— Он ответил на приглашение в Кольцо? — со скрытой надеждой произнесла Елена.

— Не знаю, — опустил глаза Оскар Керр.

— Не знаешь?! — с расстановкой проговорила Елена, и глаза ее наполнились слезами. — Твой отец хочет закончить исследования, это я понимаю. А вот понимает ли он, что я хочу иметь ребенка?! Что ты хочешь сына! Моя мать — внука!

— Успокойся, — погладил ее по руке Оскар.

Елена прикрыла глаза, застыла в неподвижности, запрокинув голову, потом до Оскара донеслось еле слышное:

— Поговори с ним… Он умный, добрый… Он поймет… Ведь если он откажется от Кольца, мы не сможем иметь детей. Ты же знаешь это, Оскар!

Он знал. Количество людей на Земле искусственно сдерживалось на одном уровне. Существовал этот уровень давно и был принят для того, чтобы не снижать общего уровня жизни людей. Уровни! Уровни! Уровни! Люди смирились с тем, что детей разрешалось иметь лишь после смерти кого-нибудь из близких. Или при отправке на Кольцо Земное. Один уходит в небытие, другой приходит.

— Я знаю, — сказал Оскар. — Отец как раз и занимается этой проблемой. Если он закончит работу над своим соединением, то многие люди получат возможность иметь детей, внуков.

— Многие?! — Лицо Елены исказила злая гримаса. — Когда это будет?! Многие, может, и получат, а мы с тобой — нет! Поговори с отцом, умоляю!

Оскар отвернулся, чтобы не видеть ее слез, сказал негромко:

— Боюсь, что отец откажется от приглашения в Кольцо… Он одержим своей идеей и…

— Нет у него такого права! — закричала Елена. — Нет! Я хочу ребенка! Хочу!.. Ты такой же, как твой отец! Ты бесчувственный сухарь! Тебе все равно — будет или не будет ребенок! Я тебя ненавижу! Слышишь?!

— Хорошо, — произнес наконец Оскар. — Я поговорю с отцом.

Дисплей мощного персонального компьютера мерцал зеленоватым светом, и на нем, повинуясь командам профессора Керра, выстраивалась сложная структура химической формулы. Керр откинулся на спинку кресла, проговорил, обведя взглядом учеников:

— Оксидные группы меня тревожат… И вопрос с полимеризацией под воздействием ультрафиолетовых лучей… Надо работать, надо доводить. Основа есть, остается техническая сторона дела. Эксперименты, эксперименты и еще раз эксперименты.

Доктор Риохас, тучный и лысый, склонился к Керру:

— Можете не сомневаться, Джеми, мы закончим работу. Все будет нормально. А вот ваши сомнения — принимать или не принимать приглашение в Кольцо — это, извините меня, старческий каприз… Откажись вы от Кольца Земного, я бы счел это непростительной ошибкой… Конечно, завершить такую работу, стать автором крупнейшего открытия века приятно, но подумайте, Джеми, стоит ли из-за этого терять надежду? Когда вы вернетесь из Кольца, вы получите заслуженный вами почет. Такие вещи не забываются.

В голосе Риохаса было слишком много патетики, скрытого самолюбования, чтобы слова, сказанные им, можно было считать искренними. Однако старый ученый не заподозрил ничего, он слишком ушел в свои мысли.

— Нет, учитель! — воскликнул Александр Максаков. — Вы не должны бросать дело! Если вы отправитесь на Кольцо, работа над вашим соединением, конечно, будет продолжена, это я вам обещаю, но она замедлится!

— Почему? — выходя из задумчивости, спросил Керр.

Максаков, рано облысевший, обычно улыбчивый и какой-то расхлябанный, прослывший среди молодых ученых любимым учеником Джеми Керра, возмущенно воскликнул:

— Как почему?! Во-первых, с нами не будет вас! Во-вторых, такого опыта, как у вас, нет ни у кого! В-третьих, мало среди нас людей, работающих не ради славы, а пользы для!

— Вы меня не так поняли, — попытался прервать его доктор Риохас.

Но Максаков не обратил на него внимания, он обращался к профессору Керру:

— Человечеству каждый день, каждый час ценны! Решение, задачи, которую вы поставили и которую успешно завершаете, даст возможность накормить всех. Даст возможность иметь детей! А проблема перенаселения, она не так уж сложна — дальние экспедиции обнаружили несколько планет, на которые можно расселить людей. Пусть это дело будущего, но ведь можно же!

— Что ты предлагаешь, Саша? — с легкой улыбкой спросил Керр.

— Откажитесь от приглашения в Кольцо! — воскликнул Максаков. — Вспомните ученых прошлого, которые ради своих идей всходили на костер, гнили в казематах… Неужели мы настолько деградировали? Я же верю в вас, учитель!

Риохас взглянул на Керра, и во взгляде его было сочувствие, потом посмотрел на раскрасневшегося Максакова:

— Легко вам, молодой коллега, быть героем… когда речь идет не о вашей смерти.

