А теперь все это забирает? А теперь пытается отговорить? Но решение ведь принято! Решение наверняка не в его пользу! Так почему же Белла все ещё здесь?

- Никаких смертей, - недовольно бормочет она, убирая с его лба мокрые волосы, - ничего подобного, Эдвард. Мы просто останемся вместе. Без жертв.

Проскользнувшая в её голосе уверенность его озадачивает, но, стоит признать, малость утешает. Убеждает, что ещё не все и не до конца потеряно.

- Но я не могу так жить… - с горечью признается мужчина, сглотнув комок рыданий.

- Это пройдет. Это кризис, он бывает. Он бывает, и никто не застрахован… мы справимся.

- Ты не знаешь…

- Я узнаю все, что ты захочешь мне рассказать. Я уже говорила, что хочу, чтобы ты мне верил. И ещё раз говорю: верь мне, Эдвард. Я люблю тебя. Я никому и никогда тебя не отдам, что бы ты не сделал.

- Ты на меня не посмотришь!

Вздохнув, Белла обвивает левую половину его лица пальцами, приподнимая. Заставляет посмотреть прямо в свои глаза. Прямо внутрь карих омутов, искрящихся лишь состраданием. В них нет на него ни обиды, ни боли. Она простила?..

- Я смотрю, видишь, - убеждает, ласково проведя подушечкой большого пальца по скуле.

- Сейчас.

- И всегда. Я всегда только на тебя смотрю, - розоватые губы, отдающие фиолетово-багровым оттенком в темноте гостиной – на том диване, где он опять спал, - изгибаются в улыбке. Улыбке для него.

- Ты должна бояться…

- Я больше ничего не боюсь, - заверяет девушка, и теперь в голосе-таки проскальзывает ненужная и пугающая нотка. Болезненная.

И впервые в мужчине вспыхивает крохотной искоркой желание… согласиться. Как бы ужасно и невероятно это ни звучало.

Сумасшедшая ночь.

C большой неохотой он, кое-как переступив через себя, отстраняется от жены, медленно, но все же садясь рядом. Простыни сминаются, но хотя бы тот факт, что они сухие, утешает и о многом говорит.

Белла выпрямляется на своем месте следом. Смотрит на него с заботой, в руках держит его руки, не отпуская. Поглаживает их большими пальцами. На тесном диванчике мало места, а потому сидят они друг напротив друга и рядом. Всегда рядом, как обещали.

Эдвард видит, что жена если и проспала какую-то часть ночи, то точно давнюю. Под её глазами круги, кожа совсем белая, парочку венок проглядывает возле висков, а устроившиеся на немного впавших за последние дни щеках тени только пугают. Ему не хочется есть, даже больше – ненавидится. А ей?.. Разве при беременности здоровое питание – или хотя бы вообще питание – не главное правило?

И тут приходит ответ: ест, но токсикоз забирает все себе.

- Попробуй, - мягко шепчет Белла, выдавливая робкую улыбку, отвлекая его, - тебе станет легче, если попробуешь.

В её словах есть смысл и правда. Было бы так же легко принять решение…

- Это не то, что ты думаешь…

- Я ничего не думаю, Эдвард, - она пододвигается ближе. На тесном диванчике – и ещё ближе. Теперь их колени упираются друг в друга. Теперь руки, соединенные вместе, лежат друг на друге, - я хочу просто услышать правду от тебя. И помочь всем, чем только смогу.

- Не сможешь…

- Попробуй, - ещё раз повторяет девушка, ободряюще погладив его по плечу, - я слушаю, я с тобой.

Преступное желание образуется внутри. Преступное хотя бы потому, что не стоит никого посвящать в это дерьмо. Преступное, потому что Белла не заслуживает искупаться во всей той грязи, которую, думает, так жаждет. Это создание сделало для него в жизни больше хорошего, чем кто-либо другой. Оно бескорыстно и сильно – кажется, даже сильнее Эсми, хотя она одна из немногих, кто одаривал его подобным чувством без сокрытия, – любила его все эти годы. Неужели награда за это настолько ужасна? Неужели не предусмотрено чего-то более приятного, более легкого и нужного?

