Когда Елена Павловна была раздражена, общаться с нею становилось сложно и небезопасно для тех, кто прорывался к ней по каким-то вопросам, и для тех, кого вызывала она...
- Времени нет, так что я одновременно буду обедать и заниматься вами, - жестко сказала Елена Павловна, отодвигая на столе бумаги, чтобы освободить место для тарелок - на одной стакан с очень крепким чаем, на другой - плавленный сырок и два бутерброда с колбасой. Все это из буфета только что принесла секретарша.
"Ну и обед!" - подумал Лагойда, сидевший в правом кресле и осторожно взглянул на Назаркевича, который расположился в таком же слева от стола.
Назаркевич мысленно усмехнулся: "Как она может есть такую колбасу, сплошное сало?!".
Кубракова подняла глаза на Назаркевича, мол, в чем дело, но покороче.
- Я хотел бы завтра поехать в Богдановск. Утром туда, вечером обратно.
- Что там? - резко спросила она.
- На мехстеклозавод, договориться о ретортах.
- Вы считаете, вам это еще нужно?
Он не ответил.
- Я тоже завтра еду в Богдановск, - она сделала паузу.
Молчал и Назаркевич.
Чувствуя напряжение, внутренне сжался Лагойда.
- Вы можете поехать со мной. Я еду своей машиной, - наконец, не выдержав, предложил Назаркевич.
- Мне надо быть там в половине девятого, - сказала Кубракова.
- Выедем в шесть утра.
- Буду ждать вас у подъезда, - она пошла проводить, а скорее выпроводить Назаркевича из кабинета, сдвинуть ригель на замке, захлопнуть дверь и вернуться к ожидавшему в кресле Лагойде, зная что уже никто, даже секретарша не войдет в кабинет.
У порога Назаркевич, помявшись, глухо сказал:
- Вот то, что вы просили, - он протянул ей два листа бумаги с машинописным текстом, соединенные скрепкой.
- Это потом, - она взяла страницы, распахнула дверь и сказала секретарше: - Света, зарегистрируйте и сложите в мою папку для доклада директору. - Она стояла в проеме, а Назаркевич уже в приемной. - Разговор, который мы начали полторы недели назад, завершим завтра в дороге, - и усмехнувшись, захлопнула за ним дверь...
Между тем Лагойда, ожидавший ее, думал, "Автобусом ей трястись четыре с половиной часа. А Серега докатит ее за два с половиной, ездит он лихо". От этих мыслей его отвлекли шаги Кубраковой, возвратившейся к столу. Он напрягся.
- Что у вас? - не садясь, хмуро спросила.
- Хотел с вами поговорить... Все-таки... Я...
- Лучше письменно. Тут нужен документ, надеюсь, вы это понимаете? До свидания.
6
С утра телефон в приемной не умолкал. Света, отрываясь от пишущей машинки, отвечала:
"Еще не вернулась".
"В командировке... Нет, в Богдановске"...
"Не знаю"...
"Хорошо, вернется - передам"...
"Телефонограмма? Диктуйте"...
"В отъезде"...
"Я без нее рыться в бумагах не стану"...
"Почему не знаю? В Богдановске"...
"Это вы спросите у нее"...
И остальное - в том же духе. Приблизительно такими же были ответы секретарши на вопросы сотрудников, заходивших в приемную в надежде прорваться к Кубраковой, чтоб решить какое-то дело, поскольку знали, что замдиректора по науке в "футбол" не играет, а при всей сложности своего характера всегда решает, и люди, выходя от нее - довольные или недовольные - удовлетворены уже тем, что Кубракова расставляет им все точки над "i".
Истекал второй день с момента отъезда Елены Павловны в Богдановск. Свету это нисколько не тревожило. Она хорошо знала свою начальницу. "Задержалась? Значит так нужно", - спокойно рассудила Света. Около пяти часов позвонил Яловский.
- Света, Елена Павловна у себя?
- Нет, Альберт Андреевич, она еще не приехала.
- Что это она в Богдановске засиделась? - риторически спросил он и повесил трубку...
В начале седьмого Света ушла домой. В девять накормила и уложила сына. Затем хлопотала на кухне - готовила обед на завтра. Клокотала закипевшая вода в кастрюле, где варилась свекла, Света мыла мясо, чистила картошку, шинковала капусту. Муж - диспетчер на электростанции - в эту ночь дежурил. В половине двенадцатого раздался телефонный звонок. Так поздно позволяли звонить двое: муж, чтобы спросить о сыне: "Как Вовка?", либо в экстренных случаях Елена Павловна, чтобы дать какое-то срочное поручение на завтра.
