— Старую ферму не затопит, хутор «Лусини» тоже. Остальных придется спасать. Мы отрезаны. И машины, и тракторы, все. Остаются лодки и плоты.
Как я уже говорил, в последнюю четверть века вешние воды дамб не разрушали. Никто не предполагал, что это произойдет сейчас. Штаб пережил минутную растерянность. Особенно после слов «мы отрезаны». Местные жители не помнили, чтобы кто-нибудь утонул во время паводка, но наводнение есть наводнение. И стоять в это время, ночью на дамбе, которая, оказывается, может расползтись, — значит играть с судьбой. Так что, прослышав о лодках, все оживились. Пошли гуськом за Лилитой, щупая ногами под водой основание дамбы, словно пытались попасть в проложенный ею след.
В «Клавах» мужчины сели в лодки и ждали, что скажет Лилита.
— Нужно начинать с Кришиня.
Когда лодка стукнулась о стену обветшавшего домика, изнутри не доносилось ни звука. Луч карманного фонарика через окно высветил кровать, на ней крепким сном спал старичок. По комнате плавали шлепанцы и другие вещи.
— Кришинь!
Голос Лилиты и свет разбудили спящего. Мгновение он смотрел ошеломленно, потом увидел воду, все понял и быстро, как болотный кулик, заходил по комнате, держа в одной руке штаны, другой теребя бородку.
— Теперь в «Марены», — распорядилась Лилита, когда Кришиня посадили в лодку. — Там относительно безопасно. Но мало ли что…
Чета Маренов успела затащить на чердак три дюжих подсвинка. Корова и телка месили в хлеву жижу, доходившую им до живота.
— Ставь их на плот!
Это опять сказала Лилита. Марен развел руками:
— За фермой остался. С прошлого раза.
Надо было как можно скорее пригнать плот. Лилита перепрыгнула в лодку, в которой сидел спасенный Кришинь, и бросила коротко:
— К новой ферме.
Там вовсю кипела работа. Мужчины и женщины пилили, забивали гвозди. Сколачивали из реек решетки на высоте двух метров, переставляли туда бройлеров. Вряд ли это делалось стихийно и было придумано только сейчас. Похоже, что материалы пролежали здесь не один год. Примечательно, что персонал фермы начал поднимать цыплят на решетки еще в то время, когда Лилита спешила на помощь Кришиню. Как в других местах вооружаются против пожарной опасности, так Лилита вооружилась против наводнения. Все заготовила, обдумала заранее. Знала, что делать, когда хлынет сюда вода.
Тракторы на дамбе ревели, машины гудели, но это был пустой шум. Несколько самосвалов, пытавшихся одолеть затопленное пространство, заглохли, в прозрачном свете фар тускло поблескивали стекла кабин. Когда из города приехали «амфибии», трактористы, шоферы и зеваки уже были на суше. Переправились с дамбы на лодках.
Наконец саперам удалось взорвать затор. Поток набрал скорость. Вода еще не пошла на убыль, но вот-вот это должно было произойти.
Штаб снова собрался в большой комнате. Ночь промелькнула как миг. Теперь можно было как следует поесть, посмаковать крыжовенное вино.
Председатель колхоза Освалд Биете отодвинул рюмочку на тонкой ножке, налил и выпил один за другим два чайных стакана. Подошел к Лилите, взял в ладонь ее локоть и сжал.
— Говорил я тебе?
Лилита вырвала локоть и также шепотом ответила:
— Кто же мог представить? В самом широком месте!
Нет, она нисколько не походила на человека, которому только что бросили в лицо серьезнейший упрек. Полная достоинства, оживленная и, как всегда, привлекательная, разносила тарелки с копчеными бройлерами, разливала вино. Словно не прорвало насыпь именно там, где она отговаривала свалить мешки с песком и камни. И вот теперь на дамбе, выложенной бетонными плитами, где мы стояли, Лилита произнесла:
— Да, ни одна мышь не выроет тут норы.
Меня удивил ее тон, каким были сказаны эти слова. Лишь немного спустя, когда зримо представил себе ту давно минувшую ночь, я как бы снова услышал ее голос. Так подчас старики вспоминают прошедшую молодость.
