Зачисленный в училище Гумилев опять почувствовал себя свободным поэтом. Выслушивать нудные объяснения полковника-артиллериста о ведении огня с закрытой позиции казалось скучным и ненужным. Другие дисциплины были не лучше.
В начале сентября в «Приюте комедиантов» был вечер молодой поэтессы Ларисы Рейснер. Николай Степанович впервые пришел в это артистическое кабаре, сменившее «Бродячую собаку», закрытую полицией за нарушение «сухого закона».
Со сцены читала отрывки из своей поэмы высокая, яркая девушка с огромными серо-зелеными глазами. В небольшом зале, где за чашкой черного кофе сходились рафинированные представители интеллектуального мира столицы, ее надменная красота особенно бросалась в глаза. Худощавый прапорщик в черном мундире с двумя «Георгиями», сидевший за столиком, не отрываясь смотрел на юную поэтессу большими холодными глазами.
Лариса знала этого гусара, знала его прямые, резкие критические суждения о поэзии. Стихи Рейснер, кажется, никого не волновали, но для нее это было не так уж важно. Она отчетливо видела одного Гумилева, который улыбался, одобряя не стихи, а ее красоту. Это было ужасней самой строгой критики, и все-таки холодный пристальный взгляд Гумилева притягивал Ларису.
Подошел молоденький поэт Всеволод Рождественский, поздравив с успехом: Гумилеву понравилось. Знакомство состоялось тут же. И начался новый, нетривиальный роман между романтиком-конквистадором и романтиком-революционером.
Лариса Михайловна Рейснер, дочь профессора М. А. Рейснера, была на девять лет моложе Гумилева. Перед войной ее отец читал курс права в Томском университете, но вынужден был оставить должность после того, как В. Бурцев выступил с разоблачением его сотрудничества с охранным отделением. Рейснеры переехали в Петербург, он стал приват-доцентом Санкт-Петербургского университета. Лариса, родившаяся в Люблине, училась в Петроградском психоневрологическом институте, одновременно слушая лекции в университете.
О ее красоте вспоминали многие мужчины. «Я помню то ощущение гордости, которое охватывает меня, когда мы проходили с нею узкими переулками Петербургской стороны… Не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, и каждый третий — статистически точно установлено — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе», — свидетельствует Вадим Андреев, сын писателя. «Русокосой надменной красавицей» назвал Ларису ее ровесник Всеволод Рождественский. Только Ахматовой Рейснер показалась «похожей на подавальщицу в немецком кабачке».
Вскоре Гумилев вновь встретился с Рейснер в «Приюте комедиантов». Теперь они сидели за столиком вдвоем, и Гумилев рассказывал, что в Массандре, в нежном лепете морских волн он явственно слышал имя «Лера», о своих замыслах написать трагедию из скандинавского эпоса, где будет героиня с таким именем. Потом было медленное блуждание по ночным, опустелым улицам Петербургской стороны — «как по руслам высохших рек». 23 сентября в ответ на полученное от Рейснер письмо Николай Степанович послал ей стихи:
Что я прочел? Вам скучно, Лери,
И под столом лежит Сократ.
Томитесь Вы по древней вере? —
Какой отличный маскарад!
……………………………
Я был у Вас совсем влюбленный,
Ушел, сжимаясь от тоски,
Ужасней шашки занесенной
Жест отстраняющей руки.
Теперь, забросив фортификацию, Гумилев по ночам работал над своей драматической поэмой. Лариса Рейснер вдохновляла его, становясь в воображении исландской девой, живущей среди свирепых воинов-волков. Таинствен облик этой девушки: днем она — Лера, воспитанная жестокими обычаями и обрядами язычников, стремящихся к власти, ночью совсем иная, тоскующая, нежная и страстная Лаик. Такое соединение противоположных характеров поэт угадал в реальном прототипе: Лариса сочетала в себе дерзкий порыв к борьбе, к победе и тонкое понимание поэзии, нежность чувств, даже религиозность, хотя и с примесью легкой иронии.
