Тридцать тонн ушли в канализацию.

Толстого Микелиса прогнали. Следующая варка получилась образцовой.

— В этом пиве чувствуется душа, — признал Бикис.

Накануне ярмарки председатель уговорил Бикиса посидеть в первый торговый день в главном киоске.

— Понимаешь, это будет праздник для трудящихся всего нашего района. На празднике должно быть праздничное пиво. И что это за торжества, если на них не будет автора знаменитого напитка?

Бикис дал согласие. Он не знал, что будет конкурс. Кто больше всех выпьет, тому премия — столитровая бочка. Колхоз обязывался отвезти ее в указанный победителем день по указанному победителем адресу.

Когда выигравшего соревнование увезла «скорая», Бикис вышел из киоска и пропал.

Напрасно следующим летом председатель уговаривал его участвовать в ярмарке. Элгар категорически отказался. Председатель рассердился — вожусь тут с ним, как с сырым яйцом. Сказал в сердцах:

— Ты что думаешь, конкурс без тебя не состоится?

Воскресенье было объявлено днем районной ярмарки. В субботу пивоварня не работала. Бочки стояли наполненные пивом.

Бикис прошел мимо будки сторожа как обычно. Почетный технолог мог приходить-уходить когда ему вздумается.

Это была канительная работа. Бурав, которым он долгие годы высверливал весной дырки в березах, брал клепки бочек с трудом. Но Элгар не торопился.

Сторож задремал и не заметил даже, что создатель бикиского пива прошел мимо будки промокший до нитки.

МАЙКЛ

— Майкл?

— Почему такое странное имя?

— Чего это он на постаменте?

— За какие заслуги?

— Ах какое восхитительное сочетание жилища и репрезентативной площадки!

Майкл встретил жюри с достоинством, дескать, все вижу, все слышу, но помалкиваю. Словно понимал, что результаты конкурса зависят именно от него.

Положение о конкурсе содержало множество условий. Напротив каждого требовалось поставить нужное количество очков. Однако выставляют отметки не боги, а люди. А людей, хочешь не хочешь, приятная неожиданность всегда настраивает более доброжелательно. Пьедестал с Майклом нельзя было отнести ни к одной из рубрик Положения. Тем не менее картина запечатлелась в памяти, что было весьма немаловажно, когда шариковые ручки членов жюри опускались на бумагу, чтобы поставить отметку.

Поселок только-только начал прихорашиваться. Когда-то здесь было типичное провинциальное местечко, каких много по всей Латвии. После войны контора вновь образовавшегося колхоза нашла пристанище в особняке бывшего владельца магазина. Когда хозяйство окрепло, местечко стало обрастать всевозможными строениями. Если обойти центр по кольцевой дороге, увидишь почерк каждого послевоенного десятилетия, запечатленный в жилых и хозяйственных постройках. Многие уже через пять лет имели жалкий вид. Теперь, когда хозяйство обрело своего собственного архитектора и каждое новое здание становилось событием в практике сельского строительства, о поселке говорили:

— Чувствуется, что люди тут поселились навечно.

Уют, известно, создают не только стены, крыши, окна, двери, пристройки и надстройки. Начинается он с тропинок, лужаек, цветников, кустов и скамеек. Появились оплетенные зеленью беседки. Глядишь, кто-то вырыл во дворе бассейн. Кто-то сложил на лужайке камин. И пошло-поехало — началось никем не навязанное соревнование. Ах, у тебя в саду стол с жерновами вместо столешницы? А мы закажем художнику, чтобы вытесал из дубовой колоды. Со знаками зодиака!

Здоровый дух самодеятельной инициативы подхватили, еще наподдав жару, руководство колхоза и поселковый Совет. Раз так, засуетился и женский совет. Был бы мужской совет, и тот дал бы о себе знать, но пока такого еще не было. Объявлялись конкурсы. Стали ходить-разъезжать всевозможные жюри и комиссии.

Центр менялся. Теперь через него уже не промчишься равнодушно, как, скажем, через пункт Н., не отличающийся от пункта О., который в свою очередь на одно лицо с пунктом П. Даже во дворе многоквартирного дома, где сроду никто ничего не сажал, не сеял, зазеленело, пошло в рост и зацвело.

