Закончился ужин. Опустел камбуз. Дневальная Зина Шуранова вынула из портомойни чистую посуду, села на табурет, сложив руки на коленях, и вздохнула. Руки у нее покраснели от горячей воды, подушечки на пальцах вздулись. Она вынула из кармана фартука зеркальце, убрала со лба мокрую прядь волос. Работа окончилась, можно было идти в каюту.
Зина встала, налила себе чаю из большого алюминиевого чайника, но чай оказался теплым и невкусным. Она выплеснула его в портомойню, сполоснула стакан, насыпала свежей заварки, подошла к баку с кипяченой водой, который огромной никелированной торпедой возвышался в углу. Вода из крана покапала и перестала. Кончиться она не могла, потому что в бак непрерывно поступала свежая вода по трубе. Значит, что-то мешало подаче воды.
Зина — человек аккуратный, она тут же пододвинула табурет и, взобравшись на него, стала снимать крышку бака. Отвинтила соединительный штифт с черным пластмассовым шаром на конце, сняла никелированную крышку, потом металлическую прокладку…
Сквозь пары воды что-то белело внизу. На бурлящей поверхности кипятка танцевала оборванная леска. Зина взяла половник, подцепила им леску и, потянув за нее, извлекла тяжелый, завернутый в целлофан сверток.
Под целлофаном находился тугой, из черной фотографической бумаги пакет, обмотанный лейкопластырем.
— Контрабанду прячем, Шуранова?
Зина вздрогнула от неожиданности, резко повернулась на голос.
В дверях стоял пекарь Михайлов, здоровый молодой детина с огромными, как якоря, ручищами и наглыми цыганскими глазами.
Зина что-то залепетала, закрывая собой табурет, на котором лежал сверток. Но Михайлов и не смотрел туда. Он стрельнул глазами в коридор пустого камбуза, шагнул через порог.
— Не дрейфь — шучу. Ты у нас человек надежный.
И пока Зина оторопело глядела на него, тяжелая рука Михайлова легла ей на талию, пальцы другой руки пробежали от подбородка до шеи, тронули ямочку между ключицами, скользнули вниз…
— Ишь шейка-то у тебя ладная… А тут что?
— Пусти! — пришла в себя Зина. Она попыталась вырваться, но еще крепче вошла в железный замок объятий. — Пусти, амбал!
Михайлов прерывисто засмеялся, наклонился над вырезом ее халатика, но вдруг остановился, увидев глаза Зины — застывшие, округлившиеся от ужаса.
— Ты что? — сконфуженно забормотал он, продолжая еще машинально обнимать ее. — Что ты в самом деле? Обнять нельзя…
— Дурак! — Зина наконец высвободилась из объятий, понемногу пришла в себя. — Осьминог! Ребра поломал…
— Ладно тебе, — снова повеселел Михайлов. — Пошли лучше в кино. Картина сегодня — потолок!
На пороге он обернулся, посмотрел на нее просящими глазами.
— Правда, приходи!
В каюту постучали. Администратор Клячко свесил ноги с койки.
— Войдите!
Вошла дневальная Шуранова. В руках — сверток в целлофане.
— Вот. — Шуранова протянула сверток Клячко.
— Что это?
— Контрабанда.
— Будет тебе…
— Знаете, где нашла? В баке для кипячения воды. Леска оборвалась, она и упала на дно. Я смотрю, вода течет плохо…
Клячко взвесил сверток на руке.
— Килограмма четыре… Что там?
— Я не трогала, Игорь Васильевич. Там отпечатки пальцев, наверное, сохранились.
— Прямо криминалист… — Клячко отодвинул от себя пакет. — Что же делать с ним будем?
— Помполиту надо показать.
— М-да, — произнес Клячко. — Начнут теперь всех трясти. И тебя, и меня… Я-то тут при чем? — неожиданно возмутился он. — Несла бы сразу к помполиту!
— Да что вы боитесь, Игорь Васильевич!..
— Не боюсь, а приятного мало, согласись? — Он отвел глаза в сторону. — А может, не будем шум поднимать? А, Шуранова? Какое наше дело? Каждому ведь хочется хлеба с маслом…
— Ну какой вы, ей-богу! — всплеснула руками Зина. — Может, это золото? Какое маленькое, а тяжелое. Тут гнешь спину с утра до вечера, а он, гад… Знаете, как это называется? — Зина даже побелела от гнева. — Диверсия это против государства! Вот! Самая настоящая! — И видя, что слова ее падают мимо Клячко, она добавила решительным тоном: — Сама отнесу!
