- Изабелла.

Усмехается – ее немое присутствие очевидно. Так же, как и вера в него. Так же, как и борьба за него.

- Изабелла.

Активируя смыв и прополаскивая рот, Эдвард внимательно смотрит на себя в зеркало, подмечая, что слезных дорожек нет, глаза не опухшие и кожа не такая уж и белая. По крайней мере, не смертельно. По крайней мере, жить можно.

- Изабелла.

Глубокий вдох.

Выдох.

- Изабелла, - и снова вдох.

Все, пора.

Дверь открывается, выпуская мужчину из уборной.

Двумя часами позже, когда мысли о Броуне и его команде задвинуты на задний план, когда горький привкус желчи во рту уничтожен мятной жвачкой и третья кружка чая от услужливого Леона остывает на красивом маленьком блюдечке, Эдвард чувствует себя человеком. Второй раз за весь день – приятное чувство.

Впереди маячит возвращение домой, к Белле, теплая постель и ласковые объятья. Она улыбнется, когда его увидит, и не будет плакать. Она с нежностью поделится ощущениями долгожданной беременности. Ну не лучшая ли это награда за все, что было? А тот «комочек», как она ласково его называет, тот ребенок, что под сердцем – за все будущее? Вполне справедливая оценка.

На часах половина пятого, и Эдвард ждет звонка от Элиота. Заканчивает с кое-какими планами, с удовольствием отмечая, что работа как-никак дает отвлечься, если взяться за нее. Все-таки он правильно сделал, что выбрал свой путь. Вряд ли стоматологическая карьера привлекала бы его больше маркетинга.

Звонит мобильный. Звонит на дальнем конце стола, под кипой бумаг, подсвечивая их дисплеем. Эдвард подумывает о том, что Белла-таки не выдержала и решила позвонить, не глядя на их утренний договор в лифте, но номер оказывается не жены, хоть и знакомый.

- Мама? – удивленно зовет Каллен, откладывая ручку и с интересом глядя на рабочую заставку ноутбука.

- Привет, милый, - смущенно отзывается Эсми, - ты не очень занят?

Эдвард отворачивается к окну. Такому же, как и у Паркера. Разве что немного меньше.

- Не очень.

- Хорошо, я быстро, - торопливо соглашается она, явно обрадовавшись, - я хотела бы извиниться за все то, что наговорил тебе папа, милый. Я только вчера узнала, и он…

- Мне не нужны извинения, - Эдвард поджимает губы, с ненавистью встречая знакомое сосание под ложечкой, когда вспоминается грозный тон и вид отца. Возможно то, что всю жизнь он не соответствовал его ожиданиям, «комплекс неполноценности», как любят утверждать психологические журналы, послужило не меньшей причиной столь долгих терзаний. Подлило масла в огонь.

Карлайл если и хвалил его, то скованно, с жесткой улыбкой. А вот что касалось наказаний и упреков, что касалось обидных слов – с лихвой, пожалуйста! Даже к тридцати годам ничего не изменилось. Он по-прежнему не видел в нем ничего, кроме объекта своих неоправдавшихся надежд.

- Эдвард, послушай меня, пожалуйста, - миротворец, коим мама всегда являлась, не дает ему вставить и двух слов, - это было глупо с его стороны и жестоко, я знаю. Он не имеет право высказывать тебе подобное, тем более по телефону…

Эдвард делает глубокий вдох, прогоняя воспоминания о том разговоре и времени, последовавшем за ним. Вечер, когда он заставил рыдать Беллу и когда едва не попался в лапы очередному мужчине, ярко отпечатался в памяти. Вплоть до последней снежинки и тонкой струйки сигаретного дымка.

- Что ты хочешь, чтобы я сделал? – в конце концов не выдерживает Каллен. - Назвал его «папочкой»?

- Эдвард, - она наверняка закатывает глаза. Она никогда так не делала прежде, но в последнее время Эдвард замечал за ней это довольно часто, - пожалуйста, прекрати.

- Мама, я не хочу все это обсуждать. Если тебе не о чем больше со мной говорить, как о Карлайле, давай попозже…

- Я хочу позвать вас на ужин! – выкладывает все карты Эсми, опасаясь, что он сейчас оборвет разговор. - Эдвард, вас с Беллой, к нам, сегодня в семь. Пожалуйста.

Чертово «пожалуйста»… сколько можно его повторять?

