А всего-то одиноко сидящая женщина! Почему возникает подобный рассказ, как удалось фотографу всколыхнуть все это в нас? Вглядимся еще раз в этот снимок. Четкая красивая композиция: две пересекающиеся диагонали – уходящий ряд пустых стульев и фигура женщины, сидящей на скамейке. Она одна, но ощущение одиночества рождается не оттого, что она одна, нет. Пожалуй, это происходит оттого, что стулья пустые. Их много, и они пустые. А ведь на них могли сидеть люди. Могли, но не сидят. Ушли?

Конечно же, ушли. Ушли ее сверстники, знакомые, близкие. Она осталась одна. Одна, вся в прошлом. И тут только разглядываешь еще один пустой стул, который стоит рядом со скамейкой. Один, отдельно от всех других стульев. И понимаешь, что на нем мог сидеть какой-то особенно близкий этой женщине человек. И от этого грусть становится еще сильнее.

Все это рождается в нашем сознании, когда начинаешь разглядывать эту фотографию. И поражаешься, как много разных ассоциаций приходит в голову. Как много мыслей и раздумий рождает она! Одна фотография! Это тоже феномен фотографии.

Так как фотографы у нас в стране не получают систематического специального образования (видимо, считается, что это большая роскошь), то до всего им приходится доходить своим умом. Так, постепенно я начал знакомиться с творчеством известных мастеров. Ходил в Публичку, листал альбомы, читал книги и постепенно для меня становились ясными закономерности в развитии фотоискусства, отдельные имена и даты стали выстраиваться в стройную систему. Стало понятным, почему один мастер снимал удивительно резко, а другой делал снимки, больше напоминающие произведения импрессионистов, почему в один период фотографы предпочитали телеобъективы широкоугольникам, и наоборот. И многое-многое другое.

Но все-таки самым удивительным было знакомство с творчеством каждого нового большого мастера. Потому что, несмотря на все закономерности, большой художник всегда оказывается неожиданным и в чем-то не укладывающимся в привычные рамки. Так, открытием для меня (да, я думаю, не только для меня) стали произведения удивительного фотографа, поразившего всех тем, что в эпоху социальных потрясений, в эпоху, когда фоторепортаж стал доминирующим жанром и фотографы-космополиты бороздили нашу планету вдоль и поперек в поисках сенсационных кадров для прессы, он, не выходя из своей мастерской, сумел создать неповторимый мир, заставивший многих остановиться и оглядеться вокруг себя. И оказалось, что в этой бешеной гонке мы часто проносимся мимо чего-то такого, без чего жизнь наша оказывается неполной.

Помню, как поразила меня одна его фотография: окно, а на подоконнике стакан, в котором три розы – две белые и одна наверняка красная, хотя снимок этот и был черно-белым; небольшая морская раковина, разбросанные кнопки, капельки воды на подоконнике, коробки из-под фотобумаги и запотевшее стекло, за которым чуть угадывается осенний пейзаж. От этой фотографии нельзя было оторвать глаз. Она буквально завораживала. Снимок этот сделал чешский мастер Йозеф Судек. Потом я видел множество его работ, и все они были такими же простыми и одновременно удивительно поэтическими. Самые обыденные вещи вдруг начинали говорить. Говорили деревья, опавшие листья, обрывки мятой бумаги, старые письма. Говорил свет – таинственный, дребезжащий свет сумерек, в которых он так любил снимать.

Это тоже феномен фотографии.

Потом меня увлекла старая фотография, и я стал заниматься ее историей. Я видел сотни портретов людей, которые давно уже умерли, улицы городов, которые были разрушены и выстроены вновь, вещи, которыми уже никто никогда не будет пользоваться, – и все это рассказывало мне о жизни людей больше, чем десятки прочитанных книг. Впрочем, нет. Прочитанные книги оживали в моем воображении благодаря увиденным снимкам.

И это тоже феномен фотографии.

И наконец, за эти годы, работая, я общался со многими фотографами. Среди них были очень интересные люди, часто фанатики, целиком посвятившие себя профессии. Они рассказывали мне о себе, и это были интересные рассказы. Вот обо всем этом мне и захотелось написать.

