- Я вот сейчас мысленно подытожил историю дашнакских бесчинств на Кавказе, - вдруг говорит Роберт. - И на ум мне пришли слова великого француза, поэта Эжена Потье: "На бойне нажилась клоака". Но, может быть, так будет не всегда?..
На этом вопросе, мой друг, я и заканчиваю свое письмо, потому что не знаю на него ответа.
Твой Эрих
ГЛАВА 15
Отверженные
Абдуррахман устало прислонился плечом к дверному косяку и окинул взглядом комнату, где они с Фатмой Бегам провели столько счастливых часов. Теперь, когда вещи в дорогу были наскоро собраны, их жилье напоминало разоренное гнездо. Укрощенный одинокой занавеской неяркий свет из окна окутывал все золотистым покровом, а фигурка неподвижно сидящей жены с прижатой к груди перепуганной Роей казалась изваянием.
Внезапно женщина обернулась к нему, и глаза их встретились. Абдуррахман прочитал в них надежду. Эти любимые глаза умоляли его пообещать, что весь морок с обыском и людьми в форме - развеется, что никуда их не вышлют, и жизнь потечет дальше привычной чередой дней. Прямой по натуре, Абдуррахман впервые заколебался, тем более что энкаведешники задерживались: назначенный ими час, к которому они обещали вернуться за ним, давно миновал. Но что-то в глубине души не позволило ему успокоить жену. Вернее, он знал что именно: горький опыт общения с такого сорта людьми. Они любили поиграть с намеченной жертвой, дать ей видимость передышки, чтобы потом еще больнее было, когда окончательно захлопывался капкан.
Он отрицательно покачал головой, и Фатма Бегам еще крепче и отчаяннее прижала к себе девочку. Тяжелое молчание повисло в комнате.
За ним пришли ближе к вечеру, и уже ни о какой высылке не говорилось. Абдуррахману объявили, что он арестован. И теперь поезд увозил его одного из Нахчивана в вагонзаке, душном, набитом источающими страх перед неизвестностью мужскими телами. Абдуррахман и не догадывался, что впереди его опять ожидает ненасытная Баиловская тюрьма, "образцовое" ведомство ее начальника Григория Пчеляна. Абдуррахман вспоминал, стиснув зубы, как его и еще четверых мужчин доставили в Нахчиванское отделение НКВД, и там, в прокуренном кабинете молодой лейтенант с привычной фамилией Петросян сунул ему с небрежной усмешкой постановление об аресте. Вспоминал свой охрипший голос, который, не подчинившись рассудку, ясно отдававшему отчет в происходящем, спросил: "За что вы меня арестовываете?" И ответ запомнил, равнодушно-циничный, будничный: "Так надо..." И свой шепот, уже совсем неуместный и даже рискованный, чреватый ямой на задворках Нахчиванской тюрьмы, "образцовом" ведомстве человека со столь же привычной фамилией Аршак Аванесович Геворков, в ведомстве, где лишь периодически проводимые расстрелы освобождали место вновь арестованным. Шепот, выдавший знание о творящемся беззаконии: "Вы арестовываете меня за то, что я азербайджанец?.." И поймал брошенный взгляд - ненавидящий - упоенного собственной властью Петросяна...
В 1930-1931 годах была уничтожена элита крестьянства Нахчиванской Республики и Карабаха. Людей частью расстреляли, частью осудили и отправили на строительство Беломорского канала, а более пожилые с семьями под видом раскулачивания были высланы на берега Аральского моря в безжизненную пустыню. Точное количество этих людей на сегодня установить невозможно, как пишет в своей книге "Кровавая память истории" бывший министр внутренних дел Нахчиванской Автономной Республики Садыг Зейналоглы, член Комиссии по реабилитации репрессированных в 1920-1950 г.г., потому что после ареста и казни Берии был подготовлен приказ, на основе которого по Азербайджану было уничтожено 26000 дел, из них - немалое число дел именно на жителей Нахчиванской Автономной Республики.
