Я медленно сползаю с кровати, усаживаясь на мягкий ковер. Я проспала почти весь день и всю предыдущую ночь: сон не придет, а значит, мне нужно найти себе занятие. Странно было лишь то, что на протяжении всего этого отрезка времени я не видела ни одного кошмара. Наверное, это от того, что теперь они преследовали меня в реальности.
Дотрагиваюсь до шеи и замечаю, что она липкая. Возможно, Хеймитч обработал её некой мазью – боль прошла. Аккуратно, чтобы не вызвать головокружения, держась за быльце полки, встаю на ноги. Перед глазами пляшут ночные зловещие тени, и я на ощупь крадусь к душу, по пути сбивая все, что попадалось под руку. В теории это было бы даже весело, на практике доставляло целую кучу неудобств.
Душ здесь такой же, как и в пентхаусе, который выделяли нам во время Игр: тьма непонятых, ничего не означающих кнопок, сенсорная мерцающая панель и отсутствующая наклейка с объяснением по эксплуатации. Нажимаю сразу несколько клавиш наобум в надежде, что это будет прохладная или даже ледяная вода. Мне везет, вначале вода едва теплая, не больше двадцати градусов. Но с каждой минутой температура падает все ниже, и к концу водных процедур я покрываюсь гусиной кожей, которая дополнялась синеватым оттенком губ.
Пока меня обдувает сушилка, я раздумываю над тем, чем занять себя в начале второго ночи. Для начала мне стоило покинуть четырехстенное заточение своего купе. Накинув махровый халат, уверенно выхожу из комнаты, прикрывая за собой дверь.
В коридоре горит тусклый ночной свет. Уже в душе я поняла, как сильно хочу есть, и потому беру курс на буфет, который всегда пух от разнообразия вкусной еды. Поезд, в котором меня отправили в Капитолий, был одним из тех, в котором перевозили новоиспеченных трибутов. Желая показать всю мощь и силу столицы, они были сделаны с большим размахом и излишней вычурностью.
Я помню, как сама оказалась в вагоне, в котором было все, о чем мы с семьей могли только мечтать: душевая кабина, удобная постель, техника, а главное, вкусная и бесплатная еда. Но теперь, зная, какой ценой достается все это, я бы согласилась и на старую, обтертую постель, кадку с водой и ежедневные вылазки в лес.
Буфет оказался пустым и нелюдимым. Весь персонал отправился на двухчасовой отдых и меня это несказанно обрадовало. Остались только я, гудящий стук колес и еда. Ее было много, как и обычно. Мне не удалось найти ничего мясного – наверняка скоропортящиеся продукты убирали на ночь. Поэтому я ограничилась сухим пайком в виде горячего шоколада, нескольких булочек с изюмом и огромного куска черничного торта.
Аппетит не пропал, значит, можно считать, что я на пути к выздоровлению.
Я усаживаюсь на диван и включаю телевизор. Моя удача не подводит меня и на этот раз: я попадаю на ночной выпуск новостей.
На этот раз телеведущая мне незнакома, но я все еще замечаю почерк Койн: строгий серый пиджак, темные коротко-стриженные волосы и пропавшая с лица улыбка. За ее спиной виднеется эмблема телеканала — три пальца поднятые вверх. Это, несомненно, вызывало ответную реакцию у всех жителей Панема. Символ восстания навсегда останется в их сердцах. Койн в очередной раз подтверждала это.
Девушка говорит одну стандартную фразу за другой: от рассказа о нескольких стычках в N-ых Дистриктах до ситуации на фондовых биржах Панема. Но что-то во всем ее спокойном тоне говорит об обратном: все не так хорошо, как говорит об этом телеведущая, и она сама об этом прекрасно знает.
Неожиданно она совершенно меняется в лице: глаза начинают нервно бегать, будто пытаясь найти чью-то поддержку – точку опоры. Но это было всего мгновение, мгновение, которое наверняка кроме меня никто и не заметил.
– Через три дня будет объявлено начало спец. подготовки трибутов Семьдесят Шестых Голодных Игр. Президент Капитолия – Альма Койн, подтвердила свое решение о вынесенном акте. Жители Панема откликнулись на решение конгресса крайне агрессивно. Во многих Дистриктах были подняты неоднократные забастовки, которые тут же были разогнаны силами правопорядка.
