое.

— Если с утра его измерить и отметить на стене, а вечером перемерить, то видно будет, сколько вырос за день?

— Мы не отмечали, но знаем, что за день он набирает полтора килограмма.

— Жеребенку дают только молоко и сахар?

— Молока не дают. Молоко он сам высасывает, сколько надо. А сахар не еда — лакомство.

— Почему кобылу доят, только когда жеребенок сосет?

— Иначе не взять молока, кобыла не дает. Жеребеночек ее раздаивает. Он доит один сосок, я — другой.

Однажды Юргис спросил:

— Если кобылье молоко полезное, то зачем еще держать коров?

— Жеребенок сосет мать семь, восемь, иногда и девять месяцев. Кроме того, с кобылы столько не выдоишь.

— А сколько она дает?

— Около двух с половиной тысяч литров.

— А корова?

— Хорошая корова — шесть, семь, а то и восемь тысяч.

— Нельзя ли от хорошей кобылы получить хорошего молочка побольше?

— Есть несколько рекордисток. Там, где специально выращивают молочных кобыл.

— И сколько тогда можно надоить?

— В среднем около шести тысяч.

— Если бы у нас дома была такая кобыла, мог бы я пить молоко сколько хочу?

— Если появится жеребенок, то пока она его кормит, на твою долю хватит с избытком.

— Хочу кобылку.

— Мы держим только спортивных коней, а те стоят страшных денег. Поговори с мамой и папой. Может, они подождут с машиной, купят жеребенка, вырастят кобылку. Она будет рожать жеребят, давать молоко.

С Сандрисом бабы разговаривали откровенней. Предлагали отведать свежего надоя:

— Единственное средство, которое поддерживает мужскую силу аж до гробовой доски.

Но Сандрис не в состоянии был сделать даже глоток. Бабы это заметили, и самая языкастая тотчас спросила:

— Когда Лайне родила Юргиса, ты грудь жены пробовал?

Сандрис пришел в полное замешательство. А языкастой только того и надо было.

— У меня иной раз у одной груди дочь, у другой муж. Жаден до грудного молока, как иной до водки. Съедал, бывало, дочкину долю, отпихивать приходилось. Зато на двоих с дочкой так размассировали грудь, что по сей день со мной, старухой, ни одна молодуха не отважится рядом встать.

И чтобы окончательно не сконфузить Межмалниека, заканчивала примирительно:

— Ладно уж, дам с собой, можешь остужать в холодильнике и опохмеляться.

Андрис отнюдь не был выпивохой, но разве таким беззастенчивым бабам заткнешь рот? Он мог подтвердить только одно: стакан кобыльего молока — еда сытная. И если не знать, что настало время обеда, живот сам и не вспомнит.

Лайне на конный завод приезжала редко. Зато Сандрис с Юргисом стали там своими людьми.

Пацану конюшни затмили все на свете. Даже охотничьи собаки Клера и Синтис не удостаивались прежнего внимания. Забыл он и о ружье.

Сандрис считался активным охотником — как положено лесному начальству. У Лайне тоже было ружье. Но она сопровождала мужиков в лес не ради добычи, а главным образом чтобы проветрить голову и как следует размяться. Поскольку Юргису ничего не запрещалось, то родители под собственным присмотром разрешали ему иногда пострелять, разделяли его радость, когда ему удавалось попасть в цель. За хлевом как раз было подходящее для подобных занятий место.

Наконец во двор Межмалниеков прикатили темно-красные «Жигули». Давно желанное средство передвижения. Юргис особой радости не выказывал. Продолжал канючить: купите жеребенка. Тогда не надо будет ездить за целебным молоком. Дома будет своя собственная кормилица. Отец не слушал: чистил и протирал машину с таким увлечением, точно собирался на ночь класть ее рядом с собой в постель. В тысячный раз получила подтверждение пословица: яблоко от яблони недалеко падает. Сандрис был помешан на технике. Юргис ничуть не меньше — на лошадях.

Прошло немного времени, и в районной газете появилось объявление: продается жеребенок. Разумеется, первым его заметил Юргис. С газетой в руках пошел на штурм родителей. Лайне и Сандрис в очередной раз не смогли отказать сыну. Когда Межмалниек приехал посмотреть на жеребенка, оказалось, что желание приобрести его изъявили шестьдесят три покупателя. Владелец был удивлен колоссальным спросом, сказал, что должен еще подумать. Но это был тактический ход, чтобы не продешевить. Кто больше пообещает, тот и получит. Сандрис не торговался, он только не мог сразу выложить всю требуемую сумму. Сказал, что побежит домой за недостающими деньгами. На самом деле он помчался к родственникам, потому что на сберкнижке осталось семь рублей и восемьдесят четыре копейки. Искать жеребенка подешевле не имело смысла. Цены на спортивных и рабочих лошадей росли.

Спустя три месяца после того, как Межмалниеки купили «Жигули», во двор к ним резвой рысью вбежал легконогий и серый, как тетерка, жеребенок. Наверно, потому и назвали его Ирбите — Тетерочка.

Юргиса по-прежнему возили на конный завод. Но он больше там не задерживался. Рвался домой. Из школы прибегал запыхавшийся.

Тетерочка быстро освоилась на новом месте. Такие жеребята, как она, вырвавшись на волю, носятся как ошалелые, убегают так далеко, что иногда их приходится искать по нескольку дней. А Ирбите все скакала вокруг Межмалниеков. В лес не рвалась — должно быть, чуяла опасность.

Юргис мог трепать жеребенка за уши, дергать за хвост — Тетерочка оставалась добродушной, приветливой. И тени недовольства или боли нельзя было прочесть в ее глазах. Хоть и сомнительная с виду, но для нее это была ласка.

Для Межмалниеков Ирбите была таким же благодатным даром, как для полей дождик после продолжительной засухи.

Юргис просыпался с мыслями о жеребенке, а ложился спать с воспоминаниями о нем.

Когда пацан возвращался домой после школы и встречал во дворе Сандриса, он уже не спрашивал, как раньше, где мама, а взволнованно оглядывался:

— Куда подевалась Ирбите?

Жеребячий возраст у Ирбите и Юргиса. Беззаботная, азартная, искренняя пора, когда радость не скрывают, а дают ей вылиться без остатка.

Собаки Клера и Синтис приняли Ирбите как товарища по играм. Вчетвером бегали, прыгали на лужке да на лесной опушке до полного изнеможения.

Когда Юргиса не было рядом, развлечения становились напряженней. Клера и Синтис позволяли себе лишнее, начинали гоняться за жеребенком как за дичью. Чтобы не обострять отношений, Ирбите искала спасения во дворе или в хлеву. Лошадиное дитя хотело чувствовать за спиной безопасность. Поэтому становилось возле хлева и ударяло копытами по стене так, что бревна звенели. Это было предупреждение. Будете скалить зубы и хватать за ноги, не то еще увидите.