Света сняла трубку.
- Светочка, извините, что так поздно, это Ольга Степановна, - узнала она голос матери Кубраковой. - Вы не знаете, когда Леночка должна вернуться? Сказала мне что едет в Богдановск на один день. А сегодня уже второй истек. Я беспокоюсь.
- Не волнуйтесь, Ольга Степановна. Елену Павловну что-то могло задержать. Я думаю, завтра приедет.
- Она не звонила вам?
- Нет.
- Мне тоже. А обычно звонит, справляется, ведь у меня высокое давление. Не заболела ли она там? С кем она поехала?
- С Назаркевичем на его машине. Я завтра узнаю и перезвоню вам.
- Пожалуйста, Светочка. Я не хочу ему звонить, вы ведь знаете, у них сложные отношения.
- Хорошо, Ольга Степановна.
- Спасибо, милая... Как ваш сынок?
- Все в порядке.
- Я не разбудила его своим звонком?
- Ну что вы! Он за день так набегается, что спит без задних ног.
- И слава богу. Спокойной ночи...
Ночью прошел короткий нешумный дождь, выпав из случайной тучи, полосой задел поля, покропил в отдельных местах магистраль, шедшую через Богдановск. К утру все было сухо, на чистом небе сияло солнце, владельцы дачных участков и огородов посетовали, что дождь оказался недолгим, скупым.
На шоссе в эту утреннюю пору было много машин - местных и транзитных, направляющихся в сторону областного центра: легковушки, самосвалы, автобусы, "дальнобойные" трейлеры. На бортовом "ЗИЛе", загруженном ящиками с огурцами, спиной к кабине сидело два грузчика. Они курили, иногда перебрасывались словами, а больше молчали, глядя на автомобильный поток, двигавшийся следом.
- Сегодня чего у нас, день-то какой? - спросил один, с худым заросшим лицом и воспаленными глазами.
- Среда вроде. Завтра аванс, - ответил напарник.
- Слава Богу.
- Пропился, небось? Ночевал-то где?
- В машине. В четыре утра еле дополз. Здорово врезали. Чердак гудит, похмелиться бы, да не за что.
- Значит - терпи...
И снова умолкли. Впереди пыхтел тяжелый дизель, обдавая удушливыми выхлопами сгоревшей солярки.
- Ну, сука, отравит же! - сказал небритый. - И так мутит. Постучи Вовке, пусть обгонит, не то сдохну или все огурцы заблюю.
- Какое там! Посмотри, что на встречной полосе! Не высунешься... Вон, гляди, один резвунчик уже сколько пробует, да все никак, только зря тыркается, - и он указал на красный "жигуленок", шедший сзади через три машины, водитель его делал уже несколько попыток пойти на обгон, но всякий раз встречные машины загоняли его обратно.
Где-то у пятнадцатого километра "жигуленок" оставил надежду обогнать, вовсе свернул в правый ряд и двигался параллельно, но чуть сзади. Небритый грузчик уже мог разглядеть за рулем человека, почти на глаза натянувшего белую с зелеными клиньями каскетку с большим солнцезащитным козырьком, а внутри салона смутный силуэт женщины.
- Слышь, а я этого мужика знаю, - смаргивая слезу с воспаленных глаз, сказал небритый, кивнув на "жигуленок". - Пару раз видел у соседа.
- Смотри, он под знак рванул!
Действительно, "жигуленок" свернул на ответвлявшуюся к реке грунтовую дорогу, несмотря на знак "Правый поворот запрещен".
- Он ведь с бабой! - хмыкнул небритый. - На бережок, в кустики. Наверное, и бутылка есть, и закусь. Везет же людям.
- Ты куда бумаги дел?
- Какие?
- Накладные.
- Я Вовке отдал, - махнул рукой небритый за спину, в сторону кабины.
- Не потерял бы. Товару вон сколько, не расхлебаем, ежели что.
- Вовка аккуратный, не первый раз. Я с похмелья всегда все бумаги ему отдаю...
Они замолчали. После пьянки и бессонной ночи небритого стало кидать в дрему, слипались глаза. Сдвинув ящики, высвободив место, он прилег, подобрав коленки, надеясь переспать тошноту и голодное урчание в животе...
