Мы стояли, смотрели, как обычно смотрят на ледоход. Я бы так простоял еще долго, но Лилита прервала молчание:

— Парочку цыплят возьмешь с собой в Ригу?

И, не дожидаясь ответа, пошла прочь. Она снова стала заведующей птицефермой, поэтому ей нет дела до реки.

Скрежет и гул постепенно стихли.

С Лилитой мы старые знакомые. Дружбой, пожалуй, это не назовешь. Увлечением тоже. Хотя вряд ли кто из тех мужчин, что приезжали во время весеннего паводка, оставался к ней равнодушным. Все вились в кольце ее притяжения, как мошкара вокруг светильника. Лилита излучала женственность и умела сохранять ее в любых условиях.

Она и теперь была привлекательна. Но чего-то не хватало. Вначале я не мог сообразить — чего. Потом стал догадываться.

С Лилитой я довольно часто встречался, когда работал в районном центре. Проезжая мимо, останавливался, чтобы купить цыпленка, свежего, а то и копченого. В этом не было ничего противозаконного. Если не считать, что Лилита выбирала для меня экземпляр посимпатичнее. Впрочем, разве я, гоняясь целыми днями по хозяйствам, не заслужил себе такого лакомства? Теперь в министерстве, куда меня перевели, подобные блага мне уже не доступны, хотя, сказать правду, на праздниках с пустыми руками не остаемся.

Кажется, я переключился на кулинарную тему, но мне просто хотелось объяснить, что нас с Лилитой сблизили цыплята.

Поскольку никто не собирался включать меня в состав штаба по борьбе со стихией, я попросил Лилиту сообщить, когда проснется река. Человека всегда тянет туда, где что-то назревает или уже происходит. Я не составлял исключения.

Теперь я уже четвертый год как работаю в Риге, в тех краях бываю редко. Когда начался ледоход, я случайно оказался там в командировке. Слышал, что лед тронулся, бросил все и поехал к реке.

И вот как странно получилось: мы оба с Лилитой стояли повернувшись к ней спиной и говорили о цыплятах.

А у меня перед глазами стояла ночь, которую провел здесь четыре года назад.

* * *

Телефон зазвонил в десять часов вечера. Лилита произнесла только два слова.

— Река поднимается.

Я кинулся к машине и поехал.

В большой комнате в «Клавах» стоял гул. Штаб по борьбе с наводнением уже начал работу. Сколько себя помню, вода и ночь всегда наступали вместе.

Солнце в верховьях растопило снег. Поток устремился вниз. В приморской низине, где река шире, покров ее был еще крепок, а озеро о пробуждении и не помышляло. Лед в реке трещал, льдины дыбились, застревали и наконец образовали гигантскую пробку. Жители соседних колхозов вышли на береговые дамбы, разбились на группы. Все было приведено в готовность, чтобы вода не прорвала насыпи. Надежды на них были слабые. Старые люди помнили, с каким увлечением народ отбывал гужевые повинности, строил эти укрепления, веря, что раз и навсегда избавится от ужасов наводнения. Только потом выяснилось: высота дамб рассчитана так хитро, что баронских владений вода не достигала, а крестьянские земли затапливала каждой весной. С той поры дамбы не раз чинили, приводили в порядок. Тем не менее паводок время от времени находил место послабее и просачивался, чтобы вволю погулять по ровным полям.

Лилита за свою жизнь срослась с рекой, изучила все ее хитрости. Еще при жизни отца в их доме собирались самые умные мужики, чтобы в неравном, но честном и упорном бою сразиться с рекой. В «Клавах» лодки исстари считались такой же необходимой утварью, как плуг и телега. Большую часть года, правда, они бездействовали. Рыбаков в семье не было, а просто так кататься на лодке в «Клавах» считалось пустым времяпрепровождением. Девочкой во время паводка Лилита чувствовала себя в лодке не столько спасаемой, сколько спасающей. В те времена десяток мужиков, которым руководил ее отец, никто не называл штабом. Это современное название возникло в наши дни. Поскольку, очевидно, больше соответствовало масштабам действий и занимаемым должностям. Всем управлял, все решал сам председатель райисполкома. Звонил, приглашал, отсылал, приказывал. Но что надо делать, незаметно и как бы между прочим, подсказывала Лилита.