Джеми Керр неожиданно резко встал из кресла, коротко поклонился, сказал глухо:

— Благодарен вам за советы. Не смею задерживать.

Риохас и порывавшийся что-то сказать Максаков покинули домашнюю лабораторию Керра. Проводив их взглядом, он устало провел по лбу пальцами, опустился в кресло. Чтобы отвлечься, нажал клавишу старого, еще на примитивных транзисторах радиоприемника. Это был подарок покойной жены, матери Оскара. Последние годы Керр довольно часто ловил себя на том, что, когда ему плохо, приемник непременно оказывается в руках. Словно на нем могли остаться следы прикосновений жены. Профессор настроил приемник на волну, на которой в любое время дня и ночи можно было услышать новости.

«…в дни юбилея Кольца Земного мы не можем не вспомнить имя одного из его основателей. Это имя — Сардан Керемясов. Вечная мерзлота, заснеженная Якутия, где он вырос, определили круг его научных интересов, а прекрасно сохранившиеся в вечной мерзлоте тела бизонов, мамонтов, диких лошадей, исчезнувших с лица Земли тысячелетия назад, навели на мысль о создании музея „Живой мир Земли XX века“, который и был построен недалеко от Якутска и до сих пор служит эталоном для учреждений подобного рода. Строителям пришлось преодолеть огромные сложности, но музей в глубокой шахте выполняет свою функцию и сегодня — в нем сосредоточены все представители земной фауны и флоры, сохраняющиеся в нетленном состоянии при помощи все той же вечной мерзлоты. Это Сардан Керемясов претворил в жизнь идею о запуске в космос станций „Генофонд“ с помещенными в них репродуктивными материалами животных, замороженными в жидком азоте. По его же инициативе были запущены „Красные спутники“ с замороженными репродуктивными материалами животных, птиц и растений, занесенных в Красную книгу…»

Джеми Керр выключил приемник, закрыл глаза. Перед внутренним взором предстал бюст Керемясова, виденный в музее лет десять назад. Десять лет прошлое тех пор, как он побывал в Якутии. Просторы якутской земли, величие Лены восхитили его. Как и тогда, пришла мысль, что если среда, в которой обитает человек, действительно влияет на мыслительную деятельность, на формирование способностей, то именно такие просторы могут способствовать рождению новых неожиданных идей, решений. Восхитило профессора и то, что народ, живущий на стылой земле, в юртах с ледяными стенами, голодный, измученный народ не был чужд поэзии. Бессмертный якутский эпос «Олонхо» до сих пор восхищает ценителей. Керр снова протянул руку к транзистору, коснулся клавиши.

— …на Кольце Земном в затененных от лучей солнца саркофагах лежат в жидком азоте тела людей, гарантированные в условиях космоса от разложения…

Профессор поморщился, выключил приемник. Сардан Керемясов не предполагал, что предложенная им идея будет воплощена в таких формах, есть в этом что-то… Керр долго сидел, уставившись перед собой невидящим взглядом, потом снова включил радио.

— …наш корреспондент сообщает об отказе знаменитого ученого Джеми Керра от приглашения в Кольцо Земное. Как он поступит со своей страховкой в 60 миллионов…

Керр резко нажал на клавишу, насупился. Откуда только прознали?! Он еще и сам окончательно не решил. Мучили сомнения… Если принять приглашение, может статься, что работа, которой он отдал долгие годы, не будет окончена. Хотя есть ученики, и не страшно, если завершение ее отложится на пять-десять лет. Главное он сделал — очертания формулы прояснились. В нем словно боролись два его Я. Одно говорило: «Что тебе еще нужно? Ты познал любовь, вырастил сына, достиг славы, почета. Не всякому дается такая жизнь». Другое возражало: «Что?! Я — человек! И у меня есть великая цель помочь человечеству. Только я владею возможностью помочь ему в беде, помочь безотлагательно. За то время, что мне отпущено судьбой, я мог бы это сделать!» Первое Я укоряло: «Мог бы, мог бы… Но не надо забывать, что после ста лет на Кольцо тебя не возьмут. Ты просто умрешь и уже никогда не вернешься к жизни. Это страшно — умирать…» — «Страшно. Но меня это не пугает». — «О сыне ты подумал?! О его жене? Ты своим решением оставляешь их без ребенка! Жертвуешь счастьем собственного дитя ради счастья какого-то „абстрактного“ человечества». — «Надо приносить жертвы, надо…» — «Брось, ты просто эгоист и не видишь вокруг себя ничего, кроме твоей работы, кроме твоей формулы!» — «Это не так! Мне трудно, очень трудно. Оскара я люблю, Елену тоже… Но если я закончу работу, не только они — другие — тысячи и тысячи других людей — смогут насладиться счастьем родительским. И они вспомнят меня добрым словом…»