Нечто подобное я предполагал, но... Великий Сущий, как же не вовремя! Мало того, что мои силы не полностью восстановились после заточения в пустоте, так ещё и связь заставляет тащить за собой непонятно что, тем более, что это нечто явно не желает мне блага.
Коротко выругавшись, я схватил находящуюся в прострации девчонку за волосы и не обращая внимания на тихое шипение и попытки встать волочил по полу.
Выйдя в узкий коридор я пошел по направлению к природному порталу. Нужно попасть в свой мир. Этот, техногенный мне даже в плане воздуха чужд. Неприятен и полностью инороден.
Вскоре я вышел в светлое помещение, где, у самой стены теплилось свечение слабой оболочки мира. Кто не посвящен хотя бы в основы теории межмирового перемещения не поймет, как могут видеться выходные каналы приспособленного для портала места. В общем, если объяснять нормальным языком, то это единственное пригодное для портала место.
Несколько секунд мне понадобилось, что бы сформировать переход и шагнуть в него.
ИРИНА. ФУИТ.
Восемьдесят третий. Это был мой восемьдесят третий труп, человек, которого я сумела уничтожить ради собственного выживания. Здесь всегда так: если ты не убьёшь - ты сам труп, причем заранее.
Убить противника просто к примеру, перерезав горло, нельзя. Здесь другие правила - нужно уничтожать в определенном порядке. Сначала обездвижить надо ноги, перерубив определенный позвонок в поясе. Потом нужно было вырывать органы из брюшины и мышцы рук в строгой очередности. Только после этого уже вырываются глаза и язык, оставляя несчастного умирать от боли и потери крови.
Сглотнув ком жалости, я всё же не добила его, смотря на искореженное лицо и слыша хриплое, булькающее дыхание.
Прости, но побеждает сильнейший. Тебя специально выводили для боя, для творения смертей. Ты знал, что погибнешь, а я иная.
Меня растили родители, а потом озлобили убийцы.
Вздохнув, я оттерла нож о скупую одежду побежденного. Скоро он умрет и дверь откроют, дадут мне еду и вожделенную воду за то, что я сделала в первый раз всё как надо, как просили.
Встав в статичную позу, я смотрела на синеватое стекло, непрозрачное с моей стороны. Там отражалось худое болезненно бледное существо с выпирающими костями и сухими узлами мышц. Одежды на мне было мало - только тряпки зеленовато-серого цвета на груди и ниже живота. Грязное в синяках тело с порезами и кровоподтеками. Сероватые тусклые волосы, впавшие щеки, обведенные синевой глаза, из которых начала уходить боевая краснота. Жилки в белках и радужке будто сдувались и убирали алый цвет глаз.
Раньше я была ниже, счастливее, а во взгляде зеленовато-голубых глаз плескался свет. Тогда были и родители живы, и дом был моим и я не убивала раз в несколько суток. Жила я с родителями в небольшом городке, можно сказать счастлива была. С друзьями гуляла, даже несколько раз любила.
Потом, когда мне лет четырнадцать было, в наш дом пришло трое человек и предъявив какое-то удостоверение попросили меня им отдать. Естественно, что родители не отдали. Потом один как-то странно взмахнул рукой, лишь прикоснувшись к головам родных мне людей и те упали, дрожа в остаточных конвульсиях с раздавленными черепами.
Со мной тоже церемониться особенно не стали, стянув дрожащие от страха и горя руки наручниками.
Потом меня привели в катакомбы, силком переодели и закинули в камеру. Три дня не давали есть. Вода стекала по стене ржавыми потеками.
На четвертый день те же трое человек, только теперь в какой-то светлой одежде, едва прикрывающей всё самое неприличное, забрали меня из камеры, не обращая внимания на то, что я сопротивлялась и кричала.
