Я киваю, закусив нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Нэн так стремительно полетела вниз. У неё всё ещё случаются микро-удары, после которых она становится всё слабее и слабее. Мы не так уж много можем для неё сделать, кроме как быть рядом и стараться предоставить ей наибольший комфорт.

— Она говорила о каких-то старых часах, — произносит Пит, поднимая пакетик с чипсами, которые я не так давно ела, и принимается их доедать.

Я улыбаюсь. Когда они поженились, дедушка купил ей маленькие, но смешные часы, сделанные в Германии. Но им пришлось продать их, когда стало совсем туго с деньгами, лет тридцать назад. Дедушка обшарил весь интернет, пытаясь найти похожие.

— Он никогда не найдёт такие же часы, которые сможет себе позволить. Сейчас делают плохие часы, и они быстро ломаются. Но он не хочет покупать плохие. Он хочет подарить ей что-то действительно стоящее. Или ничего.

— О каких часах идёт речь? — спрашивает Дэниел.

— Это были немецкие часы компании «Блэк Форест», и когда они били время, из них выскальзывали танцоры и ездили туда-сюда перед циферблатом. — Я пожимаю плечами. — Это всё, что я о них помню.

— Речь о раритете? — спрашивает Пит.

Я киваю.

— Для дедушки они слишком дорогие. — Я бы хотела купить их, если бы только нашла такие и у меня была такая сумма. — Раньше Нэн придумывала любовные истории о том, что делали танцоры, когда возвращались в свой домик. — Я приподнимаю бровь, глядя на мужчин. — Судя по всему, внутри тех часов много целовались.

Между Нэн и дедушкой всегда была сумасшедшая страсть, и иногда я задаюсь вопросом, посчастливится ли мне ещё когда-нибудь испытать что-то подобное. Может, я жду любви, которая сравнится с их чувствами друг к другу. Не знаю. Но, судя по ухмылке Пита, лучше мне не развивать эту мысль.

— Генри был сексуально озабоченным, — поёт он игриво.

Я качаю головой, хотя в душе мне не хочется его ругать.

— Она снова начала говорить об этом несколько недель назад. Я знаю, он хочет подарить ей такие часы, но вряд ли ему выпадет такая возможность.

Из кармана Пита раздаётся сигнал телефона, и, усмехаясь, он очень быстро что-то печатает. А затем поднимает взгляд на нас.

— Рейган пишет, что мне придётся ночевать на улице, если я не вернусь домой в ближайшее время.

Я смеюсь.

— Думаю, тебе лучше поторопиться.

— Она меня любит, — говорит он.

И его глаза светятся от счастья. Пит спокойный и счастливый, и я за него очень рада. Он смотрит на меня.

— Сколько стоят такие часы? — спрашивает он.

— Больше машины, — отвечаю я. — Даже в нерабочем состоянии.

Он морщится.

— Да уж. Я тоже думал купить себе такие.

Дэниел протягивает руку.

— Спасибо, что помог найти мастерскую, — говорит он Питу.

— Эй, хочешь провести завтрашнюю ночь с нами? Можем вместе пойти смотреть на фейерверки.

Дэниел качает головой.

— В полночь мне нужно быть в другом месте, — говорит он. — Но спасибо за предложение.

Пит хлопает его по плечу, а затем чересчур крепко обнимает меня и уходит. До меня доносится его свист, когда он шагает по тротуару.

Закрывая крышку часов Дэниела, я поднимаю взгляд к нему.

— Они так и не работают.

Его рот вытягивается в прямую линию.

— Я надеялся, что кому-то удастся починить их до того, как станет слишком поздно.

— Слишком поздно для чего? — спрашиваю я.

— Для меня, — отвечает он.

— Для тебя никогда не будет слишком поздно, глупенький, — говорю ему я.

Дэниел

Зёрнышко надежды расцветает в моей груди. Я ни на что не надеялся уже очень давно. Рассеянно потираю грудь, пытаясь утихомирить душевную боль и участившееся сердцебиение. Я уже очень давно мёртв внутри, с тех пор как очнулся в больнице без ноги, без друзей и без будущего. Но сейчас вдруг чувствую, что могу стать свободным.

— Ты в порядке? — спрашивает Фейт.