Да и пора было взяться за дело. Последний срок. Бесхозяйственность, равнодушие пустило слишком глубокие корни.

Жюри разглядывало дома поселка со всех сторон, обходило сады, распахивало двери комнат. Объезжало и хуторские подворья. Председатель заявил, что преимуществами при обработке приусадебного участка будут пользоваться те, у кого лучше убран дом. Комиссия старалась обходить кругом те дворы, где жили слабые или совсем немощные старики. Вынужденные эти кружочки, конечно, не соответствовали на все сто процентов лозунгу ревнителей эстетически полноценного быта:

— Охватить каждый дом!

А что делать? Сборщики молока тоже говорили:

— Мы обязаны охватить каждую корову!

Но поди охвати бабулю, которая не в состоянии выдоить свою корову и чья единственная радость — доковылять с палкой в руке до грядки с флоксами, посидеть, вспомнить о молодости, что никогда больше не вернется.

Организаторы конкурса ни словом, ни делом не хотели ничего навязывать. Выступали за принцип добровольного участия. Если председатель и пригрозил лишением лошади или трактора, то организаторами это воспринималось как своеобразный предстартовый допинг. Нечто вроде встряски. Комиссия ждала от людей письменного заявления с приглашением: мы, так сказать, принарядились, желаем принять участие в смотре.

Были и такие, кто не думал ни о каких конкурсах. Жили как живется, копошились в огороде, как всегда. Другие, прослышав о том, что ходит какая-то комиссия, приберутся чуть-чуть поаккуратней, и большего от них не жди. Зато оставшаяся часть готова была в лепешку расшибиться, лишь бы блеснуть выдумкой.

Председательница женского совета однажды получила пятнадцать конвертов крупного формата. Каждому члену жюри по конверту. На пятнадцати листах фикуса выведено шариковой ручкой: «Не откажите в любезности посетить наш дом». Слева внизу дата, название дома. Справа подписи — матери, отца и троих детей.

Некоторые перестарались и проиграли.

Старый Донис, проделавший в молодости кружок-другой по морям-океанам, выковал в садовой калитке штурвал, а в заборе здоровенную трубку с кольцами дыма, что должно было означать:

«Я пришвартовался к берегу навсегда. А раз трубка дымит, значит, в доме порядок — добро пожаловать в гости!»

Против штурвала возражений не возникло. Но трубка вывела комиссию из себя. Теперь всюду борются с курением, а тут один — нате вам — выковывает рекламу в металле. Дети гуляют вдоль забора, тычут пальцем в клубы дыма. Того гляди сами закурят.

Стоит только одному начать. Раз слово брошено, задумается самый независимый ум: действительно, если приглядеться, проанализировать…

Сосед Дониса засадил двор акациями. Не теперь, а несколько лет назад. Когда акации вошли в моду. Так-то бы все хорошо и красиво. Но кто-то вспомнил, что красота пришла с кладбища. Что, если каждый начнет пересаживать с кладбища себе во двор? И так уже ломают, разоряют, топчут без зазрения совести. Дай таким волю, совсем сровняют могилки, еще футбол начнут гонять. Наверное, в комиссию нарочно включают людей, которые в прекрасном стараются разглядеть уродливое, на белом — черное пятно или хотя бы точку. Недаром говорят, крайнее отрицание тренирует зрение, оттачивает ум, ибо требует от спорящего все новых и новых аргументов.

Были в поселке и такие, которых смотры и ажиотаж вокруг тропинок раздражали. В районный центр даже поступила анонимная жалоба:

«Ходят тут целой шайкой, нюхают цветочки. Оттого, что понасажали розы, лучше не стало. Кругом талдычат: нужно город приближать к деревне. Куда уж ближе! Слезаешь с пятого этажа и еще два километра бежишь на приусадебный участок. Что это за приусадебный участок, если при нем нет жилья. Носятся тут с рододендрами или как их там, дьяволов, зовут, а в колхозной столовой что ни день, то макароны».

Поди поспорь с такими. Не исключено, что сочинил вредную цидульку Пакшис, мастер зерносушилки.