«Гондла» — так поэт назвал драматическую поэму — написана в форме монологов и диалогов. В ее основе — давно волновавшее поэта столкновение зла и добра в человеческой жизни. Зло — это жажда власти, беззаконие, эгоизм, душевная грубость, которыми в поэме наделены язычники. Добро олицетворяют христиане-ирландцы с их смирением, милосердием, любовью к ближнему. Поэт для них равноценен королю, тогда как грубые исландцы ненавидят и презирают искусство.
Фабула поэмы сложна. Король исландцев задумал выдать свою дочь Леру за ирландского королевича и тем объединить обе державы. Но на пути из Ирландии происходит подмена, и вместо королевича прибывает Гондла, сын ирландского поэта, слабый телом горбун. Большинство исландцев и их вождь не знают о подмене, и Леру выдают замуж за горбуна. Но брак не состоялся: исландские воины подсылают одного из своих на брачное ложе Леры до Гондлы, этим нанося ему страшный удар. К тому же обнаруживается, что Гондла — не королевич, а сын «жалкого скальда». В драматических коллизиях проявляется высокий дух Гондлы. Любовная страсть к Лере-Лаик одухотворена другой, более глубокой христианской любовью, всепрощением и жертвенностью во имя спасения души. Сама физическая жажда оказывается греховной — ведь Лера, как выяснилось, сводная сестра Гондлы, и только случайность предотвращает кровосмешение. Лера стремится к власти, она хочет быть королевой, и ей, дневной, не нужен жалкий горбун. А Гондла, узнав о своем происхождении, понимает, что его путь — иной:
Мой венец не земной, а небесный,
Лаик, терны — алмазы его.
Отождествляя Ларису Рейснер с Лерой-Лаик, поэт отождествляет себя с Гондлой: некрасивым, слабым горбуном, но духом более сильным, чем его грубые соперники — Снорре, Груббе, Лаге. На предложение Ахти идти войной на датчан Гондла отвечает:
Ахти, мальчик жестокий и глупый,
Знай, что больше не будет войны.
Для чего безобразные трупы
На коврах многоцветной весны?
Уже зная, что в Ирландии он провозглашен королем и может, взяв свою сестру Лаик, вернуться на родину, Гондла приносит себя в жертву ради того, чтобы обратить язычников-исландцев в христианство:
Вы отринули таинство Божье,
Вы любить отказались Христа,
Да, я знаю, вам надо подножье
Для Его пресвятого креста!
[ставит себе меч на грудь]
Вот оно. Я вином благодати
Опьянился и к смерти готов,
Я монета, которой Создатель
Искупает спасенье волков.
Религиозное чувство, потребность искупительной жертвы поэт переносит и на себя. Он тоже готов отдать жизнь «за други своя», надеясь обрести прощение всех своих наслаждений бурной жизнью. Остается и глубоко скрытая обида Гондлы за поруганную честь, хотя эта обида и прощена во имя братской любви.
Поэма писалась легко и быстро. Но Гумилев из суеверия никому не говорил о своем труде.
1 октября он послал письмо жене, проводившей время в Слепневе:
«Дорогая Анночка, больше двух недель от тебя нет писем — забыла меня. Я скромно держу экзамены, со времени последнего письма выдержал еще три, осталось еще только четыре [из 15][10], но среди них артиллерия — увы! Сейчас готовлю именно ее. Какие-то шансы у меня все-таки есть… Адамович с Г. Ивановым решили устроить новый цех, пригласили меня. Первое заседание провалилось, второе еще будет. Я ничего не пишу [если не считать двух рецензий для Биржевки][11], после экзаменов буду писать [говорят, мы просидим еще месяца два]. Поблагодари Андрея за письмо. Он пишет, что у вас появилась тенденция меня идеализировать. Что это так вдруг. Целую тебя, моя Анечка, кланяйся всем, твой Коля».