Под «искателем приключений» Гумилев имел в виду терского казака Николая Ашинова, который в 1889 году во главе отряда, сопровождаемого архимандритом Паисием и монахами, пытался основать к северу от Джибути поселение «Новая Москва», купив земли у местного султана. Но французские крейсеры подвергли русский лагерь бомбардировке и взяли весь город в плен. Избежать плена удалось только поручику Федору Мешкову, он ушел в глубь страны, достиг города Энтото, тогдашней столицы Абиссинии, и побывал у императора Менелика.

В декабре 1912 года Николай Степанович встретился в университете с известным египтологом, первым в России абиссиноведом Борисом Александровичем Тураевым, которому принес в подарок абиссинский складень: Деву Марию с младенцем на одной половине и святого с отрубленной ногой на другой — и стал рассказывать о своем путешествии. Ученый поинтересовался, было ли сделано сообщение в Академии наук. Гумилев был смущен: он всего лишь неприлежный студент, которого академики просто не станут слушать. Но, вспоминает он, «не прошло и получаса, как с рекомендательным письмом в руках я оказался на витой каменной лестнице перед дверью в приемную одного из вершителей академических судеб». Это был помощник директора Музея антропологии и этнографии имени императора Петра Великого крупнейший этнограф Лев Яковлевич Штернберг. К удивлению поэта, «принцы официальной науки оказались, как настоящие принцы, доброжелательными и благосклонными».

Предложенный Гумилевым маршрут экспедиции академия не приняла, как слишком дорогой. Пришлось выбирать другой: «Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции». Гумилев получил согласие взять себе в помощники своего племянника Н. Л. Сверчкова, Колю-маленького, 18-летнего юношу, давно мечтавшего о путешествиях.

Сверчков не только любил охоту и природу, с детства увлекался энтомологией, собирал и классифицировал жуков и бабочек, но был и хорошим фотографом. К тому же, как отмечал дядя, «он отличался настолько покладистым характером, что уже из-за одного желания сохранить мир пошел бы на всевозможные лишения и опасности».

Но на финансирование экспедиции у музея было мало денег. Нашлось всего 600 рублей: 400 выдали на руки, 200 обещали выслать позже в Абиссинию. Чтобы восполнить недостаток средств, директор музея академик Василий Васильевич Радлов обратился к председателю Российского Добровольного флота:

В ответ было получено разрешение бесплатного проезда от Одессы до порта Джибути. Гумилеву был дан также «Открытый лист» — официальный документ, подтверждающий цель поездки. Кроме того, академик просил русского посланника в Абиссинии Чемерзина оказать экспедиции содействие:

От Военного ведомства было получено пять винтовок и тысяча патронов.

Денег, выделенных академией, было недостаточно, и Анна Ивановна опять съездила в банк и сняла нужную сумму.

Наконец сборы закончились, багаж был отправлен, билеты на поезд заказаны. И тут Гумилева свалила болезнь: головная боль, температура под сорок. Доктор сказал: «Вероятно, тиф». Всю ночь больной бредил. Утром его навестил Георгий Иванов. «Жар был так силен, — вспоминал он, — сознание не вполне ясно: вдруг, перебивая разговор, он заговорил о каких-то белых кроликах, которые умеют читать, обрывал на полуслове, опять начинал говорить разумно и вновь бредил. Когда я попрощался, он не подал мне руки: „Еще заразишься“ — и прибавил: „Ну, прощай, будь здоров, я ведь сегодня непременно уеду“».

Иванов пришел на другой день, и оказалось, что «за два часа до отхода поезда Гумилев потребовал воды для бритья и платье. Его пытались успокоить, но не удалось. Он сам побрился, сам уложил то, что осталось не уложенным, выпил стакан чаю с коньяком и уехал».

Случилось это 7 апреля. 9-го путешественники были в Одессе, а еще через день на пароходе «Тамбов» вышли в море. Знал ли Гумилев, что 14 лет назад на этом пароходе отправился в свой очередной вояж отважный русский путешественник Александр Ксаверьевич Булатович, ротмистр лейб-гвардии гусарского полка? С 1896 года он несколько раз побывал в Абиссинии, дошел до реки Баро, с отрядом раса Уальде Георгиса был на озере Рудольфа, даже стал военным советником негуса Менелика II, которого постоянно предупреждал об опасности проникновения англичан в Западную область страны. В 1911 году Булатович, уже принявший в России монашеский чин, узнав о тяжелой болезни негуса, приехал в Аддис-Абебу в сопровождении духовенства с чудотворными иконами и елеем, освященным епископом в Москве, чтобы попытаться исцелить императора. Ему хотелось получить разрешение на открытие православного монастыря на одном из пустынных островов неподалеку от столицы. Но оба намерения успеха не имели.

Теперь на «Тамбове» в Абиссинию плыли Гумилев и Сверчков. «Какие-нибудь две недели тому назад бушующее и опасное Черное море было спокойно, как какое-нибудь озеро. Волны мягко раздавались под напором парохода, где рылся, пульсируя, как сердце работающего человека, невидимый винт. Не было видно пены, и только убегала бледно-зеленая малахитовая полоса потревоженной воды. Дельфины дружными стаями мчались за пароходом, то обгоняя его, то отставая, и по временам, как бы в безудержном припадке веселья, подскакивали, показывая лоснящиеся мокрые спины. Наступила ночь, первая на море, священная. Горели давно не виданные звезды, вода бурлила слышнее. Неужели есть люди, которые никогда не видели моря?»

Из Порт-Саида 13 апреля он послал жене открытку с изображением Суэцкого канала: «Безумная зима сказывается, я отдыхаю как зверь… С нетерпением жду Африку». Другую открытку с видом Порт-Саида он послал Ольге Высотской в Москву.

Из Джибути Гумилев написал жене: «Мое нездоровье прошло совершенно, силы растут с каждым днем… Мой дневник идет успешно, и я его пишу так, чтобы прямо можно было печатать. В Джедже с парохода мы поймали акулу; это было действительно зрелище. Оно заполнило две страницы дневника… С нами едет турецкий консул, назначенный в Харар. Я с ним очень подружился, он будет собирать для меня абиссинские песни, и мы у него остановимся в Хараре. Со здешним вице-консулом Галабом, с которым, помнишь, я ссорился, я окончательно помирился, и он оказал мне ряд важных услуг».