– В этом она профи – толпа готова идти за ней, – вмешивается Гейл.

Я благодарно смотрю в серые глаза напарника и получаю ответную, прежнюю, счастливую улыбку.

– Никто в этом и не сомневался. Главный вопрос в том: готовы ли мы принять её? – подает голос Фрайзер, – Качества соответствующие поведению Сойки – упрямство, непослушание и своеволие, а с таким лидером далеко не уйдешь.

Он говорит это так, будто меня и нет в комнате. Хочу сказать, что-то в ответ, но меня опережает Гейл.

– Чтобы не делала Китнисс – она делала это ради общего блага. Человек, не работающий в команде, не стал бы Победителем.

– Хочу напомнить, что Семьдесят Пятые Голодные Игры прошли под лозунгом: «Во что бы то ни стало, спасти несчастных влюбленных из Дистрикта-12». Поправьте меня, если я ошибаюсь, полковник Хоторн.

– Мне кажется, Фрайзер, ты недооцениваешь силу духа этой юной особы, – наконец выдает Джонатан.

– Сила духа не идет в сравнение с воинским опытом.

– Вы понятия не имеете, о чем говорите, подполковник, – шипит Джэй, – Просто дайте Китнисс высказаться и ваша совесть дрогнет.

Девушка-кошка оборачивается ко мне и дарит обворожительную улыбку поддержки. «Я с тобой» - читается в ее глазах. И я не могу понять чем заслужила подобное отношение. На самом деле, мне давно хочется влезть в эту перепалку, хотя бы потому, что обсуждая личность Сойки-пересмешницы, они упускали маленькую, но довольно-таки весомую деталь – я все еще находилась в комнате. Гейл незаметно касается кончиками пальцев моей ладошки и ко мне возвращается уверенность.

Злоба отступает – я должна быть строгой и расчетливой.

–Вы возлагали на меня надежды, отправляя Гейла в Тренировочный Центр, но в одном вы правы – я не имею военного опыта. Я была лишь солдатом – младшим по рангу, но в результате оказавшимся в эпицентре трагедии. Вы считали меня свихнувшейся и это допустимо: я потеряла сестру – единственного, по-настоящему близкого человека…

– Мы все потеряли «по-настоящему» близких людей, – обрывает меня Фрейзер, – Это восстание, а не разгребание чужого дерьма. Вы осознаете всю важность этого мероприятия? Я считаю, что Китнисс Эвердин должна оставаться символом – не предводителем. Становиться по правую руку Вашего сына и полковника Хоторна опрометчиво, Джонатан. Мы не располагаем военным оснащением, а из наших людей лишь немногие могут похвастаться навыками владения оружием. Нельзя рисковать солдатами – их жизни на вес золота.

– Я встану под пули, если того потребуете вы, – выплевываю я, – Меня не страшит слово смерть, но я знаю, как дорого обходятся чужие жизни. Не вам меня тому учить. И если люди верят мне – я не стану оставаться в стороне, как идол поклонения! Вера – то, что делало меня сильнее, каждый раз, когда я оказывалась на арене. Вера – то, почему я все еще жива, а не гнию в братской могиле Дистрикта-12.

– Браво. Воистину: ваши речи пробуждает во мне шквал эмоций – патриотизм, надежду и… жалость. Довольно, – говорит Фрайзер, – Посвящать эту девушку в наши планы я считаю самоубийством. Мы так долго шли к тому, чтобы избавить Панем от правления Койн, а теперь готовы накинуть петлю себе на шею, ради Сойки-пересмешницы.

– Фрайзер, – тихий, но уверенный голос прерывает его речь.

Объятый смущением он отступает в тень. На пороге появляется широкоплечая дама. Ее волосы острижены почти так же коротко, как и у Гейла. Улыбка на ее губах, создает на щеках маленькие впадинки: ямочки. И если бы не военная форма, грубые мужские сапоги, исполосованные швами руки, я бы предположила, что она настоящая красавица.

– Пэйлор, – Выдыхаю я.

Тело женщины, после прошлой нашей встречи кардинально изменилось. Огромные мышцы, буграми расходились по ее рукам, и скрывались под грубой тканью болотной майки. Нынешние волосы, походили больше на выжженные лоскутки поросли, оставшиеся от ее прежней прически. Она все еще умела улыбаться – и я откровенно восхитилась этим умением, намного больше, чем размашистыми плечами и набранной мышечной массой.

– Что скажешь, Китнисс? – спрашивает она.

