Старичок, который вводит меня в эту студию на чердаке, — низенький, но гибкий и подвижный человечек из породы тех, кто живет до глубокой старости. Когда я гляжу с высоты своего роста на хозяина, я просто не могу себе представить, как ему удавалось заключать в свои объятия массивный стан гражданки Гелевой. К счастью, это не та проблема, которая меня сейчас занимает.
— Очень миленько вы тут все устроили, — пользуюсь одной из своих дежурных банальностей, располагаясь в предложенном мне кресле.
Истинное наслаждение сидеть в таком кресле. Так и чувствуешь, как оно поглощает твою усталость, как ты весь расслабляешься, и приходится мобилизовать все свои волевые центры, чтобы не впасть в сладкую дремоту. Ничего удивительного. Мебель, как я уже сказал, старинная…
— Да, уютненько у вас, — повторяю свою банальность в новом варианте.
— Что же остается старому человеку, как не наводить уют в своем гнезде, — отвечает Личев, скорее обеспокоенный, чем обрадованный моими похвалами.
Хозяин, видно, из тех людей, которые, когда их хвалят, непременно ожидают подвоха. Закуриваю сигарету. Старичок тут же вскакивает, подносит мне пепельницу и щелкает каким-то включателем в стене, у которой я сижу. Слышится тихое жужжание, и, к моему удивлению, дым от сигареты плавно течет по направлению к стене и исчезает в крохотном отверстии, которое я только сейчас замечаю.
— Так вы можете курить, сколько хотите, не отравляя воздуха, — объясняет хозяин. И тут же с удовлетворением добавляет: — Мое изобретение. По принципу пылесоса.
— Хитро придумано. Хотя, если хотите знать мое мнение, форточка проделывает ту же работу.
— А зимой? Откроешь форточку — и снова топи печку. При моей пенсии нужно все учитывать.
— Верно, — киваю, — хитро придумано.
— А вот это?
Он нажимает кнопку у кровати, и радиоприемник в другом конце комнаты отзывается музыкой.
— Этого можно достичь и с помощью розетки, — возражаю я осторожно.
— Да, но розетка-то вон где! Зачем мне делать еще одну у кровати? А тут у меня выключатель — и никаких забот. Лежишь себе, и хочешь — включай, хочешь — выключай!
— Здорово!
— А в кухне вы бы посмотрели… — еще больше оживляется старичок.
— С удовольствием, но попозже, — пускаю я в ход свой переключатель. — А сейчас я просил бы вас рассказать мне кое-что о бывшей вашей жене. Когда вы были у нее в последний раз?
— Когда? Пожалуй, с неделю тому назад.
— А поточнее нельзя?
— Да, точно с неделю, в прошлый вторник. Да-да, потому что я просил у нее денег, а она мне говорит: во вторник я ничего не делаю, а денег тем более не дам.
— Ага. А каковы, в сущности, эти ваши финансовые отношения?
Старичок смотрит на меня не то вопрошающе, не то с опаской и отвечает:
— В долгу она у меня. Настояла, чтобы при разводе квартиру отдали ей, а мою часть она мне, дескать, выплатит. И пять лет все платит… в час по чайной ложке… и всегда с криком. Погубила она меня, ну да что там. Когда женишься на старости лет, так и получается…
— А что вы знаете об Асенове?
— Ничего такого. Знаю, что обосновался там, и все. Я в пичную жизнь моей жены, бывшей то есть, не вмешиваюсь.
— Сейчас я вас спрашиваю не о вашей жене, а об Асенове.
— С Асеновым я встречался раз-другой. У моей жены, бывшей то есть. Человек как человек, приличный. Вчера, как узнал, все равно что громом меня поразило. И кто мог это сделать?
Старичок впился в меня своими влажными желтыми глазками, словно и впрямь ожидал, что я ему отвечу.
— И другие спрашивают меня о том же, — отвечаю с легким вздохом, думая о полковнике. — А о чем вы говорили с Асеновым?
— О чем я могу говорить с человеком, которого почти не знаю. Спрашивал его, как оно там, ну и такое прочее.
— И ни о чем больше?
— А о чем же больше?
— У вас раньше было собственное заведение, не так ли?
— Какое там заведение… Пивнушка с гулькин нос.