Автор

Есть имена, которые в нашем представлении неразрывно связаны друг с другом. Например, Пушкин и декабристы. Но есть и никак не связанные понятия. Скажем, Пушкин и фотография. Как известно, наш гениальный соотечественник не дожил два года до ее изобретения. Отсюда, следуя законам логики, не очень вяжутся и два других понятия – декабристы и фотография… И тем не менее существует несколько фотопортретов декабристов. В этом могли убедиться посетители интереснейшей выставки «Декабристы в изобразительном искусстве», которая экспонировалась в Эрмитаже. Для многих это было чуть ли не откровением – еще бы, декабристы, герои войны 1812 года и фотография! Это казалось несовместимым. В этом, впрочем, нет ничего удивительного. Ведь сделаны эти портреты были в конце 1856 – начале 1857 года, уже после их, декабристов, возвращения из тридцатилетней ссылки, когда фотография стала вполне привычным делом. Именно тогда и были сфотографированы М. И. Муравьев-Апостол, С. П. Трубецкой, И. И. Пущин, С. Г. Волконский и другие.

Но, оказывается, существовали другие фотопортреты, сделанные значительно раньше, еще в Сибири. Упоминание о них я нашел у известного советского историка фотографии Сергея Александровича Морозова, который в своей книге «Русская художественная фотография» писал о неком фотографе Давиньоне, совершившем в 1845 году путешествие по России с целью снять ее достопримечательности. Он побывал в Москве и Украине, а затем отправился в Сибирь, где жили на поселении декабристы.

«Фотограф, – пишет С. А. Морозов, – сделал несколько портретов, в том числе портреты Волконского, Панова, Поджио. В Третье отделение царской канцелярии поступил донос. По предписанию из Петербурга фотограф был арестован.

Следственная комиссия не обнаружила преступного умысла, но жандармы разыскали все “дощечки” с портретами, снятыми Давиньоном, и уничтожили их».

Вот здесь уже есть чему удивляться. Фотография в России еще только делала свои первые робкие шаги, а кто-то уже едет в Сибирь снимать декабристов! Кто же этот энтузиаст, дерзнувший предпринять столь рискованное путешествие?

Один из пионеров отечественной светописи – о нем еще будет идти речь в нашей книге – Сергей Львович Левицкий, который, кстати, в Париже в начале 60-х годов прошлого века сделал фотопортрет одного из вернувшихся декабристов – С. Г. Волконского, экспонировавшийся в Эрмитаже, оставил воспоминания. Рассказывая о начальном этапе отечественной светописи, он писал: «Первое дагеротипное заведение для публики открыли французские литографы Давиньон и Фоконье в Никольской улице близ Большого театра (в Петербурге. – В. Н.). Эта фирма существовала недолго…» Выходит, что Давиньон был одним из первых профессиональных фотографов в России. Естественно, мне очень захотелось узнать поподробнее об этом человеке, о его поездке в Сибирь, о съемках, которые он там производил. И, конечно же, я втайне мечтал, что где-нибудь в архивах мне удастся обнаружить его фотографии, но верилось в это мало: слишком уж определенно написал об их судьбе С. А. Морозов. И поэтому я целенаправленно не искал портретов декабристов, но, работая в библиотеках, архивах, рукописных фондах, всегда интересовался, нет ли в этих собраниях каких-либо упоминаний о Давиньоне и о его поездке в Сибирь. Но их, увы, не было.

И вот однажды в музее Пушкинского Дома, просматривая список хранящихся там дагеротипов, я вдруг увидел знакомые фамилии: Волконский, Панов, Поджио. От волнения у меня перехватило дыхание. Неужели это те самые, никому не известные дагеротипы? Словно боясь спугнуть удачу, начинаю изучать все материалы подряд, разглядываю каждый экспонат из этой коллекции. Потрясающе интересно рассматривать фотографии, которым почти полтора века. Людей, изображенных на них, уже давно нет, умер фотограф, сделавший снимки, умерли люди, в чьих домах висели эти портреты, умерли дети этих людей и дети детей. В жизни человечества произошли гигантские изменения, громыхали войны, совершались научные открытия, человек неоднократно улетал с нашей планеты и возвращался назад, а люди, запечатленные на пластинке, все так же продолжают сидеть и смотреть в объектив аппарата, которого уже тоже давно не существует. Удивительно очарование старых фотографий!