О чем печалиться Лилите Клаве? Сама в расцвете сил и своей женской привлекательности. Растут двое отличных мальчишек. О муже худого слова не услышишь. Бройлерная ферма одна из лучших в районе.
Что еще надо человеку?
ОТПУСК У ТРУБЫ
Увис твердо решил отпуск проводить в отчем доме. Ирида особого восторга не проявила, но в конце концов согласилась. Близнецы Людвиг и Леонард задали всего один вопрос:
— Что мы там будем делать?
То же хотела спросить Ирида, но промолчала. Отец Увиса уже десятый год отдыхал на Плиедерском кладбище. Мать легла рядом с ним четыре года назад.
От дома уцелела только печная труба.
Когда мать перебралась в Ригу к молодым, постройки быстро начали разрушаться. Все мало-мальски пригодное выламывали и увозили те, кто, подобно стервятникам, чувствуют запустение и налетают мгновенно, стоит только отойти.
В день переезда мать сказала:
— Хорошо бы кому-нибудь продать.
Но кому?
От центра далеко. Проехать, выехать можно только летом в самую жару. Колхоз до отдаленного пятачка еще не добрался. Кроме того, хутор от остального мира отделял довольно широкий перелесок.
Покупатель не объявился. Хотя дом и впрямь был хорош. Даже с уборной, как в городской квартире. Поэтому охотникам до чужого добра было чем поживиться.
Ирида не успела познакомиться со свекром. Она видела фотографии и пыталась представить его по обрывкам рассказов. Говорили, что был строг, трудолюбив. Если видел заросшее сорняками поле, то переживал так, будто его лично оскорбили. Поэтому сердитого мужика постоянно выбирали в ревизионную комиссию. Еще десять лет спустя в хозяйстве цитировали высказывания покойного. Особенно одно:
— В деревне только тогда будет порядок, когда нельзя будет найти ни одного квадратного метра необработанной земли. И людей только тогда можно будет называть культурными, когда никто не будет становиться ногами на унитаз.
У старого Торелиса все выходило просто и неоспоримо. Когда в семье родился мальчик, не было соседа, которого не возмутил бы выбор имени. Надо же такое придумать! Увис. Считай, что испортил ребенку жизнь. Чего с таким именем добьешься? Торелис ругателей унял довольно быстро:
— Надо смотреть вперед лет на тридцать — сорок. Если ты дочь назовешь Керстой, она спасибо не скажет. Лет через сто волна Керст, может, опять накатит, но не раньше. Что касается сына, поверьте мне, когда он подрастет, в календаре появятся имена, каких сейчас там нет. И одно из них будет — Увис.
Как в воду глядел.
Ирида часто жалела, что не довелось послушать отца Увиса, поговорить с ним по душам. Поэтому особенно не радовалась предстоящей поездке. Развалины, заросшие тропинки наверняка навеют тоску.
Впрочем, теперь уже ничего не изменишь. «Жигули» катили по дороге, унося вперед четырех человек, две палатки и все необходимое для жизни на вольном воздухе.
Мальчикам нравилась сама езда. Как только семья останавливалась, ребята начинали озорничать. Прогулки, любования природой, хождения по магазинам утомляли их. Близнецы хотели все время мчаться по дороге. Поэтому с плаксивым любопытством допытывались:
— А что мы там будем делать?
— Все то, что нельзя делать в городе.
После такого ответа ребята замолкали. Еще бы.
В Риге нельзя было нормально улицу перейти, нельзя было класть ноги на скамейку, вскарабкаться на дерево. Нельзя. Нельзя. Только и слышишь: нельзя.
Когда Леонард с Людвигом увидели в конце одиноко торчащей печной трубы гнездо аистов, они запрыгали от восторга. Тотчас попробовали, нельзя ли по кирпичам забраться наверх. Не вышло. Словно понимая, что этим и кончится, один из аистов спокойно стоял на гнезде и, нагнув голову набок, смотрел вниз.
Ребятам не терпелось обегать кусты, деревья, заглянуть в полуразвалившийся погреб. Через окошко туда упали лягушки и даже одна гадюка. Большая часть тварей подохла. Но несколько еще двигались и отчаянно скребли лапами о почерневшие бетонные стены. Людвиг бросил камень, чтобы убедиться, что гадюка в самом деле мертва.
