Коптев после этого боя говорил отделению:

– Отваге и мужеству нам надо учиться у Баранчука. Мы должны отомстить за него и других товарищей. Родные наши, возможно, уже считают нас погибшими, но не трусами и изменниками, а героями. И если нам действительно придется тут погибнуть, то только так, как считают наши отцы...

В первые дни боев командование полка поставило перед взводом разведки задачу: во что бы то ни стало раздобыть необходимые сведения о противнике и достать “языка”. Командир отряда Якунин спросил желающих на это опасное дело, но так как добровольцев было больше чем достаточно, он отобрал троих: Валентина Авдеева, Петра Коптева и Василия Миронова. Еще очень просился Михаил Послушняк, говоря, что если берут Миронова, то почему оставляют его. Ведь они с Мироновым в детстве всегда играли только разведчиков. Командир отряда Якунин улыбнулся:

– Я очень доволен вами, товарищи разведчики. Знаю я вас мало, но вижу, что воевать с вами можно. Но в эту разведку, товарищ Послушняк, идти приказано мне лично. Вы же примите от нас документы и останетесь за меня...

Перед выходом разведчики весь день рассматривали местность, по которой им придется идти в темноте. Сдав свою снайперскую винтовку, Миронов взял более легкую, самозарядную. У командира взвода и Коптева были автоматы. Едва стемнело, начали спускаться в седловину. Дул сильный, сырой и холодный ветер. Однако ночь была не особенно темной, и это помогало движению.

По условиям местности, на которой не очень-то развернешься, боковых дозоров не было. Шли цепочкой, причем командир взвода и Коптев были в ядре. Авдеев замыкал движение, а Миронов шел первым. Им пришлось делать большой крюк, и лишь во второй половине ночи они проникли к немцам в тыл. В полной тишине двигались под высокой скалой хребта, на котором находились немцы. Вскоре Миронов подал сигнал остановиться. Потом передал шепотом, что можно начинать подъем на хребет. Через несколько сот метров пути по очень узкому карнизу, прилепившемуся к отвесной стене, увидели, что карниз начал расширяться. Разведчики были настороже.

И тем не менее Миронов чуть было но прошел мимо немца, мирно спавшего в каменной нише. Вернувшись на два шага назад, он прислонил штык своей винтовки к груди немца, подумав при этом, что, возможно, он мертвый, и тихо, но резко сказал:

– Хенде хох!

Но немец и не думал поднимать руки. Словно дикий зверь, он бросился на разведчика, мгновенно отклонив штык. О своем оружии он забыл или думал, что обезоружен. Сцепившись, они покатились по откосу прямо к пропасти. Чудом надо считать, что немец не закричал – тогда бы все пропало.

Переваливаясь друг через друга, они все ближе подкатывались к пропасти. На самом ее краю их задержал маленький выступ, но Миронов оказался внизу, и немец начал его душить, одновременно стараясь стукнуть головой о камни, когда разведчик старался приподнять ее, напрягаясь для последней схватки.

И вот тут подоспела помощь. Миронов услышал глухой удар, потом еще один. Рука немца ослабла, и он протяжно застонал. Это Коптев, рискуя сорваться в пропасть, просто скользнул сверху вниз по откосу на выручку. А когда Миронов поднялся, он еще раз ударил немца, прошептав при этом: “Это я ему по-морскому...” Коптев никогда не был моряком, хотя всегда мечтал об этом. Поэтому часто он любил повторять какие-нибудь “морские” слова, и уж, конечно, все, что он делал, было “по-морскому”.

Оглушенный немец хрипел у них под ногами. Миронов также шепотом спросил;

– Ты его случайно не кинжалом?

Но Коптев только покачал головой. Потом, затыкая немцу рот заранее приготовленной солдатской портянкой, сказал:

– Бери его за ноги, потащили. Когда отойдет – сам расскажет...

Немцы все же что-то почуяли. Они подняли шумную, но беспорядочную и неприцельную стрельбу. Вблизи разорвалась граната, потом другая. Надо было спешить, и разведчики ускорили шаг.

Когда Миронов и Коптев дотащили немца до места, где их ожидали товарищи, Якунин спросил Коптева буквально словами Миронова:

– Ты его случайно не кинжалом?

