Та ночь выдалась долгой — полиция пришла в Богсайд громить дома и арестовывать активистов. Алистрине и Шеймасу удалось бежать из района к друзьям в пригород. Утром Богсайд проснулся другим. В этот день лорд Кэмерон публично извинился за действия полиции, а жители Богсайда начали строить баррикады и организовывать патрули для поддержания порядка от полиции. Жизнь города Дерри сильно изменилась.
Три последующих месяца в Дерри прошли в относительном спокойствии. А потом в Белфасте начались странности: то электростанция взорвётся, то на водопроводную трубу положат бомбу. Протестанты грешили на Ирландскую республиканскую армию, католики же огрызались, что ИРА своих без водопровода и электричества не оставит, так как жизнь для них в Ольстере и так хуже некуда, а без света и воды будет и вовсе полнейшим мраком.
И снова в Дерри начались традиционные бои демонстрантов за гражданские права с озверевшими лоялистами. На баррикадах у входа в огороженный Богсайд появилась горькая надпись: «Вы входите в Свободный Дерри».
После очередной битвы за гражданские права с полицией и соседями-протестантами Алистрина и Шеймас вернулись домой поздно и тут же обессиленные завалились спать. Вернее, спать лёг только Шеймас. Всю ночь Алистрина провела на ногах, вглядываясь в огни ночного города за окном. Около одного из соседних домов скопилось подозрительно много полицейских. Алистрина уже подумывала о готовящейся облаве и собиралась в любую минуту будить Шеймаса и бежать из дома, но неожиданно полицейские попрятались в свои машины и быстро разъехались.
Наутро стало известно, что в ту ночь в своём доме до полусмерти был избит Самюэль Девенни и две его юные дочери. Это была работа полиции. Девенни отвезли в больницу с сердечным приступом и многочисленными внутренними повреждениями — полицейские дубинки не самое безобидное оружие. А всё потому, что у некоторых полисменов чесались руки, кому бы пересчитать ребра после городских беспорядков.
— Девенни ведь простой трудяга, — говорили в ассоциации гражданских прав, — он никогда не ходил на наши собрания, потому что ему было не до этого, он ведь растит двух дочерей.
Шеймас ходил как в воду опущенный.
— Его едва не убили только потому, что мы вышли на демонстрацию, — заключил он. — Только протестанты пришли не к нам, а к нему. Почему так?
— Потому что они скоты, — кинула Алистрина, выпуская дым сигареты через ноздри. — Если тебя волнует, что пострадал невиновный, не отчаивайся, завтра полиция придёт к нам и переломает наши с тобой кости.
— Тебе жалко Девенни и его дочерей?
— А сам ты как думаешь? — Она глубоко затянулась и только потом произнесла глухим голосом, — у него такие травмы… С такими долго не живут.
— Что же нам теперь делать? — бессильно вопросил Шеймас.
После краткого молчания Алистрина так же беспомощно ответила ему:
— Не знаю, Шеймас, правда, не знаю.
— Мы ведь просим такую малость, — бессильно причитал он, — «один человек — один голос». Но днём нас за это избивают лоялисты, ночью — убивает полиция. Что нам делать, чтобы нас услышали и поняли, мы не просим ничего сверхъестественного? Мы лишь хотим быть такими же равноправными гражданами Британии как англичане и шотландцы с валлийцами. Разве мы много требуем? Разве от этого время остановится, и Земля налетит на свою ось?
Ответов не было. Их не спешил давать ни Лондон, ни Белфаст. Борьба католиков за свои гражданские права и борьба протестантов с демонстрантами продолжилась с ещё большим энтузиазмом и ожесточенностью.
А потом в больнице умер избитый полицией Самюэль Девенни. А через Богсайд с разрешения премьер-министра Ольстера прошёл парад Подмастерий Дерри — так протестанты праздновали 280-летие со дня своей победы над католиками в Войне двух Королей.
Разумеется, наибольшую радость от праздника протестантам бы доставил марш у стен католического Богсайда. И, разумеется, власти им это разрешили. Разумеется, они знали, что каждый год католиков возмущало это празднование победы над ними, и потому позаботились о безопасности. Марширующих подмастерий сопровождали бронемашины с брандспойтами, сотни полицейских охраняли их торжество над поверженным врагом.
