-Я. Товарищ командир!
-Что, ты?
-Я рождён в стойле. Матушка до дома не успела.
Наконец, командир, решил поинтересоваться здоровьем своего подчиненного.
-Родин. Ты случайно головой не ударился?
-Так точно, ударился. Только не головой, а шеей. Точнее по шее.
Берг с минуту смотрел на это явление природы, которое в документах официально именовалось летчиком-наблюдателем Родиным Сергеем Ефимовичем. Наконец, видимо связав это явление с окружающим миром и текущей обстановкой, расхохотался. Причем смеялся он так же самозабвенно, как только что разносил беднягу летнаба.
Отсмеявшись и вытерев выступившие от смеха слезы, Берг, все ещё улыбаясь, хлопнул Родина по плечу.
-Молодец. Уел командира. Так мне старому матершиннику и надо. Ладно, орел. Пошли в штаб. А по пути расскажешь, что там у вас произошло.
А что собственно было рассказывать? Удар, треск и тандемная установка приказала долго жить. Случилось все на высоте метров двести. Тяжелая летающая лодка без двигателя, это обычный утюг, и, как и положено утюгу парить, не способна. Резкое снижение, считай падение. Удар о деревья. Сначала правым крылом, а потом и всем остальным. Двигатель с передней опоры сорвало и накрыло кабину. Ну, а дальше - сплошное, его личное, Сергея Родина, везение. На словах все просто, коротко и понятно, а писать пришлось много, долго и нудно. Рапорт. Отчет. Доклад. Хорошо, что все, когда-нибудь, заканчивается. Закончился и этот день. Первый день Родина в этом мире. Для начала - недурственно.
За два года до этого
Темнота была странной. Когда начался перенос домена, тоже вспыхнула темнота. Но тогда это походило на то, как если бы кто-то выключил свет. Вот словно сидишь в кресле на балконе солнечным днем и вдруг закроешь глаза. Темно-то оно темно, но ты понимаешь, что рядом, вокруг, яркий солнечный свет. Поэтому в темноте нет черноты. А эта темнота была именно черной. Черной, жирной и...живой. При этом он понимал, что глаза его видят. Видят именно эту живую черноту. И в ней беспорядочно перемещались какие-то еще более черные сгустки. Но воспринимались они, почему-то, как искры. Густые черные искры. А сама чернота жила. Звуками. Точнее звуком. Монотонным, чуть слышным, но идущим, казалось, со всех сторон. И еще тяжесть. Странная, ощущаемая каждой клеточкой тела. Значит, есть тело? Значит, он уже не просто сгусток мысли в абсолютной черноте? Значит, жив? Звук изменился. Стал сильнее и приблизился, сконцентрировавшись в одном месте. В монотонности появился ритм. Не постоянный, рваный, но завладевший вниманием. В ритме было что-то важное, что обязательно нужно было уловить и понять. Темнота изменилась - в абсолютной черноте появились более светлые пятна. Медленно, очень медленно они формировались в серые образы, бесформенные, но заметные. Сама темнота тоже серела. Появилось ощущение тела. Ощущение чего-то материального, что и есть тело. Вместе с этим возникли чувства. Точнее, ощущение. Ощущение нестерпимого зуда, захватившего каждую частичку тела. Звук приблизился. Появилось непреодолимое желание закрыть глаза. Преодолевая непонятное сопротивление, сопровождаемое болью (боль?.. еще одно чувство), им удалось это сделать. Звук превратился в грохот, бьющий по ушам и идущий со всех сторон. И, наконец, темнота взорвалась. Взорвалась нестерпимым сиянием, ослепляющим даже через плотно прикрытые веки. И чудовищный голос, сменивший звук:
- Эй, славяне! Есть кто живой?
Пожар в судостроительных мастерских завода "Красное Сормово" начался в обеденный перерыв. Словно специально подгадал время, когда большинство рабочих и служащих находились в заводской столовой. В том числе и сотрудники пожарной охраны. Не было никакого предварительного задымления, запаха и дыма. Огонь вспыхнул сразу, быстро охватив сборочный цех. Когда тревожно заревел заводской гудок и с разных сторон раздались заполошные удары по пожарным рельсам, выскочившие отовсюду люди увидели рвущиеся из оконных проемов длинного и высокого кирпичного здания сборочного цеха языки пламени с космами жирного дыма. Мгновенная оторопь сменилась лихорадочной, но организованной активностью - кто-то бросился к пожарным щитам, кто-то к водонапорной башне. А часть людей рванулась к сборочному цеху - там оставались рабочие утренней смены - по пути хватая багры и пожарные топоры. Среди прочих бежал к цеху и шестнадцатилетний ученик токаря Андрюха Пантюшин. Длинный худой и быстроногий он опередил многих других и одним из первых оказался перед массивными распахнутыми воротами цеха, из которых с ревом вырывалось пламя. Кто-то закричал "Люди в огне!" и Андрюха, не раздумывая ни мгновения, закрыв голову полой рабочей куртки, шагнул в ревущее пламя. А потом рванули кислородные баллоны...
"Ну, Рыбный, ты и попал".
Новиков
Колеса наматывали километры дороги. За окном мелькали привычные и до боли родные среднерусские пейзажи. И вроде все было хорошо. И нет причин для тревог. Но на сердце неспокойно. Что-то скребет.
Новиков прокручивал в голове все события, начиная с прибытия в это время. Вроде все правильно. И явных промахов нет и сделано немало. Так в чем дело?
"Хорьх" стремительно и плавно пожирал пространство. В открытое окно врывался ветер. Ветер выдувал летнюю жару и пьянил как молодое вино. Постепенно спадало напряжение. Все-таки прав был Визбор: "Нет прекрасней и мудрее средства от тревог - чем ночная песня шин". Сейчас не ночь. Но в остальном - все правильно. И под эту песню шин, наконец, пришло понимание того, что его тревожило и не давало покоя.
Все только начинается! Все что сделано - это только начало. Точка отсчета. А впереди... Эх! Да что там гадать! Работа впереди. Огромная и важная работа - Родину защищать.
