Губернатор посмотрел на Бонда.

— Маленькая любезность напоследок, не так ли? — Он мрачно ухмыльнулся. — Когда Мастерс уехал. Рода собрала свои немногочисленные побрякушки, обручальное кольцо, лисий палантин, села в машину и отправилась в Гамильтон. Объехав ломбарды, она выручила сорок фунтов за украшения и семь — за свой лоскут меха. Затем она направилась к агенту по продаже машин, имя которого было выгравировано на приборном щитке автомобиля, и вызвала управляющего. Когда Рода спросила, сколько он ей заплатит за «моррис», тот решил, что его хотят одурачить.

— Но, мадам, мистер Мастерс взял эту машину в рассрочку. Он сильно запаздывал с платежами. Конечно, он предупредил вас, что мы послали ему письмо нашего поверенного о погашении долга еще неделю назад. Мы узнали, что он уезжает. Он написал в ответ, что приедете вы и все уладите. Дайте-ка я взгляну, — он достал регистрационную книгу. — Да, точно, за автомобиль вы должны еще ровно двести фунтов.

Губернатор продолжил:

— Ну, естественно. Рода Мастерс разрыдалась. В конце концов управляющий согласился взять машину назад, хотя она и не стоила к тому времени двухсот фунтов, но потребовал, чтобы она оставила ее тотчас же, с бензином в баке и всем прочим. Роде не оставалось ничего иного, как согласиться и еще благодарить, что ей не предъявили иск. Выйдя из гаража на раскаленную улицу, она уже знала, что ее ждет в радиомагазине. И она не ошиблась. Все повторилось, только здесь Рода была вынуждена доплатить десять фунтов, чтобы приказчик взял радиолу назад. На попутной машине она доехала до дома и едва зашла в него, как бросилась на кровать и проревела остаток дня. Она была сломлена. Теперь Филип Мастерс бил ее лежачую.

Довольно необычно, не правда ли? Такой человек, как Мастерс, — добрый, отзывчивый, сентиментальный, мухи не обидит — и вдруг оказался способным на такую жестокость. Ничего подобного я не могу припомнить за всю свою жизнь. Случилось то, о чем я вам говорил.

Губернатор едва заметно улыбнулся.

— Получив от нее квант утешения, Мастерс не должен был поступить с ней так, каковы бы ни были ее грехи. Но как бы то ни было, она разбудила в нем звериную жестокость — жестокость, которая, по-видимому, дремлет глубоко внутри каждого из нас и которая просыпается только при непосредственной угрозе нашему существованию. Разумеется, Мастерс не мог заставить ее страдать так же, как мучился он. Это было невозможно. Но он напряг всю свою фантазию, чтобы сделать ей как можно больнее. Вероломный трюк с автомобилем и радиолой, дьявольски тонко разыгранный, должен был напомнить Роде уже после его отъезда, как сильно он ее ненавидит.

Бонд сказал:

— Прямо скажем, садистский эксперимент. Просто поразительно, как люди могут ненавидеть друг друга. Я начинаю жалеть эту девушку. Что с ней стало? По правде говоря, интересно знать и его дальнейшую судьбу.

Губернатор встал и посмотрел на часы.

— Боже мой, уже почти полночь, а я до сих пор держу прислугу, — Он улыбнулся. — И вас тоже.

Подойдя к камину, он позвонил в колокольчик. Появился негр-дворецкий. Извинившись за позднее беспокойство, губернатор попросил его запереть на ночь двери и погасить свет в доме. Бонд тоже встал. Губернатор повернулся к нему.

— Пойдемте. Я провожу вас до ворот и прослежу, чтобы часовой выпустил вас. По пути я расскажу конец.

Они медленно прошли через анфиладу комнат и спустились по широким ступеням в сад. Тропическая ночь была великолепна. Полная луна стремительно неслась сквозь высокие прозрачные облака.