Картинка сменяется, и вместо студии телеканала я вижу улицу, полную людьми с агитплакатами, многие из них повязали на лица маски. «Не дать жизнь убийцам», «Смерть за смерть», «Игра вне правил!» – возвещали постеры.
Меня бросает дрожь. Эти люди – обычные жители Дистриктов – встали на путь, который пророчил нам сам Сноу. Кровь за кровь – в этом теперь состояла их главная задача.
Это напоминает мне восстания против Капитолия, но теперь люди сражалась не за лучшую жизнь для себя, а за худшую смерть для других. Во время Игр они не пришлют спасательный парашют с мазью, едой или медикаментами – они добьют тебя с помощью ловушек и будут наслаждаться тем, как ты умираешь.
Мне повезло больше – капитолийцы сочувствовали несчастным влюбленным из Двенадцатого, а значит, могли содействовать нам с Питом в самые сложные времена.
Я выключаю телевизор и сильнее вжимаюсь в диван. Так не должно быть. Мы могли бы спасти этим детям жизнь, вместо того, чтобы радоваться новой пролитой крови. Их вина лишь в том, что они не видели другой жизни, кроме красоты и богатства Капитолия. Раньше. Теперь же они поплатились за свою «слепоту» сполна.
Прим была права: я обязана спасти их. Во чтобы то ни стало я буду говорить с Койн. Выдвину свои беспочвенные аргументы, стану шантажировать ее информацией, которой у меня нет – но мне плевать.
Сзади меня раздается звон бокалов.
– Хеймитч, ты видел это?
– Постоянно вижу, Китнисс, – отзывается хрипловатый бас ментора.
– И как нам быть? – не оборачиваясь, удрученно спрашиваю я.
– Мы для того и едем в Капитолий, чтобы исправить это.
Теперь же, могу поклясться, его голос избавился от алкогольной хрипотцы и раздражительных ноток. Теперь я могла бы узнать его среди крика вопящих трибун стадиона. Теперь я замечаю собственную дрожь. Разряд сперва касается сердца и тонкой нитью разносится по всему телу – сомнений больше не осталось. Я опираюсь о спинку дивана и медленно оборачиваюсь.
– Пит.
___________________________________________________
А теперь о плохом. Ребят, я уехала на две недели на море. Как выставлять проду и радовать всех вас ею, пока не разобралась: печатаю с нетбука и переправляю через мобильный интернет, а это двухчасовая морока для человека с такими кривыми руками, как у меня. Надеюсь на ваше понимание, поддержку и комментарии. Люблю вас:)
========== Глава 10 : Искра ==========
Сердце выстукивает бешенный, отчаянный ритм, выбиваясь из грудной клетки, словно дикая птица. Я чувствую, как волну радости сменяет волна страха. Возможно, в данную минуту он контролирует свой разум, но едва сознание напомнит ему о родителях, и переродок одержит над Питом верх.
Я с удивлением обнаруживаю, как крепко мои пальцы впились в мягкую обивку дивана. Я стараюсь разжать руку и понимаю, что сделать этого попросту не могу: пальцы словно онемели и не отвечали на любой мой самый мизерный приказ.
Он не сводит с меня испуганного взгляда, и я начинаю задумываться о том, кто кого больше боится. Ужас отступает и на его место занимает недоумение. Пит не двигается с места, так и оставаясь в проеме между буфетом и коридором. Его кулаки напряженно сжаты и так сильно, что я замечаю белеющие костяшки.
– Китнисс, – шумно выдыхает он.
Меня вновь обдает разрядом тока и, отвечая на него, мое тело передергивается. Пит замечает это и шагает вперед. Одно его движение – и я уже стою на ногах, готовая кинуться к своему купе. Встречая мой обезумевший взгляд, он замирает. Одергивает протянутую ко мне руку, будто ошпарившись.
Это движение возрождает во мне целую гамму эмоций – будто палитру всех оттенков смешали в один, образуя что-то темно-бурое и непонятное.
Страх за Пита? Возможно. Боязнь за собственную жизнь? Несомненно. Радость того, что с ним относительно все в порядке? Именно. Отчаянье от того, что я боюсь его прикосновений? Да. Тысячи раз – да.
– Прости, Китнисс. Я ведь говорил, я – животное, которое хочет причинить тебе вред. – Он подходит чуть ближе, и я стараюсь не двигаться. – Но, поверь, – этого больше не произойдет. Я не позволю ему, каких бы усилий мне это не стоило.
