Литмир - Электронная Библиотека

Лишь когда изуродованное тело Вульфарда превратилось в кровавое месиво, тур, наконец, уронил свою жертву в истоптанную грязь, и его яростный рев стал мало-помалу стихать. Я видел сверху, как раздувались и опадали бока животного. Затем зверь поднял огромную голову и устремил на меня безумный, ненавидящий взгляд окаймленных белым глаз.

Какое-то время я ничего не соображал, а потом осознал, что на противоположной стороне ямы стоит Вало. Он тоже наблюдал сверху за ужасной смертью отца. По его лицу бежали слезы, и он трясся всем телом. На мгновение я испугался, что Вало сейчас прыгнет в яму, чтобы достать останки отца или попытаться отомстить его убийце. Но он не сделал ничего подобного, и лишь когда рев быка наконец смолк, запрокинул голову и сам испустил ужасный, прерываемый рыданиями боли и отчаяния вой, далеко разнесшийся по округе.

Глава 2

В королевскую канцелярию меня вызвали тремя неделями раньше. Едва в куполе Ахенской базилики успел зазвонить колокол, созывавший на вечернюю службу, как в мою дверь постучал встревоженный с виду молодой писец с кроличьими зубами. Он мямлил, запинался и смотрел в землю, а не на меня, потому что я не успел надеть повязку, которую обычно ношу, оказываясь на людях. И франки, и мои соплеменники-саксы верят, что глаза разного цвета у человека – это личная метка самого повелителя зла. У меня же один глаз голубой, а другой – зеленовато-карий. Это небольшое отличие от других людей спасло мне жизнь, когда, в бытность мою подростком, король Уэссекса Оффа захватил крохотное королевство, принадлежавшее моему роду. Моих отца и братьев Оффа убил, но мне сохранил жизнь, опасаясь навлечь на себя несчастье этим убийством. Вместо этого он выслал меня из своей страны ко двору короля франков, самого могущественного из правителей Европы, чьи владения сегодня простираются от побережья Атлантики до темных лесов за Рейном. Мое изгнание было обставлено суровыми условиями. Оффа рассчитывал на то, что я испытаю все тяготы и печали положения winelas guma, как у нас называют человека без друзей, являющегося добычей для каждого, кто пожелает причинить ему любой вред или, допустим, заставить работать на себя. Но, как ни удивительно, я не только уцелел, но и преуспел. За службу во время Испанского похода я был вознагражден ежегодным денежным содержанием и получил в дар домик на краю королевского квартала.

Юный гонец, топтавшийся у порога, дал мне также понять, что не хотел бы входить в дом. Причиной этому, решил я, служил всем известный факт, что я делил свое жилье с чужеземцем довольно зловещего облика. Благодаря смуглой сарацинской коже, ироничным манерам и хромой искривленной ноге Озрик внушал опасение правительственным канцеляристам и служил для них постоянным предметом застольных сплетен. Когда-то этот человек был рабом: мой отец купил его, когда я только-только появился на свет. Теперь же он был моим другом и доверенным компаньоном.

Я вернулся в дом, надел на глаз неизменную повязку и взял тяжелый плащ, достававший мне до самых щиколоток. В этот поздний час жаровни в канцеляриях наверняка должны были догореть и погаснуть, а ее помещения славились сквозняками. Затем я отправился вслед за гонцом по дорожкам, крест-накрест пересекавшим королевский квартал Ахена. Идти в сумерках приходилось с опаской, так как повсюду кипела непрерывная стройка. Тут и там без особого порядка были навалены кучи песка, кирпичей и тесаного камня. Каждый вечер возникали временные мастерские и склады, вынуждая прохожих искать обход. Знакомая дорожка вдруг оказывалась перегорожена лесами или барьером перед свежевырытой канавой под фундамент для нового здания. Все время, сколько я знал Карла, король энергично подгонял здесь, на севере, строительство своей новой столицы и не стоял за расходами, стремясь сделать так, чтобы его обиталище стало не хуже Рима. Уже были закончены сокровищница, суд и казармы гарнизона. А вот высоченный зал совета, рассчитанный на места для четырехсот человек, все еще являл собой пустую коробку, да и самое любимое детище Карла – королевская капелла еще не была готова для торжественного освящения. Для нее были заготовлены колокола, мраморные колонны и рельефная бронзовая двустворчатая дверь, отлитая здесь же и изрядно обогатившая владельца литейной мастерской. Но до завершения капеллы было пока далеко: целой армии ремесленников предстояло трудиться еще не один месяц, чтобы вмуровать в цемент яркие мозаики, которые должны были потрясать молящихся.