Зина потянулась к свертку, но тут Клячко накрыл его рукой.
— Пойдем вместе, — сказал он. Клячко встал, накинул на себя форменный китель с одной нашивкой на рукаве.
Они вышли на верхнюю, свободную от пассажирских кают палубу, плохо освещенную качающимися кругами от ходовых огней. Вошли в тень огромной теплоходной трубы. Шлюпки немыми черными исполинами поскрипывали на ветру.
В узком коридоре, где располагались каюты командного состава, Клячко постучал в первую от входа дверь. Никто не ответил.
— Постой здесь, — сказал он Зине. — В красный уголок сбегаю. Наверное, он кино смотрит…
Зина снова вышла на палубу, постояла, с удовольствием подставив лицо слабому бризу. Подошла к борту.
Далеко во тьме мерцал слабый огонек маяка с одного из многочисленных греческих островов. Волны внизу, расходящиеся от форштевня, сталкивались с другими маленькими волнами и образовывали круглые водовороты пены.
Наконец послышались шаги. Зина с трудом оторвала взгляд от завораживающей игры волн, повернулась, но вдруг отшатнулась назад, в глазах ее метнулся запоздалый испуг, губы округлились для крика… Но тут рука человека накрыла их ладонью, фигура его в черном морском кителе придвинулась к Зине, и человек прошептал:
— Тихо!..
Этой же рукой он отвернул ей голову влево до отказа так, что Зина в немой борьбе вынуждена была повернуть-с я спиной к борту, — сверток выпал и стукнулся о палубу. Человек вдруг резко присел, коротким рывком поднял ей ноги и сильно оттолкнул от себя тело.
Перевернувшись, в косом падении, оно бесшумно вошло в пенный след корабля.
Убийца перегнулся через борт и прислушался.
Снизу неслась музыка, все было спокойно.
Зину хватились только через полтора часа. Пока разыскивали ее на судне, пока объявили по радио и, сбиваясь с ног, осмотрели все закутки парохода, прошло еще время.
Капитан уже спал, когда зазвонил телефон. Он включил ночник, машинально взглянул на часы.
— По трансляции объявляли? — сердито спросил он в трубку. — А если она в каюте у кого-нибудь?.. Почему невозможно?.. Так… Понятно. Сейчас иду…
Через минуту он был в штурманской рубке.
— Составьте радиограмму в пароходство, — обратился он к старшему помощнику. — «Вынужден лечь обратный курс… Возможно нарушение расписания…» И так далее… Помполит где?
— В команде, — ответил старпом. — Выясняет, кто последним видел Шуранову.
— Дело. — Капитан вышел на крыло мостика, всмотрелся в темноту. — Лево на борт! — приказал он.
Звонареву не спалось. Одурев от выпитого за день кофе, он стоял на палубе и пытался собрать воедино ускользавшие обрывки мыслей — итог дневных наблюдений. В ночном баре еще танцевали, оттуда доносилась музыка.
Что-то привлекло его внимание в ночи. Он перегнулся через фальшборт и увидел — белая кильватерная полоса за кормой выгнулась дугой. Похоже, судно меняло курс.
Звонарев вошел в вестибюль первого класса.
— Что случилось, Люба?
Вахтенная приблизила к нему лицо и зашептала:
— Вы не знаете? Девочка у нас одна пропала! Зина Шуранова…
— Поэтому повернули?
— Ну да. Будем искать. Вдруг она в море выпала… В прошлом году повар один помои выплескивал и вместе с ведром за борт улетел. Шторм был, еле вытащили…
— Видишь, шторм! — задумчиво сказал Звонарев. — А тут ни с того ни с сего…
— Мо-о-ре! — уважительно протянула Люба, словно говорила о каком-то большом и одушевленном предмете.
— Обе машины, полный вперед! — скомандовал капитан, когда судно закончило маневр поворота. — Руль, прямо!
— Руль стоит прямо! — исполнив команду, доложил рулевой.
На мостик взбежал пассажирский помощник.
— Иван Афанасьевич, вас там пассажир один просит!
— Какой еще к черту пассажир?..