В тот день началась схватка за Богсайд.
Вначале лоялистам было весело — в задоре праздника они с издевками кидали в прохожих католиков монетки с крепостных стен. Грустно им стало, когда в ответ полетели камни. Когда протестантский марш подошел к Богсайду, ассоциация обороны граждан Дерри сработала слажено — теперь настала очередь протестантского марша отбиваться от неожиданной атаки.
Весь день жители Богсайда метали камни и железные пруты в лоялистов и полицию, полиция поливала их из брандспойтов и распыляла слезоточивый газ. Кое-кто из полисменов уже начал разбирать баррикады, и протестанты прорвались в Богсайд.
Тогда-то Алистрина и пришла в штаб ассоциации обороны граждан Дерри на Вестленд-стрит с конкретным предложением:
— «Коктейль для Молотова», — как само собой разумеющееся произнесла она — три четверти бензина, одна четверть масла — рецептура Че Гевары. Жестко, конечно, но в XVI веке англичане забрали у нас Дерри, не хватало, чтобы сейчас ещё захватили и Богсайд.
Её совету вняли с большим энтузиазмом. В штаб понесли бутылки и канистры. За тот вечер Алистрина лично разлила не менее сотни «коктейлей» — в первый раз ей удалось отточить мастерство взрывника после учебы в трёх лагерях.
Той ночью улицы осветили брызги огня — с крыш Богсайда молодежь закидывала снующую у стен полицию.
Бои продолжались два дня. Жители Богсайда сменяли друг друга на баррикадах, женщины помогали раненым, молодежь искала по квартирам всё, что можно метать, и всё, чем можно бить.
На третий день в Дерри прибыла группа специальных сил Б, и в Богсайде поняли, что грядёт резня.
— Туда же идут служить только фанатики, — сетовал Шеймас. — Это группе А обеспечено полное трудоустройство и зарплата. А для Б нет, людей вызывают на службу раз в неделю и никаких денег им не платят. Туда идут только идейные костоломы. Они бы и сами были рады доплатить, лишь бы им дали убивать католиков. И их девятнадцать тысяч личного состава.
Днём к специальным силам Б прибавился и первый батальон Йоркширского полка Принца Уэльского — Лондон ввёл войска в Дерри. Однако ночью никто не помешал неизвестным поджечь католический квартал на окраине города и оставить полторы тысячи человек без крыши над головой.
Когда Алистрина с опаской вышла из Богсайда, первым, что бросилось в глаза, это люди в форме. Ещё вчера она и представить не могла, что снова увидит в городе британских оккупантов — на сей раз в Ольстере, а не в Германии. Но за двадцать четыре года ничего не забылось. Алистрина смотрела на солдат и вспоминала своего неудавшегося насильника в форме британской армии, которому она перегрызла горло. Он был первым и единственным человеком, которого она убила. И он был англичанином.
Потом Алистрине вспомнился Берген-Белзен и тысячи умирающих от болезней и голода заключенных, которым английские части не хотели помогать, пока не получили два моста. Два транспортных моста за тысячи человеческих жизней… Уже позже она узнала, что делали англичане, когда вошли в добровольно сданный им лагерь — они принялись за пытки охранников, заставляли персонал голыми руками хоронить заражённые трупы, когда сами на бульдозерах ковшами сгребали мертвецов в могильные ямы, словно они мусор и не были людьми. Англичане так искренне верили, что немцы сами убили столько людей, что даже не вспоминали про собственные торги за два моста, когда было упущено время на спасение тысяч жизней. Они ведь победители, о чём им сожалеть и в чём каяться?
Послышался гул вертолета, и Алистрина невольно задрала голову к небу. Ей вспомнились воющие сирены и еженощные налеты английских бомбардировщиков. Вспомнила и руины сгоревших домов, сотни убитых детей, сожженные женские тела, от которых оставались только ноги, обтянутые чулками.
Со стороны солдат донеслись обрывки разговора — оказывается, этот Йоркширский полк пять лет назад был расквартирован в оккупированной Западной Германии… В этот момент Алистрина чётко поняла, что второй убитый на её совести тоже будет англичанином. И третий, и четвертый и сколько понадобится, лишь бы не остаться в оккупации, лишь бы снова обрести свободу.