Она встаёт и подходит ко мне, неуверенно протягивая руку, чтобы коснуться моего лица. Девушка смотрит мне прямо в глаза, и я хочу потеряться в ней и раскрыть ей все свои секреты.

— Всё отлично, — бормочу я, хотя это не так. И добавляю: — У меня ПТСР[3]. В худшем из его проявлений.

— После того случая? — ласково спрашивает она.

Я утыкаюсь лицом в её ладонь и нюхаю её, как котёнок, а она улыбается, позволяя мне это.

— После дозоров. После людских смертей. И лицезрения мёртвых тел. А также того, во что превратилась моя жизнь.

Фейт указывает на диван, что стоит в другом конце комнаты, и я опускаюсь на него с одной стороны. Девушка садится с другой стороны, подтягивая ноги так, что её ступни оказываются между нами, и стягивает со спинки дивана вязаный шерстяной плед, чтобы прикрыть им ноги. Она укрывает им и мои колени. Где-то в районе груди снова начинает болеть, и я потираю это место.

— Что-то болит? — спрашивает она.

— Всё, — произношу я тихо.

Я никогда не рассказывал об этом дерьме. Но Фейт задаёт вопросы, и она не мой командир или грёбаный психотерапевт, который хотел залечить меня до бесчувствия. Чтобы я забыл всё, что видел. Но я не хочу забывать. Мне нужно помнить, потому что если не я буду помнить их живыми, то кто тогда?

— В тот день время для меня остановилось, — говорю я и утыкаюсь лицом в ладони, сосредотачиваясь на дыхании.

— Тебе нужен бумажный пакет, чтобы подышать в него? — спрашивает Фейт.

Я смеюсь.

— Может, он понадобится мне чуть позже.

— Расскажи мне о том дне, — просит она.

Я качаю головой.

— Не могу.

— Почему? — шепчет она.

— Потому что вспоминать больно, — признаюсь я.

Хотя предпочёл бы промолчать.

— Они все мертвы? — тихо спрашивает Фейт.

Я киваю.

— Сколько их было?

Она поправляет плед, чтобы тот лучше меня укрывал, и я чувствую, как её ступня скользит чуть ниже моего бедра. Я улыбаюсь. Мне это нравится. Нравится намного больше, чем должно бы.

— Десять человек, — отвечаю ей.

— Как их звали?

Боль в моей груди становится невыносимой, а от возникшего комка начинает болеть и горло, потому что я не могу проглотить прошлое. Когда я перевожу взгляд на неё, то замечаю, что её глаза блестят от непролитых слёз. Блядь. Я её расстроил.

— Мне так жаль, — говорю я. — Мне не следовало обременять тебя этим.

— Нет, следовало, — произносит она с лёгким смешком. Этот переливающийся звук приятен, как перезвон колокольчиков в ветреный день на крыльце дома моей бабушки. — У меня всё равно нет других дел.

Мыслями я возвращаюсь в прошлое. Я всё ещё вижу их лица. Вижу, какими они были до и после взрыва. Как раз это и не даёт мне покоя.

— Джимми. Ему было девятнадцать, он любил играть в покер. И сколько бы раз мы не играли, он всё время побеждал.

Повернувшись ко мне лицом, она опускает голову на спинку дивана и уютно устраивается на подушках. А потом зевает.

— Кто ещё? — спрашивает она.

— Рон, Бобби, Дэвид, Джон и Дружище. Все родом из Теннеси, а познакомились в Бейсике.

— Дружище? — фыркает девушка.

— У него были огненно-рыжие волосы, и звали его Шеймус О'Мэлли.

— Дружище звучит намного лучше.

Она усмехается, и боль в моей груди становится сильнее.

— Алекс, который был той ещё занозой в заднице. Как-то он стырил мои тапочки для душа и спрятал их. Он не собирался их носить, просто не хотел, чтобы такая возможность была и у меня. — Я скучаю по его приколам. — Джефф, что был мне как брат. Я знал его дольше всех.

— А ещё двое? — спрашивает Фейт, подняв два пальца.

Я киваю.

— Рекс и Рик. Они были как близнецы — куда один, туда и другой.

Она кивает, удобнее устраивая голову на диване, а мне хочется, чтобы её голова лежала на моей груди, и я мог её чувствовать. Я хочу чувствовать её дыхание на своей коже. Блядь.

— Рик, как и я, пережил взрыв, — выпаливаю я.