По пути в канцелярию мы почти никого не встретили, кроме разве что нескольких человек, спешивших в базилику к начавшейся уже службе. Оттуда доносились слова псалма в проникновенном исполнении большого хора да долетал легкий запах курящегося ладана. Я ускорил шаги и постарался держаться в тени, не желая, чтобы кто-то заметил, что я не был на службе. Карл с каждым годом становился все более набожным и того же самого ожидал от своих приближенных. Те, кто вроде меня был нетверд в вере или вовсе не имел ее, должны были соблюдать хотя бы внешнюю видимость религиозности, дабы не навлечь на себя королевскую немилость.

У входа в канцелярию мой провожатый все же набрался смелости и сообщил, что хотел бы посетить службу, пока она не завершилась, и что меня, как я и предполагал, пожелал увидеть Алкуин Йоркский. Я заверил своего спутника, что отлично знаю, где находится кабинет Алкуина. Склонив голову в признательном поклоне, юноша умчался прочь, а я отправился, куда было велено.

С Алкуином Йоркским я познакомился тринадцать лет назад, в тот самый день, когда наивным юнцом со стертыми ногами и в сопровождении хромого раба пешком явился в Ахен. Алкуин был священнослужителем, ученым и учителем королевской семьи, а также советником короля по самым деликатным государственным вопросам. Хорошо и давно зная этого человека, я нисколько не сомневался в том, что сейчас он стоит на коленях в первом ряду молящихся и мне нет никакого смысла дожидаться его, болтаясь по пустым промозглым коридорам. Поэтому я решительно направился к его кабинету, втайне сожалея, что король Оффа не видит моей самоуверенности, и, не дав себе труда постучать, распахнул дверь и смело вошел в комнату.

Этот кабинет больше походил на келью монаха, нежели на рабочее место сановника. На чисто-белой оштукатуренной стене висел простой деревянный крест, а прямо напротив него располагался большой стол, тоже деревянный, с неудобным на вид деревянным же табуретом: сидевший на нем, подняв глаза от работы, неизменно упирался взглядом в распятие. Никакой другой мебели в комнате не было, если не считать полок, выстроившихся вдоль двух оставшихся стен. На столе стоял железный подсвечник с тремя свечами из дорогого пчелиного воска. Ради экономии в нем горела лишь одна свеча, освещавшая лист пергамента, перо и чернильницу. Судя по всему, Алкуин работал допоздна и покинул кабинет лишь для участия в службе. Скоро он должен был вернуться.

Я закрыл за собой дверь и решительно подавил желание полюбопытствовать, что писал Алкуин. Вместо этого я подошел к полкам и взял в руки предмет, сразу привлекший мое внимание. Здесь, в этой аскетической обстановке, он выглядел совершенно неуместно. Это был огромный, почти в добрый ярд, рог для питья. По форме он очень походил на те рога, которые использовали на королевских пирах, однако они были вполовину меньше того, что я держал в руках, и делались из стекла или из коровьих рогов. Я подошел с ним поближе к свече и попытался понять, из чего же он сделан. Темная поверхность рога была отполирована до глянцевого блеска, а вокруг его открытого конца шел широкий серебряный обод. Я заглянул внутрь. Сколько же жидкости могло бы туда вместиться! Из сосуда отчетливо пахло элем… В этот момент я услышал, что кто-то шаркающей походкой идет по каменному полу коридора. Поспешно положив огромный рог на место, я обернулся, и в тот же миг хозяин кабинета открыл дверь и вошел в комнату.

Как обычно, Алкуин, казалось, не замечал вечернего холода. Одет он был лишь в простую темно-коричневую рясу и сандалии на босу ногу. Этому сухопарому, чуть выше среднего роста человеку было уже под пятьдесят. Волосы его изрядно поредели и отступили назад, что лишь подчеркивало его высокий мудрый лоб и вытянутое умное лицо. Бледность и чуть заметные веснушки выдавали его северное происхождение, а серые глаза сохраняли острую проницательность, которую я запомнил по предыдущим беседам. Мне показалось, что он выглядел усталым – видимо, очень много работал.

3
{"b":"562755","o":1}