— А потом вы стали официантом?
— Верно.
— И у вас много знакомых среди официантов?
— Полным-полно.
— Однако иногда вы забываете этот факт. И вынуждаете меня изобличать вас во лжи.
Старичок смотрит на меня, раскрыв рот от изумления.
— Два месяца назад, когда Асенов приезжал в Софию, вы обедали с ним в «Балкане». И обед этот продолжался довольно долго, с вином и разговорами, которые навряд ли ограничивались этими «как оно там». Что же это были за разговоры, Личев?
— Ну… разговоры как разговоры… разве упомнишь, что было два месяца назад…
— Личев!..
— Ну… Интимный вопрос был… поэтому мне не очень удобно…
— Удобно-неудобно, но я должен все знать. Все, слышите?
— Ну, все крутилось вокруг этой его… Магды. Попался человек, думал даже жениться, уж так она его обхаживала: дескать, порвала с той компанией, примерно вела себя и прочее. Асенов ей и вещи, и деньги давал, только живи порядочно, а она его обманывала нахальнейшим образом и продолжала якшаться со своей шайкой.
— Откуда вы знаете такие подробности?
— А потому и знаю, что Асенов просил меня следить за ней. Не было у него здесь других знакомых, вот он и доверился мне и поручил все выведывать, потому что был не дурак и хотел знать обо всем досконально, прежде чем решиться на что-то серьезное.
— Когда он возложил на вас эту задачу?
— Еще при первом своем отъезде.
— А за обедом в ресторане вы давали ему отчет, да?
— Ну, какой там отчет! Рассказал ему то да се, словом, все, что узнал.
— И что вы получили за услуги?
Старичок с достоинством задирает свою лысую голову:
— За кого вы меня принимаете? Я же не частный детектив. Оказал человеку услугу, посидели, выпили — и все.
— И поэтому, значит, брак расстроился?
— Какой же сумасшедший женится на шлюхе? Моя жена, бывшая то есть, тоже не богородица, но хотя бы соблюдала какие-то приличия. А эта… Я должен был вмешаться, чтобы спасти человека…
— Спасти-то спасли, да от меньшего зла, — говорю я, поднимаясь.
Личев снова застывает в недоумении.
— Я хочу сказать, что если бы брак состоялся, то убийства, может быть, и не произошло бы, — объясняю я.
И иду к выходу.
Приезжаю на работу к обеду и встречаю у дверей Дору Деневу. Оказывается, женщина ждет меня уже два часа, я, правда, в этом не виноват, потому что не вызывал ее.
— Я рад, что вы пришли по собственной инициативе, — говорю ей ободряюще, пока мы входим в кабинет.
Дора садится на стул, все еще запыхавшаяся от подъема по лестнице и отвечает сухо-, не глядя на меня:
— Инициатива, в сущности, ваша.
— То есть как?
— Тот ваш намек, что вы придете снова, имел только одну цель — вынудить меня опередить вас и явиться самой.
— Слушайте, Денева, — говорю я. — Если бы я решил вас вызвать, то не было бы необходимости в намеках. Существуют повестки, вот такие белые отпечатанные листочки. Я заполняю такой листочек и передаю человеку, вся работа которого только в том и состоит, чтобы разносить эти листочки по соответствующим адресам. А потом я жду, что вы явитесь в определенный час. Ясно вам это?
Голос мой почти добрый, и я сознательно не напоминаю о том, что сама она в прошлом получала такие листочки в количестве достаточном, чтобы хорошо усвоить этот процесс. Дружеский мой тон, однако, не вызывает понимания.
— Бросьте, — машет она рукой. — Ваши угрозы слишком прозрачны.
— Почему такое недоверие?
— Вам ли говорить о недоверии? Вы и все вам подобные целиком состоите из недоверия.
— Профессиональный инструмент, — признаюсь. — Но это инструмент, который я держу в одной руке. А в другой у меня доверие. От вас зависит, за какую руку взяться.
— Слова, — отвечает равнодушно Дора. — Вас лично я не знаю, но знаю немало таких, как вы. Все вы отравлены мнительностью. И поскольку сами отравлены, отравляете жизнь другим.
— Вы имеете в виду, как я понимаю, прежде всего вашу собственную?
— Да, и мою собственную.
