- Валентин Платонович, вы ужасный человек! - сказала она, глядя на него без улыбки.
- Весьма польщен. Однако же отвечайте.
Ася секунду помедлила.
- За свой идеал хотела бы, - сказала она очень серьезно, - только не теперь, попозже, теперь мне еще так у бабушки пожить хочется.
- Точно и ясно, - сказал Валентин Платонович, но Шуру Краснокутского этот ответ почему-то взял за живое.
- Уточните же, про крайней мере, что за идеал и каковы его отличительные признаки? - воскликнул он.
- Александр Александрович, если я правильно понимаю, вы задаете ваш очередной вопрос? - пожелал навести порядок Фроловский.
- Да, пусть это будет мой вопрос! Воспользуюсь своим правом, уж если до этого дошло!
Все улыбнулись.
- Мы ждем ответа, Ксения Всеволодовна, - сказал Фроловский.
- Да не торопите же! Дайте хоть подумать, - пролепетала сконфуженная Ася. - Мой идеал... Это такой... человек, который очень благороден и смел, а кроме того обладает возвышенным тонким умом. Он должен глубоко любить свою Родину, как папа, за Россию отдал жизнь.
- Ксения Всеволодовна, - сказал Олег, улыбаясь и не спуская с Аси ласкового взгляда, - как же так: "отдал жизнь?" Выйти замуж за покойника только в балладах Жуковского возможно.
- Ах, да! В самом деле! Я, кажется, сказала глупость... Ну, если не погиб, то во всяком случае много вынес за Россию - бедствовал, скрывался, был ранен... - Она замерла на полуслове. Ей пришло в голову, что слова ее могут быть отнесены прямо к Олегу, и, опустив голову, она не смела на него взглянуть.
- Тяжелый случай! - безнадежно сказал обескураженный Шура.
- Ваши дела плохи! - сказала ему Леля.
Асе хотелось поскорее уйти от этой темы, и она спросила:
- О какой балладе упоминали вы, Олег Андреевич?
- О балладе "Людмила". Девушка роптала на Провидение за то, что жених ее пал в бою. И вот в одну ночь он прискакал за ней на коне. Был ли это он сам или дьявол в его образе - история умалчивает, но он посадил ее на своего коня и умчал на кладбище.
Олег не продолжал далее, но неутомимый Валентин Платонович закончил за него:
- И могила стала их любовным ложем.
- Monsieur, monsieur! - предостерегающе окликнула француженка, хлопотавшая около стола.
- Milles pardons!* - воскликнул Валентин Платонович, - но это сказал не я, а Жуковский!
* "Тысяча извинений!" (франц.)
Шура, между тем, не мог успокоиться по вопросу о "герое".
- Ксения Всеволодовна, вы несправедливы! - воскликнул он, - я по возрасту моему не мог участвовать в этой войне и проявить героический дух. А теперь господа пажи попадают в выгодное положение по сравнению со мной потому только, что старше меня.
Олегу стало жаль юношу.
- Успокойтесь, Александр Александрович, еще никто никогда не жалел, что он молод. У вас еще все впереди, а наша молодость уже на закате, сказал он.
- Аминь! - замогильным голосом откликнулся Фроловский. - Будем, однако, продолжать. Спрашивайте теперь вы, Елена Львовна.
- Какое сейчас твое самое большое желание? - спросила Леля Асю.
- Вернуть дядю Сережу, - это было сказано без запинки, и лицо стало серьезным.
Очередь была за Олегом.
- Я буду скромней моих предшественников. Что вы больше всего любите, Ксения Всеволодовна, не "кого", а "что"?
- Что? О, многое! - она мечтательно приподняла головку, но Фроловский не дал ей начать.
- Учтите, что собаки, овцы и птицы относятся к числу предметов одушевленных - не вздумайте перечислить все породы своих любимцев.
- Какой вы насмешник! Я грамматику немного знаю, - на минуту она призадумалась. - Люблю лес, глухой, дремучий, с папоротниками, с земляникой, с валежником, фуги Баха, ландыш, осенний закат и еще купол храма, где солнечные лучи и кадильный дым. Ах, да, еще белые гиацинты, вообще все цвети и меренги...
- Ну, вот мы и добрались до сути дела! - тотчас подхватил Фроловский. - Теперь вы начнете перечислять все сорта цветов и все виды сладкого. Что может быть, например, лучше московских трюфелей?
- Трюфеля я последний раз ела, когда мне было только семь лет, и не помню их вкуса, - было печальным ответом.
- За мной коробка, как только появятся в продаже! - воскликнул Шура, срываясь со своего места, и даже задохнулся от поспешности.
Все засмеялись.
- Коробка за вами. Решено и подписано, а теперь переходим к следующему пункту, - провозгласил, словно герольд, Фроловский. - Ну-с, кого из числа играющих, Ксения Всеволодовна, любите больше всех?
- Что ж тут спрашивать? Ясно само собой, что Лелю. Ведь мы вместе выросли.
- А кого меньше всех?
Наступила пауза.
- Я облегчу ваше положение, Ксения Всеволодовна! - сказал Олег. - Меня вы любите меньше всех, так как вы только теперь узнали меня, а все остальные здесь ваши старые друзья.
Он сказал это, желая подчеркнуть, что не принял на свой счет ее высказываний по поводу идеального мужчины, и дать ей возможность выйти перед всеми из неловкого положения, но она в своей наивной правдивости не приняла его помощи.- Вот и нет, не все вовсе, - ответила она с оттенком досады.
- Меня, наверно, - уныло сказал Шура.
- И не вас! - сказала она тем же тоном.
- Так кого же?
- Вас, - и взгляд ее, вдруг потемневший, обратился на Валентина Платоновича.
- За что такая немилость, Ксения Всеволодовна? - воскликнул тот.
Все засмеялись.
- Мораль сей басни такова, не задавать нескромных вопросов, - сказал Олег.
Исповедь Аси, наконец кончилась.Наступила очередь Лели
- Враг у меня один - товарищ Васильев, - объявила она.
- О, это становится интересно! Друзья мои, слушайте внимательно, воскликнул тот же Фроловский. - Кто он, сей товарищ?
- Инструктор по распределению рабочей силы на бирже труда. Он восседает в большой зале на бархатном кресле в высоких сапогах, в галифе и свитере, а поверх свитера - пиджак, на лбу хохол, на затылке кепка. Посетителю он сесть не предлагает. Я стою, а он говорит, что я дочь врага. "Ежели вы этого понять не желаете, моя ли то вина? Я охотно верю, гражданочка, что работа вам нужна, но заботиться о семьях белогвардейского охвостья нет возможности. Возьмите это в толк и не мотайтесь сюда зря, гражданочка" - Леля остановилась.