Губернатор сказал:

— Мастерс продолжал работать в колониях, но, так или иначе, дальнейшей своей карьерой он не оправдал блестящего старта. Наверное, после бермудской истории что-то сломалось, умерло в нем. Он стал душевным калекой. В основном по ее вине, хотя подозреваю, то, что он сделал с ней, постоянно преследовало его и не давало покоя. Он по-прежнему отлично работал, но потерял способность к нормальному человеческому общению и замкнулся в своей скорлупе. Естественно, снова он не женился, а в конце концов ввязался в какие-то махинации с арахисом и, когда афера лопнула, вышел в отставку и уехал жить в Нигерию — назад к единственным людям в мире, которые отнеслись к нему с добротой, назад — туда, где все началось. Честно говоря, печальный конец, особенно если вспомнить, какие надежды он подавал в молодости.

— А она?

— О, для нее наступили черные времена. Мы пустили шапку по кругу, кроме того, она перебивалась случайными заработками, которые, по сути, были милостыней для нее. Она попыталась вернуться на прежнюю работу, но этому препятствовали обстоятельства, при которых она разорвала контракт с «Империал эруэйз». В те времена авиалиний было мало, а претенденток на вакансии стюардесс много. Чуть позже в том же году Берфордов перевели на Ямайку, и она лишилась главной опоры. Как я уже говорил, леди Берфорд всегда питала к ней слабость. Рода Мастерс скатилась на грань нищеты. Она по-прежнему оставалась красивой, и разные мужчины время от времени помогали ей. Впрочем, это не могло продолжаться долго в таком немноголюдном месте, как Бермудские острова. Она чуть не пошла по рукам и едва не нажила неприятностей с полицией, когда опять вступило провидение, решившее, что она достаточно наказана. Леди Берфорд прислала письмо, где сообщала, что нашла Роде место регистратора в «Голубых горах» — одном из лучших отелей Кингстона. К письму были приложены деньги на проезд до Ямайки. Итак, она уехала, и я полагаю — к тому времени меня уже перевели в Родезию, — что на Бермудах с искренним облегчением вздохнули, проводив ее.

Губернатор и Бонд подошли к широким воротам правительственной резиденции. За ними среди черной путаницы узких улочек белым и розовым светились под луной пряничные дощатые домики с остроконечными крышами и вычурными балконами — это был дух Нассау. С ужасным грохотом часовой взял винтовку на караул и застыл по стойке «смирно». Губернатор помахал рукой.

— Все в порядке. Вольно.

Как заводная кукла, часовой, коротко громыхнув еще раз, ожил. Снова воцарилась тишина.

Губернатор произнес:

— Вот и подошел конец моей истории. Остался заключительный штрих. В один прекрасный день в «Голубых горах» остановился на зиму канадский миллионер. Весной он увез Роду Мастерс в Канаду и женился на ней. С тех пор она живет припеваючи.

— Боже, ну и повезло! Едва ли она заслужила такое счастье.

— Думаю, что заслужила. Жизнь — сложная штука. Может, судьба решила, что за унижение Мастерса она расквиталась сполна. Ведь, по сути, настоящими виновниками были родители Мастерса, превратившие его в неудачника. Он неминуемо должен был потерпеть крах. Провидение лишь выбрало Роду своим орудием, а после расплатилось с ней за услуги. Трудно судить о таких вещах. Как бы то ни было, она сделала своего канадца счастливым. Сегодня вечером они выглядели довольными жизнью, не правда ли?

Бонд рассмеялся. Бурные и драматические перипетии его собственной жизни вдруг представились ему суетными и малозначительными. Эпизод с мятежом Кастро и сожжением двух посудин годился лишь в раздел приключений дешевой газетенки. Заурядная женщина сидела рядом с ним за обедом, и только случайно брошенная фраза раскрыла ему книгу подлинных неистовых страстей — книгу «человеческой комедии», в которой чувства яростны и грубы, где судьба разыгрывает такие сюжеты, перед которыми блекнут тайны секретных служб всех правительств.

Бонд повернулся к губернатору и, протянув ему руку, сказал:

— Спасибо вам за рассказ. Каюсь, я посчитал миссис Харви Миллер банальной особой. Но благодаря вам я запомню ее навсегда. Вы преподали мне урок. Я должен повнимательнее относиться к людям.

Они обменялись рукопожатиями. Губернатор улыбнулся.

— Я рад, что вы не остались равнодушным. Все время я боялся, что вы скучаете. Ведь вы пережили столько настоящих приключений. Теперь могу признаться, что вначале я ума не мог приложить, чем вас развлечь. Жизнь в колониях такая скучная.