На первый взгляд могло показаться, что в «Клавах» и на берегах реки царит полная неразбериха. Люди носились, пропадая во тьме и снова выныривая под снопы света. Доказывали что-то, пытались друг друга перекричать. Но, обвыкнув, глаза стали различать во всей этой суматохе четкий порядок. Тракторы и автомашины фарами освещали дамбу. В большой комнате, перед тем как принять окончательный план действий, каждый высказывал свои соображения. Все происходило как на заседании исполкома, только шумнее и нервознее. Лилита умела незаметно пододвинуть тарелку с кусками копченого бройлера, раскупорить бутылку домашнего крыжовенного вина. Вылежав в погребе положенный срок и накопив силу, оно поддерживало бодрость, отгоняло сон.

Обычно все волнения заканчивались благополучно. Меньше всего опасений вызывала дамба правого берега. Ее за все время прорывало лишь дважды, последний раз двадцать пять лет назад. Заместитель начальника штаба и группа специалистов уже дежурила на той стороне, но жила больше заботами левобережных жителей.

Люди научились справляться с паводком, с каждой весной все меньше времени требовалось для укрощения стихий. Местные после вспоминали:

— Взорвали пару бомбочек — и пронесло.

Можно ли было выше оценить работу подрывников?

В этот раз река выглядела грозной и затаившейся. Казалось, будто тысячи паровых котлов растапливают в верховьях снега. Река наступала. Там, где насыпь была пониже, вода с поразительной быстротой стала подмывать берег. К этому люди были готовы. Тракторы и самосвалы стояли на дамбе не только для того, чтобы светить фарами. В кузовах, прицепах лежали камни и песок. Их попеременно высыпали в тех местах, где опасность казалась наиболее вероятной. Течение, однако, быстро вымывало песок и вгрызалось под камнями все глубже и глубже в дамбу. Уровень воды поднимался. Саперы взорвали уже не одну бомбу, а затор и не думал поддаваться. Застряли не льдины, а ледяная каша — шуга. Поговаривали, что подобные явления случаются раз в сто лет.

Напряжение росло. И тогда Лилита спокойным, но властным голосом сказала:

— Единственный выход — сыпать песок в мешки!

Никто не возразил. Председатель колхоза немедленно отдал распоряжение шоферам.

Когда на дамбу стали вперемежку валить мешки с песком и камни, течение присмирело, поползло вдоль берега искать более удобное место для атаки.

Председатель на этом не успокоился:

— На всякий случай надо укрепить насыпь напротив «Реяс». Там мыши изрыли берег.

Он поднял руку, чтобы дать сигнал и двинуть туда технику. Спокойный и уверенный голос Лилиты остановил его:

— Это самое широкое место на дамбе.

Председатель опустил руку. Вмешательство Лилиты остудило его. Видно, в запарке он преувеличил опасность. Остальные, услышав про мышей, заулыбались. Решили, что задумал шуткой разрядить обстановку. Тем лучше. Председателю не хотелось заострять внимание на мышиных норах — берег напротив «Реяс» был пятном позора для всего хозяйства. С раскисшего поля конными граблями осенью выудили поздний овес, бросили на дамбу обсохнуть. Позже не было ни времени, ни желания убирать сгнившие хлеба. Остаток принялись обрабатывать мыши. Дамба стала охотничьим угодьем всех окрестных котов.

Он хотел было объяснить, что даже одна нора, начни через нее просачиваться вода, может за полчаса прорвать насыпь. Но и Лилита права — насыпь действительно там шире, чем где-либо.

Какое-то время вода выжидала. Не поднималась, не спадала. Люди смотрели, как работают подрывники. Близко подходить к ним не разрешалось. Любопытные толпились у черты, отделяющей опасную зону. Ждали, переживали, забыв о том, что дамба длинная, а вода не убывает. Не помню, кто первый заметил воду по другую сторону насыпи. Но она там была — подкралась с тыла. В такие мгновенья стынет кровь и по спине пробегают ледяные мурашки. Не успели в штабе собраться с мыслями, как Лилита будничным голосом сказала: