— Я насмотрелась на рваные халаты и дырявые чулки дома. В родной коммуналке. Хватит!

— Cherie, да я тебе ничего не предлагаю. Просто хочу, чтобы ты расслабилась, отдохнула в менее обязывающих туалетах, что ли…

— Так, может, мне угощать тебя кофе, не снимая бигуди и в халате? Не зли меня, Пьер!

Легаре умилялся до слез, слушая, как его принцесса вспоминала свое «ужасное прошлое». Наивный в житейских делах, он, забыв действительное прошлое любимой (о, эти панегирики французского искусства жертвенной, почти неземой любви остепенившейся куртизанки!), с простодушным упорством стремился к теплу домашнего очага. И верил, что Гали желает того же…

Наблюдая, как появляется золотистая пенка, Гали хихикнула. И чуть не упустила кофе. Она вспомнила, как однажды Пьер принес пластинку: «Это — Азнавур». Бархатный сексуальный голос знаменитого шансона исповедовался:

«Я помню, как я встретил тебя на Елисейских Полях, ты была юная, у тебя были прекрасные волосы.

Потом мы стали жить вместе, ты начала курить сигареты, но у тебя оставались все такие же красивые волосы.

И вот теперь, когда нам уже по пятьдесят, я прихожу домой, бегают внуки, и ты опять сидишь на кухне, опять в бигуди, опять куришь, на тебе какое-то старое платье, и я понимаю, что жизнь прошла, что от той девочки с Елисейских Полей, может быть, ничего не осталось.

Но я тебя все равно люблю, потому что когда-то я тебя встретил на Елисейских Полях».

«Глупенький мой», — улыбнулась Гали и, подхватив джезву, отправилась в свой роскошный будуар.

Согревшись кофе, она решила проверить, как поживает ее небольшое — пока! — состояние. В спальне Гали нащупывает еле заметную точку, в середине цветка на рисунке обоев, нажимает ее, и небольшой квадрат стены отделяется, превращаясь в тайную дверку, за которой спрятан сейф. Набрав одной ей известную комбинацию, она получает доступ в сокровищницу. Икона, украденная у Бутмана, несколько колечек, колье, браслеты — все, как утверждал Эдик — дай ему Бог здоровья там, на Севере, — принадлежало особам императорской крови. Ну да, если и не царственным персонам, то вещицы сами по себе изумительной работы, не говоря уже о камнях и золоте. Икону Роже обещал устроить так, что и «доска останется при тебе, на черный день, и денег заработаешь прилично». Заперев сейф, Гали улеглась в постель с журналом, зевнула и погасила свет.

Утром ее, как всегда, разбудил Легаре.

— Ты не забыла, cherie, — сегодня мы покупаем тебе машину?

В ответ Пьер услышал дикий вопль восторга.

Едва они вошли в салон, как главный менеджер профессиональным чутьем безошибочно определил в Легаре покупателя. Взглядом он подозвал одного из помощников, который моментально понял, «кто тут главный», и, стараясь не пялиться на Гали, толково, без излишеств, но не без восторга, прочитал лекцию на тему «мерседес», демонстрируя прежде всего комфорт авто.

— Выбирай, дорогая, — и Легаре широким жестом обвел невысокий подиум, где с достоинством, наблюдая за людьми, расположились шикарные, знающие себе цену автомобили.

— Этот. — Гали, не раздумывая, подошла к серебристому «мерседесу».

— Посмотри еще, вот интересный цвет.

— Этот, — не отходила от автомобиля Гали, под восхищенными взглядами менеджеров салона. Такая женщина стоит «мерседеса»!

А Гали молча поглаживала сверкающую гладь капота, словно приручала автомобиль. Она совершенно не слушала юного менеджера («Мадам, видите, как удобно встроена магнитола… пепельница поднимается нажатием кнопочки»). Им не понять — сейчас она взяла реванш над Лешкой-племянником. Лешкой из беспечной арбатской юности.

Лешкин дядя, у которого не было своих детей, вернувшись из Нью-Йорка, где он много лет сопредседательствовал в одном из подкомитетов ООН, подарил племяннику по случаю более чем скромного окончания средней школы привезенный им «мерседес». В Москве этот «мерседес» был единственным экземпляром в частных руках. Все остальные «иномарки» были только во владении иностранных миссий и посольств. Остановившаяся посольская машина собирала десятки зевак, которые с восхищением и опаской рассматривали красавец автомобиль, боясь подойти к нему совсем близко, так как полагали, что этим они могут нарушить государственную границу. В те времена по Арбатской площади проезжали за час две «полуторки», четыре «Победы» и один «ЗИМ», а личные машины отечественного производства имели только известные военачальники, крупные ученые и звезды кино и балета. Обладание иностранным автомобилем возносило молодого человека в глазах его окружения на недосягаемую высоту. Прокатиться с Лешкой Андриановым, да еще на глазах у соседских девчонок, значило утереть им всем нос на вечные времена. Уже тогда Галя решила, что шикарный автомобиль как символ успеха, принадлежности к обществу избранных однажды будет и у нее.

