- Дмитрий Дашков окончил Пажеский корпус в тысяча девятьсот тринадцатом году. Гвардейский офицер.
- Какого полка?
- Вышел в кавалергардский. В пятнадцатом году попал на фронт, в конце шестнадцатого, после контузии, получил отпуск и приехал в Петербург, в январе семнадцатого женился...
- Что вы можете сказать о его жене?
- Я видел Нину Александровну мельком еще в семнадцатом году. Когда в настоящее время меня выпустили из лагеря, я пришел к ней, намереваясь сообщить ей о гибели мужа. Кроме того, я надеялся, что она разрешит мне у себя остановиться, так как мне негде было жить, а никого из прежних друзей я не мог отыскать. Она и в самом деле согласилась прописать меня в комнате со своим братом-мальчиком. Пока все еще живу там.
- Что вы можете нам сообщить об этой женщине?
- Сообщить? Да право не знаю... Это талантливая певица, артистка Государственной Капеллы. Она, кроме того, постоянно выступает в рабочих клубах...
- Ее отношение к Советской власти, должно быть, резко отрицательно?
- Я никогда не слыхал ни одного антисоветского высказывания у этой дамы. Подождите... Я припоминаю сейчас ее подлинные слова: "В царское время семья мужа не пустила бы меня на сцену. Только революция дала мне возможность выступать перед широкими массами".
Следователь усмехнулся:
- Скажите, какая сознательная! Ну а почему вы, пролетарий по рождению, так прочно связались с белогвардейским движением? Почему ни разу не попытались перейти на сторону красных?
- Да ведь я с самого начала попал через Дмитрия Андреевича в белогвардейские круги. О красных знал только понаслышке. Думал, если перейду, расстреляют как белого... Ну и держался белых. Отступал с частями, попал в Крым. Сказать "перейти" легко, а как это сделать?
- Делали те, которые хотели. А скажите, присутствовали вы при смерти Дмитрия Дашкова? Вы это почему-то обошли молчанием. Ну! Чего же вы опять молчите? Тому, кто говорит правду, раздумывать нечего. Видели вы его мертвым?
- Да, - сказал Олег и почувствовал, что непременно запутается.
- Это странно. У нас вот есть сведения, что он был не убит, но ранен и после поправился. Что вы на это скажете?
"Эти сведения обо мне! - лихорадочно проносились мысли в голове Олега. - Да, они путаются между мной и Дмитрием, поскольку фамилия одна, а сведения отрывочны. Что отвечать? Если я буду настаивать, что Дмитрий убит, то натолкну их на мысль, что есть другой Дашков, к которому относятся сведения из госпиталя..."
- Не знаю, что вам сказать, - ответил он. - Я видел его на носилках без памяти, его уносили в госпиталь. Я думал, он умирает... Может быть, он прожил еще несколько часов или дней, но, во всяком случае, не поправился, так как к жене он не возвращался.
- Вы в этом уверены?
- Уверен. Она всегда говорит о нем как о мертвом. Все, кто ее окружают, знают, что муж к ней не возвращался. Свидетелей достаточно.
- А вы не осведомлялись о его здоровье тогда же?
- Нет. Я сам был ранен через два дня и еще не успел поправиться, когда пришли красные.
- Вот этот шрам на вашем виске, очевидно, след ранения?
- Да.
- Забавно! Два неразлучных друга, Казаринов и Дашков, оба ранены в висок, один - в правый, другой - в левый.
Олег настороженно молчал, стараясь проникнуть в значение этих непонятных для него слов.
- Вы только в висок ранены или было еще ранение?
"Ну, конечно, - подумал Олег, - очевидно, у них имеются сведения, что Дашков лежал с осколочным ранением ребра и раной в висок кроме того".
- Было еще второе, - пробормотал он сквозь зубы. И увидел при этом, что следователь заглядывает в какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе.
- Ага! Второе! - и какой-то блеск, напоминающий глаза кошки, когда она играет с мышью, мелькнул в глазах следователя, обратившихся опять на Олега. Он нажал кнопку коммутатора: - Алло! Попросите в тринадцатый кабинет дежурного врача. Без промедления.
На ногах следователя были коричневые краги. Он бойко переменял положение ног, и краги скрипели. Звук этот задевал по нервам Олега.
- Раздевайся! - сказал следователь и прошелся по кабинету. Он уже обращался к Олегу на "ты", очевидно, уже считая его разоблаченным.
- Для чего это нужно? Я не скрываю, что у меня было еще ранение в правый бок.
- Раздевайся, говорю, - повторил следователь и, вынув револьвер, щелкнул им перед носом Олега.
Олег знал этот прием и не мог испугаться, но окончательно понял, что на него уже смотрят как на арестованного.
В кабинет вошел пожилой мужчина, тоже в форме, поверх которой был накинут белый халат.
- А, доктор! Простите, побеспокою. Вот осмотрите-ка этого молодчика. Тут должны быть рубцы от ранения левой почки. Ну, левая и правая сторона могут быть спутаны... Этому я значения не придам... Почки, одним словом. Освидетельствуйте его да снимите пробу с волос - не выкрашены ли. Должны быть рыжие.
Олег с удивлением поднял голову. "Почки? Рыжие волосы? Так госпитальные сведения не обо мне?" - мелькнуло в его мыслях.
Доктор приблизился к нему.
- Товарищ следователь, попрошу вас сюда, - сказал он через минуту. Вот, взгляните сами: здесь было разбито ребро и, очевидно, повреждено легкое. Но это не то ранение, о котором говорите вы. - И он обратился к Олегу: - Вам резекцию ребра делали?
- Да, - процедил сквозь зубы Олег.
- Плевали кровью?
- Да.
- Клинически тоже совсем другая картина, товарищ следователь, авторитетно подчеркнул врач.
- Да мало ли что он вам скажет! А тем более при подсказке, - с досадой возразил следователь. - Он тут с три короба врал. Не верьте ни одному его слову. Я вам повторяю: здесь должно быть ранение почки.
- Я вовсе не его словам верю, а собственным глазам. Почки расположены ниже, эти рубцы не могут относиться к ним.
- Ага! Ниже! - и следователь опять повернулся к Олегу. - А ну! Снимай пояс!
- Вы третьего ранения не найдете. С меня и двух вполне достаточно! выговорил Олег, но револьвер опять щелкнул перед его носом.
Пришлось раздеваться. Заметно было, что следователь очень удивился, не обнаружив более рубцов и выслушав уверения врача, что цвет волос натуральный. Он попросил врача зафиксировать, на бумаге результаты осмотра, а сам тоже сел к столу, сказав Олегу:
