- Пожалуйста. Сергей, ничего не высылай! Ведь мы здесь всегда сможем что-нибудь продать. Напиши. Если не будет заработка, мы тотчас вышлем и посылку и деньги. - сказала Наталья Павловна.
- Нет! Этого не будет - на хлеб себе я всегда заработаю, - сказал он, а про себя подумал: "Как знать, там могут запретить мне работать. С некоторым они так делали".
Семейные разговоры прервало появление старой графини Коковцевой. Она жила в том же доме, этажом ниже, и приходила иногда к Наталье Павловне поиграть в вист. Теперь она приплелась, опираясь на палку, поддерживаемая старой горничной, вся в черном, со старинной наколкой на седых буклях. Все поднялись, Сергей Петрович поцеловал ей руку.
- Это. Это Бог знает что! Это такое безобразие! Я напишу в Париж брату! - грассируя, говорила она, точно желая кого-то припугнуть этими словами. Через пять минут она удалилась, чтобы не стеснять своим присутствием в момент расставания. Тотчас вслед за ней в дверь постучала соседка, вселенная недавно по ордеру.
- Там пришел управдом - осведомляется, уехали ли вы?
И тут же на пороге выросла фигура непрошеного гостя.
- Что вам здесь угодно, товарищ! - спросил Сергей Петрович и вложил столько иронии в последнее слово, что человек, вошедший в комнату с фуражкой на затылке, учуял нелестное для себя в этом обращении.
- Я пришел проверить исполнение приказа. Я - при исполнении служебных обязанностей, так что вы, гражданин, не очень-то... - пробурчал он.
- Я должен уехать в два часа, а сейчас двенадцать с минутами. Я нахожусь в своем доме на законном основании, а вас попрошу немедленно отсюда убраться. Вы здесь лишний, могу вас уверить!
- Serge, au nom de Dieu!* - воскликнула Нелидова, хватая его за руку.
* Сергей, ради Бога! (франц.)
- Что вас страшит, Зинаида Глебовна? Это только управдом, а не комиссар чрезвычайки Этот не имеет власти отправлять на тот свет.
Управдом потоптался на месте и вышел.
- Они изведут всех лучших людей России! И так уже мало осталось! воскликнула Нелидова.
- Вы несправедливы, Зинаида Глебовна! Меня за мое происхождение следовало бы заморить в одиночке, а меня только высылают. Оцените великодушие соввласти!
Он взглянул на часы. Наталья Павловна стояла около дверей кабинета.
- Поди сюда, - позвала она сына и отступила в глубь комнаты. Там она прошептала ему что-то и перекрестила.
Решено было, что поедут провожать только девочки. Нелидова и француженка начали наперерыв объяснять Сергею Петровичу, что положено из теплых вещей и что из провизии следует есть в первую очередь. Они крестили его, он перецеловал им руки и уже двинулся идти, как вдруг послышалось слабое повизгивание - умирающая борзая выползла из-под рояля и делала отчаянные усилия, чтобы, добраться до уезжающего хозяина. Все с изумлением переглянулись: неужели она поняла? Она доползла, положила морду на передние лапы и подняла на него кроткие, печальные глаза. Сергей Петрович наклонился к собаке.
- Ну, прощай, бедняга! С тобою, видно, нам уже не увидеться! Да, Диана, плохие пришли времена! - и он почесал ей за ушами. - А где Всеволод Петрович?
Собака взвизгнула и оглянулась. Сергей Петрович повернулся к матери:
- Помнишь, мама, как в Березовке мы с Всеволодом возвращались, бывало, с охоты с полными ягдташами и всегда сохраняли в величайшей тайне, кем сколько убито птиц? Дело-то все в том, что убивал один Всеволод; я вечно палил мимо, а вот она, эта самая Диана, одна была в курсе событий и презирала меня тогда до такой степени, что отказывалась со мной ходить. Однако пора. Иначе опоздаю.
На лестнице он обернулся еще раз: мать стояла на пороге, за нею. Нелидова и францужен-ка. Все смотрели ему вслед. Наталья Павловна и теперь не плакала, но выражение глубокой скорби лежало на красивом старческом лице и тонкая рука крестила сына. Сколько раз этим жестом она провожала его сначала на фронт в Галицию, потом в Белую армию и, наконец, в ссылку. Он был единственным из ее детей, оставшимся при ней, - старший любимый сын расстрелян, дочь с семьей пропала во время оккупации Крыма. Была минута, ему захотелось подбежать к ней и, как в детстве, припасть к ее груди головой... Он сделал прощальный жест рукой и надев шляпу пошел вниз, шагая через ступеньку. Девочки шли сзади и вдвоем тащили за ремни тяжелый рюкзак который ни за что не хотели надеть ему на плечи.
Глава шестая
С тех пор как Елочка помнила себя, бабушка ее круглый год жила в небольшом розовом поместье куда на лето к ней слетались дочери. Все эти женщины - бабушка и сестры Елочкиной матери - курсистки-бестужевки - были несколько сухи и своеобразно аскетичны. Одевались строго: иначе, чем в английских костюмах. Елочка даже вообразить их себе не могла Все ультра-модное вызывало колкие насмешки. "За модой можно следовать только издалека", - провозглашала бабушка. В деревне считали хорошим тоном ходить без зонтиков и без перчаток, балы и приемы считали ненужной потерей времени. Гостеприимство было не в моде: проводив соседей говорили друг другу "Надоели своей болтовней". Не было обидней клички, чем "светская пустышка".
Ни музыкой, ни балетом в этом доме не увлекался никто. Литература, художественные выставки, драматические спектакли - другое дело. Вкус к ним был весьма развит и утончен, а в деревенском доме была богатая библиотека с большим количеством иностранных книг.
Церковных праздников и постов в этой семье не соблюдали и, шутя, говорили друг другу: "Мы потрясаем основы", однако, венчались и отпевали усопших неизменно в церкви. Священ-ников и военных не любили, и погоны Елочкиного дяди - хирурга - вызывали все ту же брезгливую гримаску. Елочкин отец, безвременно погибший талантливый земский врач, был в этой семье особенно уважаем.
К придворному миру и аристократии относились несколько иронически; Елочка хорошо помнила такие выражения, как "раздулся от сословной спеси" или "понес аристократическую чушь", но наряду с этим, сколько собственного превосходства вкладывалось в слово "провин-циалы", с которым другие неизбежно связывали нечто отсталое и затхлое. Как артистично французили за столом, не желая быть понятыми горничной!