Машину Легаре оформил на Гали, торжественно вручив ей документы.

— Завтра начну тебя учить.

— Ты такой милый. А куда поедем?

— Подальше от Парижа. Правила у нас суровые. Поездим за городом, потом сдашь на права.

К безмерному удивлению Легаре — а удивляться ему теперь приходилось постоянно, — Гали после первых же уроков вела себя за рулем свободно, и порой ему казалось, что она когда-то водила машину, но держала это в тайне. Так или иначе, через месяц он доверял ей уже поездки по Парижу, сидя, разумеется, рядом, готовый в любой момент признаться полицейскому, что «лишь на минуту доверил управление мадам». Гали к тому времени знала Париж лучше многих коренных парижан, которым знакома лишь ближайшая булочная, пивная и автобусный маршрут до места службы. Но дотошный Легаре считал, что она ездит слишком темпераментно: «надо подождать». Конечно, он знал, что она берет машину самостоятельно. Что поделаешь — «мерс» стоит в подземном гараже ее дома на бульваре Османн, она — владелица машины. Оставалось лишь уповать на Бога и судьбу. Если бы только это… Гали, снедаемая природным авантюризмом и стремлением нарушать любые законы любого государства, вела себя крайне неосмотрительно. Хотя перед выездом ее предупреждал Анатолий:

— За тобой на первых порах будут наблюдать спецслужбы. Не допусти прокола, Галя.

Все оказалось забытым, едва она приземлилась в Орли. Гали свободно ездила по Парижу, обследуя антикварные бутики и посещая блошиные рынки в Латинском квартале. Салоны красоты и бутики Эрмес и Пьера Кардена не могли ждать, когда будет свободен Легаре. «Я же не могу постоянно выдергивать тебя из офиса или с переговоров, Пьер». Легаре оставалось лишь умолять любовницу:

— Будь предельно аккуратна, дорогая.

— Все будет comme il faut[8], милый.

Но в один прекрасный день судьба все-таки «подставила ножку» мадам Гайяр: Гали не вписалась в поворот авантюристки, после чего припарковалась там, где это было категорически запрещено. Немедленно из-под земли вырос полицейский.

Секунда понадобилась арбатской хулиганке, чтобы принять грамотное решение.

— Мадам, вы нарушили правила. Пожалуйста, ваши права.

— О, мсье. У меня сегодня ужасный день, как хорошо, что я встретила вас!

— Понимаю ваше состояние, мадам. — Ажан был сама галантность, подкрепленная незыблемой любовью к порядку. — Пожалуйста, ваши права.

— Но я именно об этом и говорю, мсье. Вы видите — у меня нет не только прав, но и сумочки вообще. Ее украли — где бы вы подумали» — в Галери Лафайет. — Прелестные изумрудные глаза наполнились слезами, голос «пострадавшей» был полон отчаяния. — Там лежали двадцать тысяч франков — я так и не успела купить жакет, — чековая книжка, записная, абонемент в библиотеку и самое главное, мсье, — права. Мои права, о мсье, умоляю, пожалуйста, найдите вора!

— Мадам, успокойтесь, мы сейчас поедем в полицию и во всем разберемся.

Поглядеть на «несчастную русскую», ограбленную в самом престижном магазине Парижа, заглянул в отдел почти весь личный состав участка. А поскольку мадам Гайяр к тому же оказалась невероятно красива, к ее жалобе отнеслись с максимальным участием и немедленно выдали справку о том, что «права на вождение автомобиля, выданные мадам Гайяр в СССР (город Москва)» были «украдены вместе с сумкой такого-то числа в Галери Лафайет по адресу бульвар Османн, 40». А Легаре еще говорил, что французы — бюрократы! Пряча невероятный документ в карман шелковой юбки, Гали удивлялась неимоверной легкости, с которой она обвела вокруг пальца парижских ажанов: «Черта с два наш московский гаишник поверил бы моей песне». Так или иначе, но через неделю мадам Гайяр «восстановила украденные права» совершенно официально. Вопрос о сдаче экзаменов отпал за ненадобностью. Однако во время жалостных рыданий в полицейском участке Гали убедилась — смотреть и слушать ее в Комитете выучили отлично, — в какую кругленькую сумму выливаются штрафы за неправильную парковку и сколько времени придется потратить нарушителю, чтобы уладить дело. Как сложно парковаться в Париже, она уже знала. Поскольку такая ситуация Гали категорически не устраивала, исправить ее помог случай.