- Это долгая история, - сглатываю, прочистив горло, - можно я не буду?.. Тринадцатого января.
- Кашалот? – внутри малахитов проскальзывает понимание.
Кроме моего кивка ничего и не требуется.
Он, едва касаясь, поглаживает большим пальцем мою скулу.
- Ты ведь Белла?
- Да, - от его новой теории я усмехаюсь, на миг забыв о том, что мы обсуждаем, - это мое имя. Белла.
Эдвард добродушно, широко улыбается. Заглядевшись на его улыбку, не замечаю, как руки резко меняют местоположение, обхватывая меня за пояс. Секунда – и песка под ногами больше нет.
- Эта мразь за все ответит, - негромкий, но убедительный, угрожающий шепот мужчины слышится возле моего уха, - за все, что с тобой сделал, я с него спрошу, Belle. Можешь не сомневаться.
Табун ледяных мурашек устремляется вниз, по спине. Обескураженность накрывает с головой, путаясь с уже выползшим наружу испугом. Что?..
- Не бойся, - очень вовремя, словно почуяв неладное, Эдвард мгновенно смягчает голос, целует меня в лоб, - когда мы вернемся домой, от Кашалота не останется и мокрого места.
Ещё одно выворачивающее душу обещание…
Меня все чаще посещает мысль, что Эдварду известна большая часть случившегося. И почему-то кажется, что не по рассказам Джаспера. Хейл не мог рассказать ему столько всего… интересного.
Я что-то упускаю из виду?
- Он куда хитрее, чем кажется, - севшим голосом сообщаю я.
- Ну, не хитрее меня, - Каллен покрепче перехватывает меня, осторожно наклоняясь. Усадив на песок, садится рядом, притягивая к себе. – Мы поквитаемся за сломанные жизни так, как полагается.
- Осторожнее, пожалуйста, - кусаю губы почти до крови, стискивая его ладони, уже освободившиеся от повязок. На миг губ касается улыбка – как и обещал Флинн, ни единого шрама. Все та же ровная кожа.
- Об этом точно не стоит волноваться, - он чмокает меня в висок, хмыкнув, - Кашалот – не самая крупная рыбка.
…Тихонький плеск воды снова занимает все пространство пляжа. Я снова в объятьях Эдварда и снова мне не нужно ничего – ни слов, ни мыслей, ни прочего. Непрошенные воспоминания – пугающие, доводящие до дрожи и исступления – просятся наружу, но я их не пускаю. Пошли к черту.
- Белла, - мужчина, перебирая пальцами мои волосы, начинает говорить довольно тихо, но среди мягкой тиши, в которую мы погрузились, баритон в любом случае звучит довольно слышно, - помнишь, ты сказала, что если мне нужно поговорить, ты всегда готова меня выслушать?
Поднимаю голову, оглядываясь на него. Эдвард предельно серьезен.
- Конечно, мой хороший, - мягко отзываюсь я, вздохнув, - тебе есть что рассказать?
- Тебе, - исправляет он, но наткнувшись на мое недоумение, поясняет, – если тебе нужно поговорить, я тоже готов выслушать. Что угодно.
- Это не… то есть я не… - выдыхаю, намереваясь сказать все так, как есть, без уверток, - история - грязь. Только грязь.
Сглатываю, пожав плечами. Глаза покалывает, и я прекрасно помню, чем обычно это кончается.
- Ничего подобного в тебе нет и быть не может, - переиначивая смысл моей фразы, отрицает мужчина. Не поверить его словам, тем более произнесенным таким тоном – сумасшествие. - Не говори ерунды.
- Ты не знаешь…
- Я узнаю, когда захочешь, - его рука чуть крепче обнимает меня, - просто имей это в виду, договорились?
- И ты…
- И я, разумеется, - посмеивается он. Теплое дыхание вкупе с нежными руками отговаривает плакать. Слез здесь совершенно не нужно. Ровно так же, как суфлера на балетном спектакле или оркестра внутри исторического музея. В крайней степени несовпадающая с царящей вокруг атмосферой вещь – соленая влага – противоречит всем законам мироздания.
Я думаю над его словами, прикрыв глаза.
Думаю, гладя на серебрящуюся водную гладь.
Думаю, ощущая крепкое рукопожатие и слыша знакомый аромат, ставший после заплыва лишь сильнее.