В 1937 году только с пятого по пятнадцатое августа по всему Нахчивану в результате спецоперации НКВД было арестовано 9559 граждан. Во всех подобных операциях самое активное участие принимали сотрудники армянской национальности. В 1930-31 годах особо отличался замначальника Нахчиванского ОПТУ Орбелян, который, как пишет Садыг Зейналог-лы (сам из семьи спецпереселенца в Казахстан), буквально уничтожил мужское население сел Милах, Арафса, Бегахмед, Нигаджир Джульфинского района, Кечили, Кюкю, Кулюс Шахбузского района. А в конце 30-х годов в Нахчиване зверствовали работники НКВД Багдасаров, Исраилян, Ионесян, Эвонян, Агаджанов, Сейранов, Вартан Агопов, Парсегов - будущий руководитель парткома НКВД всего Азербайджана. Но, как уже говорилось, палачи азербайджанского народа закрепились в карательных органах практически повсеместно: Астара - Аракелов; Лерик Хачатуров; Агджабеди - Саркисов; Зангилан - Заргорян, Маркарян, Казичян; Джебраил - Аванесов, Джмирдян, Бабаян; Астрахан-Базар - Авакян, Баграт Исраилян; Пушкин - Закарян; Ярдымлы - Севонян; Самух - К.Пет-росян; Масаллы - А.Аванесов; Карягин (Физули) - Сааков, О.Шиханян, Вартанов; Казах - Григорян. Пал царский режим, пришла другая власть, а армянская сеть, наследуя цели и методы дашнаков, продолжала действовать в Закавказье. Архивные документы бесстрастно свидетельствуют об этом.
В ноябре 1937 года был арестован живший в Нахчиване выдающийся азербайджанский писатель-философ Гусейн Джавид, чья земная жизнь закончилась могилой №59 в деревне Шевченко Тайшетского района Иркутской области...
Посмертное возрождение его имени началось лишь в 1981 году по инициативе Гейдара Алиева, не побоявшегося изнутри самой коммунистической системы заговорить о репрессированном ею художнике и тем положить предел замалчиванию его глубокого яркого творчества. Перенос праха Гусейна Джавида на Родину и величественный мавзолей его памяти в Нахчиване - все это будет потом, потом...
А пока, как дровами, набитые людскими телами поезда уносились из родных мест в неизвестность... И плакала, плакала на опустевшем Нахчиванском перроне старуха, сбросив с головы чадру, рвала на себе волосы, царапала впалые щеки, протягивала в дымную пустоту убегающих рельсов дрожащие руки: "За что? Скажите, за что? Зачем вы разрушили мой очаг?.."
Фатму Бегим и Рою вместе с другими женщинами, стариками и детьми погрузили в товарные вагоны спустя несколько месяцев после ареста Абдуррахмана.Никто не знал, где их мужья, отцы, братья. Никто не мог ответить, что ждет горемык, куда их отправят.
В вагонах наскоро соорудили отхожие места и нары, и стыдливые азербайджанки переживали еще и нравственные муки оттого, что им придется круглые сутки находиться на виду, вместе с мужчинами в одном помещении.
Фатма Бегим как будто окаменела. И даже короткий сон не приносил облегчения: ей все время казалось во сне, что она падает в бездонный черный колодец, тщетно пытаясь уцепиться руками за шершавые выступы его стен, удержаться, выкарабкаться, уцелеть...
В вагоне, кроме нее с Роей, было еще четыре семьи и одинокий немолодой мужчина, совершенно седой, с красивым замкнутым лицом. Сразу же в начале пути старший из конвоиров предупредил людей, что пользоваться туалетом на станции нельзя, нельзя переговариваться из окон с посторонними, а также пить сырую воду. В сутки раз будет выдаваться кипяченая вода для чая и горячий обед.
Напротив двери, в противоположной стороне вагона, приделанное к полу дощатое возвышение с круглым отверстием посередине - отхожее место. Рядом небольшая бочка, то ли для воды, то ли для мусора. В вагоне Фатмы Бегим мужчины сразу же отгородили отхожее место занавесками. Но тогда, в 1937 году, азербайджанцам "повезло" с туалетом. А вот в теплушках, в каких везли чеченцев, карачаевцев, турок-месхетинцев в 1944 году во время их массового выселения в Среднюю Азию и Казахстан, просто "забыли" об отхожих местах. И женщины, воспитанные в строгих исламских традициях почитания мужчин и старших, на протяжении долгого пути были лишены возможности справлять нужду, стеснялись и нередко умирали прямо в вагоне от разрыва мочевого пузыря.
Поезд движется медленно. Подолгу стоит на остановках. Охрана цепью проходит вдоль вагонов, солдаты простукивают стены и пол, ищут - не подпилены ли где доски, не расшатались ли: опасаются побегов...