- Я не думаю, что это хорошая идея.

- Милый, вы же близкие люди, - Эсми давит на жалость или на сыновью любовь? И то, и иное по отношению к Карлайлу вряд ли пробудятся от векового сна, в таком случае, - вы поговорите, помиритесь…

А потом, утратив практически все аргументы, говорит. Тихо-тихо:

- Я не хочу выбирать между вами, Эдвард…

И эта фраза огненной стрелой пронзает сознание. Пронзает, вытягивая наружу ту же фразу от Беллы неделю назад. Там, в холодной ванной, когда сказала ему о ребенке: «Не заставляй меня выбирать между вами».

Господи…

- Ты не обязана этого не делать.

- Вы не встречаетесь, не пересекаетесь, не звоните друг другу! – сетует Эсми, едва ли не плача. - Как же не выбирать!

- Мама…

- Эдвард, пожалуйста! – восклицает та, громко выдохнув. Ее голос дрожит.

Вот и очередная точка невозврата.

- У меня не получится.

- Милый…

- В семь. У нас не получится в семь.

Эсми на мгновенье замолкает. Потом робко спрашивает:

- А в восемь?

- В восемь – да. Мы приедем, мама.

Она начинает горячо благодарить и улыбаться при этом – слышно по голосу, – а Эдвард с нежность лелеет в голове образ хрупкой миловидной женщины с мягкими бронзовыми волосами и красивыми зелеными глазами. Она настоящая мама. Она – пример для подражания. Каллен даже не сомневается, что Белла будет такой же. Она очень похожа на Эсми…

- До встречи, Эдди, - ласково прощается старшая миссис Каллен, припомнив его детское прозвище.

Эдвард улыбается, довольно, как ни в чем не бывало, как сотню раз прежде, хмыкнув:

- Пока, Mutti (мама).

Но, выключив телефон, неутешительно замечает, что сегодня, помимо всего уже произошедшего, предстоит еще один не самый легкий и не самый приятный разговор.

«Чудесный» день.

*

В коридоре возле их двери витает вкуснейший аромат сливочно-чесночного соуса, который Белла готовит только к одному блюду и только в особенные дни. Внутри Эдварда несомненно ждет «Омар Термидор а-ля Изабелла», и это обстоятельство не может не радовать. Весь сегодняшний день после ухода в восемь тридцать утра, мужчина ждал, когда вернется. И разговаривая с Элиотом, и рисуя схемы, и спускаясь за лососем, и особенно в туалете, в обед, когда больше всего мечтал увидеть рядом жену и посильнее обнять ее, ждал. Долгое ожидание тоже пытка. Зато когда приходит возможность его утолить…

Белла открывает дверь меньше чем через десять секунд после того, как Каллен нажимает на звонок. Открывает, широко улыбаясь при виде его. И вешает полотенце, что держит в руке, на плечо.

В квартире тепло, ярко горит свет в прихожей, аромат становится сильнее, вовлекая внутрь… никакого сходства с мрачным и темным переулком и ледяной улицей, через которую, благо, ему не пришлось идти, с ароматом сигаретного дыма в такси…

Эдвард с удовольствием делает шаг вперед, заходя внутрь, и тут же закрывает за собой дверь. Хочет как можно больше сконцентрировать всю атмосферу уюта и комфорта здесь. Ничего не хочет выпустить наружу, потерять. Даже каплю.

- Привет, - говорит девушка, легонько, в состоянии если нужно, прекратить, гладя его по щеке.

Мужчина кивает. Кивает и, не отвечая, обвивает жену за талию, привлекая к себе.

С наслаждением и любовью целует губы, ставшие, как и прежде, мягкими и розовыми. Будто не было ни больницы, ни крови, ни их синевы.

Белла снова в своем любимом желтом халате, материя которого – махровая – самая приятная для пальцев. Будь его воля, этот момент и эти ощущения – все-все, ничего не выкинув, – Каллен бы запечатлел как на фотопленку. Сохранил и потом множество раз пересматривал.

- Привет, - чуть позже отвечает он, заканчивая поцелуй.

- У тебя цветущий вид, мистер Победитель, - ласково замечает Белла, оглядев мужа с ног до головы и не заметив ничего, что могло бы потревожить.

У Эдварда внутри теплеет – и от ее слов, и от прикосновений, и от вида. Умиротворенного.