И я не могу понять, о чем конкретно она говорит: об «Огненном Морнике»? О Логове? О ее обновленном теле? Прежде, чем я успеваю сообразить, улыбка капитана расплывается еще шире.

– На самом деле, Фрайзер хорош в бою, но отчаянно много говорит «на суше». Я решила перебить эту идиллию потому, что решение, относительно введения солдата Эвердин в наши войска давно принято. И не подлежит никакому обжалованию. Именно поэтому он так раздражается, – властно говорит Пэйлор.

Я невольно вспоминаю, как впервые увидела ее. Среди умирающих, окровавленных, полуживых солдат, которых она, как защитница, не пускала на тот свет, продолжая бинтовать, успокаивать, бинтовать и снова делится обнадеживающими словами. Не лгать – поддерживать, какой бы горькой не была правда.

– Введите нашего юного борца в курс дела, полковник Хоторн. Джэйден, Элмер – жду вас на стрельбище. Фрайзер, думаю, твоя помощь в госпитале будет очень кстати.

– Есть, генерал, – отрезает Фрайзер.

– Так точно, генерал, – подхватывают остальные.

– Удачи, Китнисс, – Пэйлор провожает меня ласковым, почти материнским взглядом, но голос ее по-прежнему тверд.

Генерал. Подумать только! Ей нет и сорока, а она возглавляет повстанцев. Она, как и прежде, не любит славы: вот потому-то слух о том, что главными лицами в развязанных бунтах являются Гейл и Элмер вполне объяснимо. Все считают их лишь пешками, пытающимися остановить игру значимых фигур. Никто и не воспримет всерьез двух парнишек, едва выбравшихся в реальный мир. Я смотрю на поучительный взгляд Джонатана Хейса, который о чем-то беседовал с Гейлом, пока я все еще наблюдала, как остальные покидали Штаб. Я вижу восхищение и преданность в глазах Гейла, и мне кажется, он считает Джонатана заменой своему отцу, которого он, как и я, потерял в раннем детстве.

– Начнем с того, что в подсчетах повстанцев, ты действительно ошиблась, – начинает Гейл, – Мы не знаем конкретную цифру жителей каждого Штаба. Да и не каждый Дистрикт может позволить себе подобный бункер в котором разместились мы. Но мы точно знаем, что Первый и Второй расположились в подвальных-складах своих Дистриктов. Третий обустроили в одном из заброшенных заводов – в дистрикте его считают отравленным ядохимикатами, которые использовало предприятие, но на самом же деле это еще одна уловка повстанцев. В Четвертом, Пятом и Шестом дистриктах оборудованы самые незначительные повстанческие бункеры. Люди мало откликаются на наши просьбы – все страшатся мести Койн, хотя никто не доволен подобным режимом тоталитаризма. Остальные укрываются в малодоступных для миротворцев местах, передавая весточки и сообщения через посланников.

– Посланников?

– Людей, которые не были замечены в бунтах. Им разрешается покидать собственный дистрикт, а вот мне выезд официально запрещен, – расстроено произносит напарник.

– А Элмеру разве нет? Как тогда он оказался во Втором?

– Официально – нет, но кто сказал, что заполучить один поезд тяжелее, чем завладеть Тренировочным Центром?

– Думаю, ты хочешь знать почему, если сила и мощь повстанцев так велика, мы не предотвращаем Игр? – наконец вмешивается Джонатан.

– Да, это действительно приходило мне в голову.

– Мы выжидаем, – отвечает Гейл.

– Пока силы «Огненного Морника» наберут обороты? – наобум спрашиваю я.

– Нет, Кискисс. Мы ждем Голодных Игр.

Я впадаю в ступор. Они ждут, пока развяжется кровавая бойня? У меня появляются сомнения насчет искренних побуждений революционеров.

– Может, все-таки, объяснишь? – стальным голосом спрашиваю я.

– Все эти бунты, мелкие восстания, волнение в народе и слабые стычки с миротворцами – как ты думаешь, зачем все это нам? – спрашивает Джон.

– Я не имею ни малейшего понятия. Хватит плести интриги, я хочу знать – зачем вы ждете начал этих чертовых Игр?!

– Мы выискиваем их слабые места. Те, с которых и начнется переворот. Шаг за шагом мы продвинемся к Капитолию, чтобы наши потери не составляли и трети от потерь армии Койн. Пока происходят эти стычки, к нам приходят все новые и новые люди – наши ряды пополняются, мы восстанавливаем силы. Отстраиваем бункеры, в которые, в случае чего, мы сможем вернуться.