Думаю, приходя к мысли, что то, чем поделиться можно прямо сейчас, все же есть. Вопрос лишь в том, как на такое Каллен будет реагировать и что скажет мне в ответ. Услужливое сознание намекает, что отрицания и с этого фланга я не выдержу. Слишком рискованно…
И все же, решаюсь. Такой ночи больше не будет. Совсем скоро мы вернемся в Америку, где будет явно не до признаний.
Была не была.
- Эдвард? – осторожно зову, лелея последние секунды беспечности.
- Да? – он тут же откликается, не заставив меня ждать и лишнего мгновения.
- Я хочу… я знаю, что хочу рассказать.
Участливо улыбнувшись, он ободряюще смотрит на меня, ожидая продолжения. Не торопит. Будто догадывается…
Гляжу в малахиты, в свои собственные драгоценные камни, которые так сильно хочу видеть каждый день рядом, в поблескивающую в них нежность, в многообещающее желание защиты, в переливы понимания… верю. Точно верю. Что бы ни случилось, он от меня не отвернется. И я не отвернусь.
- Я тебя… - на выдохе шепчу, позволяя губам делать свое дело, а глазам следить за тем, что происходит внутри калленовских омутов, но договорить я не успеваю.
Разбивая тишину теплой ночи на мелкие, острые осколки, по пляжу проносится душераздирающий детский крик…
*
Спальня залита лунным светом. Каждая деталь, каждая складка простыни видна, как днем. Разве что с синеватым оттенком…
Огромная кровать освещается лучше всего – стоит прямо перед окнами. Впрочем, несмотря на это, не заметить среди её белоснежных простыней малыша, одетого в точь-точь такую же по цветовой гамме пижаму – задача несложная. К тому же, подсказку дает и беспорядок вокруг, сменивший те ровно застеленные покрывала, взбитые подушки и простыни, заправленные туго и аккуратно, на иллюстрацию к фразе «зона военных действий». Когда-то я такое уже видела…
- Джером! – Эдвард, ворвавшийся в комнату на мгновенье раньше меня, кидается к кровати. Белокурое создание, сидящее на ней, крепко обхватившее подушку, заливающееся горькими, громкими, сводящими с ума слезами, вскрикивает громче. Звук, что издает деревянная дверь, захлопываясь, вынуждает его вздрогнуть.
- Джерри? - растерянно бормочу, ища глазами причину, которая могла заставить его плакать. Как назло, ничего особенного. Здесь никого нет. За окном – теплая благодать. И даже страшные тени на стенах отсутствуют – их подобие, поселившееся там, скорее напоминает силуэты героев из детских сказок.
- Джером, Джером, - Каллен тщетно пытается дозваться сына, удерживая его в своих объятьях, от которых мальчик рыдает все громче и громче с каждой секундой, - ну что ты, мой маленький? Тише!..
В его голосе явно прорезается отчаяние. Отчаяние и беспомощность, подкрепляющееся сбитым дыханием. Он не может взять себя в руки. И я не могу. Не понимаю, что происходит.
- Родной, - прочистив горло, предпринимаю свою попытку, последовав примеру мужчины и подойдя к кровати, - зайчик, не нужно плакать, мы здесь, посмотри!
…Такого уверения ему точно было не нужно.
Что есть мочи дернувшись из сдерживающих его рук папы, Джером хрипло вскрикивает, моля о свободе. Широко распахнутые, доверху залитые ужасом драгоценные камешки застывают, заполняясь слезами.
Он нас не узнает?..
- Джерри, - отбрасываю к черту все сомнения, забравшись на простыни и удерживая пальцами вертящееся в разные стороны в попытке избежать прямого взгляда, детское личико. Эдвард помогает. Без него бы я не справилась. – Джерри, посмотри на меня. Посмотри, это я. Белла. Я – твоя Белла. Видишь?
Зажмуривается. Не хочет.
Моя решимость на миг вздрагивает.
- А папочка? Солнышко, твой папочка здесь, смотри, - убираю со взмокшего лба светлые волосы, кивая на Каллена. Но и к нему мальчик отказывается обращаться.
По-прежнему содрогаясь от рыданий, по-прежнему сжимаясь в комочек, как только позволяют руки отца, Джерри всхлипывает. Его единственное желание – освободиться. К гадалке не ходи.
Я поднимаю глаза на Эдварда. Безмолвно предлагаю… позволить ему. Хуже вряд ли будет.