– Нет, товарищ командир,– весело ответил Коптев,– я его прикладом по босой голове.

– Ну-ну,– сказал командир, а Миронов улыбнулся. Он вспомнил, как объяснял недавно другу, что для снайпеpa босая, то есть без каски голова противника, как подарок судьбы.

Дальше шло все более или менее гладко, пока немец не пришел в себя. Он сразу же попытался вырваться и бежать, а когда это не удалось, улучил момент и чуть не бросился в пропасть, увлекая за собой и разведчиков. А ведь дальше еще труднее будет, когда начнется узкий карниз.

– Что будем делать с этим идиотом?– зло прошептал Авдеев.

– Я считаю, надо выдавить из него сейчас, что следует, а потом пусть бросается, черт с ним.

– Сейчас он все равно ничего не скажет, – сказал Коптев, – только время потеряем.

– А что предлагаешь ты? – спросил командир. Ночь стала еще темнее, начинался дождь со снегом, разведчики нетерпеливо застыли на мокрой и скользкой тропе,

– Есть один морской выход, – сказал, помолчав, Коптев. – Снова оглушить его и в таком виде доставить.

– Ну что ж,– сказал командир, – идея хорошая и, пожалуй, единственно реальная в нашем положении...

Немец был очень тяжелым. Разведчики это поняли через какую-нибудь сотню метров. Часто менялись, потому что несли по двое – иначе не позволяла тропа. Уже в расположении полка облегченно вздохнули, но тут подоспела новая беда: немец никак но мог прийти в чувство. Несколько раз Якунин ходил на КП и на немой вопрос майора слегка разводил руками, дескать, бог знает, что с ним случилось. Майор полусердито выговаривал:

– Тоже мне, разведчики! Нашли дохлого немца и хотят, чтоб он им секреты выкладывал!..

Наконец уже утром он получил радостное известие: “язык” пришел в себя. Коптев во взводе шутил:

– Стоит нам сейчас показаться, он снова потеряет сознание...

...Между хребтом, на котором находились немцы, и ледником была небольшая каменная гряда. Среди этих камней находилось два отделения стрелков, занимавших оборону. Дело в том, что немцы тоже стремились овладеть грядой: с нее они расстреливали наших раненых, которые шли по леднику на перевал. Вот и в этот раз немцы стали накапливаться с другой стороны гряды, и вскоре тут завязался бой. Но раненые имели теперь возможность уходить по ночам целыми партиями, не опасаясь, что не дойдут в тыл. Для самих же стрелков создавалась угроза окружения.

Командование батальона решило подкрепить стрелков разведчиками. В пути командир взвода был ранен, и командование группой принял Михаил Послушняк. Он привел разведчиков к гряде, и те увидели, что в живых остались четыре стрелка, да и те были ранены, хотя не прекращали боя. Их отправили в тыл.

Два десятка разведчиков, во главе с Послушняком, несколько часов сражались с фашистами и слегка удивлялись, когда выпадало время для размышлений, что враг словно и не убывает.

Рассматривая противоположную каменную стену в оптический прицел, Миронов заметил, что на ней что-то болтается. Присмотревшись внимательно, он понял, что немцы, не имевшие иного доступа к гряде, спускали своих солдат но канату. Их трудно было заметить, потому что они были в маскировочных халатах.

– Ага, фрицы, – сам себе сказал Миронов, – теперь будет порядок!

Рассматривая теперь внимательно стену хребта, он даже без оптики легко обнаруживал опускавшихся немцев и начинал стрелять в тот момент, когда те были ближе к подножию, чем к вершине. Было видно, кто из них оставался невредим, а кто убит или ранен: первые старались поскорее опуститься, а вторых немцы поднимали обратно.

Это продолжалось долго. Чтобы проверить, не опускают ли немцы своих солдат по ночам, несколько наших бойцов устроили засаду под стеной, когда едва стемнело. Они просидели до рассвета и выяснили, что не опускают. Миронов из своей снайперской винтовки продолжал уничтожать тех, кого опускали днем, а другие разведчики все время теснили засевших в камнях, пока однажды ночью не окружили окончательно п не забросали их гранатами.