Но тут же возникает и другой вопрос: за столько времени был ли он в состоянии верить кому-то больше, чем Белле? Доверять кому-то больше? Есть ли вообще, кроме неё, на этом свете человек, которому он едва ли не с радостью даст в руки заточенный каленый нож, а сам, будто бы завидев диковинную птичку, повернется спиной?

Сейчас она пытается доказать, что ей можно верить. Но он знает. Он всегда это знал. Вопрос не о доверии. Вопрос о боли…

Хотя может ли она быть сильнее? Кто, в конце концов, раз за разом вытягивал его наружу из сей пучины?..

- Ты можешь не кричать, когда я буду… говорить?

Подобная просьба явно обескураживает миссис Каллен. Её глаза распахиваются, но лицо, в целом, остается невозмутимым. Девушка с готовностью кивает.

- Конечно. Ни в коем случае.

С силой зажмурившись, Эдвард старается трезво оценить свои силы. Пытается понять, может ещё терпеть или нет. Может справиться или нет. До одури страшно признаваться. Но также до одури болит там, а игнорировать это и днем, и ночью больше нет сил. Если Белла будет знать, она поможет? Она даст ему совет? Или она… уйдет? Окончательно и бесповоротно, не как сегодня…

Глубокий вдох.

Останется.

Глубокий вдох.

Не бросит.

Глубокий вдох.

Узнает.

Глубокий вдох.

Выдох.

- В переулке под нашим домом… разбили фонарь.

Белла полностью обращается во внимание. Ласково пожимает его подрагивающие ладони, все ещё не отпуская от своих. Кивает на первую фразу.

- Там был… мужчина.

Девушка хмурится. По её глазам ясно, что боится. Боится услышать плохое. А выбора нет.

Эдвард будто бы снова оказывается в детстве, когда сидел перед родителями, оправдываясь за свое поведение и отношение к Эммету. Тоже плакал, тоже был красным, как рак, от стыда и тоже не мог подобрать верных слов. За исключением причины, все повторяется и сейчас. Таким отвратительным и таким одиноким он себя ещё не чувствовал. Спасти сложно, но возможно – правда, только для одного человека.

- Он шел за мной, и я… - Эдвард делает очередной вдох, пытаясь оставить в легких воздуха и панически боясь ситуации из сна, заставившей по-другому посмотреть на многие вещи. И рассказать.

- Ты?.. – напоминает, что ждет продолжения, Белла после его двухминутного молчания. Незапланированного, разумеется.

Эдвард поднимает затуманенные слезами глаза на жену. С трудом заставляет губы, пусть и подрагивающие, не изогнуться в оскале. Решает, что нужно быстрее. Быстрее, пока ещё есть хоть какое-то желание.

- УЗИ… - едва слышно выдает он. – Транс… трансректальное…

Морщинок на лбу девушки становится больше. Она не понимает. Не понимает или не хочет понимать?

Эдвард морщится. Сильнее морщится, чем от боли.

Соединяет два кулака, дважды, прикусив губу, ударяя ими друг о друга. С яростью. С силой. Двумя бурными потоками слезы устремляются по щекам. Больше их ничего не держит.

- Он меня…

И повторяет новоизобретенный жест. Совершенно недвусмысленный.

На лице Беллы отражается ужас. Сначала недоумение, потом – неверие, затем оправданный ужас. Он сковывает её, не давая пошевелиться. Он заставляет рот приоткрыться в букве «о», а глаза распахнуться настолько, чтобы затерять среди себя все другое. Она не может заставить себя принять ту правду, которую так просила. Она не может… осознать.

- Тебя…

- Да. – Кивок.

- Изнасиловали? – её голос противится этому слову. Все её естество противится. Но ничего не поделать.

Эдвард видит, что обречен. Как только придет знание, сразу же придет и все иное, включая отвращение. Вполне закономерное, к слову. Настоящее.

Этой темной ночью, среди двух фонарей на улице и холодных светящихся часов на тумбочке телевизора, в их когда-то самой уютной и самой теплой квартире все перепуталось, переменилось и навсегда утеряло верное направление.

Если бы он мог загадать самое заветное желание, попросил бы восемнадцатого ноября вернуться домой по другой дороге.

- Эдвард… - придушенно зовет девушка, видя, как он сжимает зубы. Но продолжить не может. Не имеет ни малейшего представления как.

Он понимает. Он не осуждает.