Втолкнули меня в небольшое помещение, где уже находился паренек едва старше меня. Я сначала с радостью кинулась к нему, но натолкнувшись на пустой, полный решимости взгляд на чистых рефлексах я отмахнулась от его выпада. Парень склонил голову набок, обдумывая степень моей опасности. Этому жесту я, помню, тогда очень удивилась и даже не замечала, как его выпады становятся всё яростнее, отчаяннее и безнадежнее. Я их отбивала, уворачивалась от кулака, летящего в лицо, или перекидывала тело через себя. Это парень не был 'урожденным', как я назвала потом таких бойцов, он был обычным, просто человеком, которому не повезло попасть в эти застенки. Но поняла я свою проклятую 'исключительность' уже много позже...
Через какое-то время под потолком ожил динамик и приказал мне убить паренька. К тому времени он уже отчаялся окончательно и опустив руки смотрел на меня пустым взглядом, в котором можно было с трудом прочитать понимание того, с какой легкостью войдет в его горло клинок ножа, что мне дали, едва втолкнув в комнату.
Убивать я отказалась.
В общей сложности в комнатке четыре на пять метров мы просидели три дня. Несколько раз парень пытался убить меня, но я со всё возрастающим ужасом отбивала его атаки, понимая, что должна была уже погибнуть, но моё тело слишком хотело жить, что бы подчиниться. Возможно в вопросе моей выживаемости большую роль сыграли те секции по физкультуре, на которые я ходила, тем самым хоть как-то укрепляя тело.
Потом пришла жажда, которая заставила выбирать - убить и напиться кровью, или умереть самой что бы эта кукла с пустыми глазами смогла продлить свою жизнь до первого боя.
Как известно своя шкура завсегда дороже.
Первого в своей жизни человека я лишила жизни неумело, причинив много боли - несколько раз ударив его ножом в грудь, после чего жадно стала пить текущую из ещё живого тела кровь. Естественно, что потом у меня была почти истерика. Но, что немаловажно, это была сытая истерика.
Едва я успела насытиться и успокоиться, как те же трое, уж не знаю, людьми ли они были, вошли ко мне и, не сказав ни слова, синхронно выстрелили тонкими паутинками из маленьких цилиндриков в их руках в мою сторону. Я не успела увернуться и оказалась связанной по рукам и ногам, после чего меня довольно грубо оттащили в уже знакомую камеру. Там я отмылась ржавой водой и уснула впервые в жизни стоя, как лошадь. Спать на холодном бетоном полу я не могла, чувствуя дикую боль переохлажденных мышц.
Через три дня они пришли снова и, связав меня оттащили на следующий бой. На этот раз это была женщина лет двадцати, такая же изможденная, как я к тому моменту. Много времени второе в моей жизни убийство не заняло. Потом я пила кровь, уже не морщась от омерзительного привкуса стали на языке. Я знала, что от меня хотели, и я всем своим существом хотела жить.
Ещё через три дня был мужчина лет сорока с яростным взглядом. С этим пришлось повозиться и он сильно рубанул ножом мне по плечу, когда я вспорола ему горло. Рана затянулась довольно быстро, особенно после того, как я выпила его досуха, чувствуя, как мой желудок всё больше приспосабливается к принятию именно этой пищи и я начинаю получать извращенное, на грани мазохизма удовольствие от того, что тело стало в какой-то миг послушным и намного более сильным, способным убивать.
Потом были мужчины, женщины, иногда даже дети. С моими ровесниками, выглядевшими как-то 'свежее' остальных было намного труднее драться, их было труднее убивать. Они были кажется такого же качества, как и я, только почему-то слабее, медленнее... Даже глупее.
И вот, этот восемьдесят третий труп. Он был сильнее и в какой-то момент я дико испугалась, что он может меня убить, но потом что-то внутри меня щелкнуло и стало с садистским удовольствием подчиняться тому голосу в динамике, который после каждого моего боя диктовал мне алгоритм, с помощью которого нужно было убивать противников. Раньше я ему не следовала, но теперь... Он вспорол мне бедро и плечо, сломал скулу и вывихнул ключицу. Да, это заживет, но я была слишком разозлена и распалена горячкой боя, что бы отдавать себе отчет о такой маленькой детали, как гуманность.
И вот, едва я хотела начать поглощать кровь противника, как посреди комнатки, заляпанной нашей с трупом кровью, воздух приобрел цвет и форму, став похожим на фигуру человека.
