А Настасья удивлялась, что к ним, в глухую деревню, тянутся люди. Да, места красивые, лес полон грибов и ягод. Но до реки далеко. И развлечений никаких. Только молчаливый лес да луг, летом поросший травой, а зимой засыпанный снегом. Тишина. Воздух медовый. Спокойствие и осознание себя одним целым, с этим странно-шумящим, будто что-то шепчущим лесом. С родной, построенной в незапамятные времена, деревней. С людьми. С каждой травинкой, с каждой птицей, громко или тихо поющей, щебечущей, курлыкающей.

Да и мобильные телефоны, только-только появившиеся, молчат и с абонентом не соединяют.

Она вспомнила, как из телефонной кампании к ним приезжал молодой энергичный парень в синей форменной одежде. Ходил с прибором, похожим на проволочную антенну по всей деревне, но так и остался в недоумении, объяснив, что сигнал где-то блокируется и поэтому мобильный телефон здесь - только игрушка. Местные фыркали презрительно, вертели головами, будто ища то место, где телефонный сигнал, похожий на тонкую линию загустевшего воздуха, обрывается. Поворачивали головы к темному лесу, и говорили: "Зачем нам телефон? Вон у Матвеича есть, а больше и не нужно. А кому очень хочется - тяните провода, или придумывайте еще какие хитрые штуки".

Антошка все еще спал, измученный бессонной ночью. А Настасья замесила тесто и, пока оно поднималось, тоже решила прилечь.

Рядом с кухней находилась бывшая комната деда с бабушкой. Сейчас в ней жила Настасья с сыном, верхний этаж пустовал. Иногда Настасья поднималась туда и, мечтательно улыбаясь, представляла, как вот за этим письменным столом ее сын рисует, делает уроки или читает. Представляла, как Антоха растет, каким умным и рассудительным становится. Возможно, уедет в город учиться, потом женится, привезет сюда жену, появятся детки. Станет Настасья счастливой бабушкой.

Тут обычно замечтавшаяся женщина смахивала слезу и застенчиво улыбалась.

Настасья зашла в их комнатушку, заглянула в кроватку к сыну. Антошка спал спокойно, лишь маленькие кулачки сжались так, словно он собрался бороться со всем миром.

Она легла на свою кровать, минуту лежала, улыбаясь, и совершенно не заметно провалилась в сон.

...Настасья видела деревню с высоты. Тяжело взмахивая крыльями, она уверенно летела вперед. Повернув голову на длинной шее, разглядывала окрестности. Видела далеко лежащий поселок, огромные зеленые луга, узкие, словно нарисованные тонким карандашом, шоссе, со спешащими по ним машинами, игрушечные домики, маленьких человечков, суетящихся на своих крошечных огородиках. Какой-то нереальный, ненастоящий мир. Словно нарисованный. А впереди, закрывая небо, темнел лес. Пугающий своим спокойствием, молчаливый, хранящий миллионы тайн. И возможно, охраняющий этот, Настасьин мир. И деревенских жителей, даже не задумавшихся никогда о том, что их мир, вероятно, не единственный, и убегающие вдаль поля и узкие змейки дорог, и веселую перекличку грибников.

В странном сне Настасья знала, что летит к лесу. Обладая зоркой птичьей интуицией, она чувствовала, куда нужно направляться. А еще понимала, что делает так уже много лет. Эта дорога в небе была для нее знакомой и родной.

Уверенные взмахи крыльев, поворот головы, негромкое гоготанье, словно приветствие, - и вот она опустилась возле леса.

Она щипала траву, резко дергая сочную зелень, потом задремала, засунув голову под крыло и, наконец, проснулась от легких осторожных шагов, шепота, ласковых прикосновений знакомых рук.

Возле нее опустился на корточки ее сын. Серьезный и взрослый.

Настасья потянулась к нему, обняла крыльями, нежно пощипывая за руки. Неподалеку от сына стоял человек. Высокий, темноволосый и молчаливый. Загадочный. Он походил на дерево с черной корой из "темного леса". Настасья не испугалась его, но близко подходить не стала.

Антошка о чем-то рассказывал, спрашивал, ласково улыбался, понимающе переглядываясь со вторым. Настасья чувствовала связь между этими двумя, и это чувство затопило все вокруг. Стали тише звуки, ветер замер, упал в траву и маленьким глупым ветерком кувыркался, пригибая травинки. Стало легче дышать, и Настасья, наконец-то, подняла взгляд на того, другого.

И в ответном его взгляде, непроницаемо-темном, но таком чистом и открытом, она увидела благодарность, огромную и всепоглощающую, словно благодаря ей и ее сыну, ему даровали жизнь.

Настасья-гусыня затрепетала и от этого взгляда, и от свидания с сыном, и еще от тысячи маленьких и колких, заполнивших ее эмоций и чувств. Глаза ее наполнились слезами - а когда сморгнула, два силуэта уже исчезли, растворились в сумрачной темноте странного, но такого завораживающего леса...

Настасья проснулась с мокрыми щеками, с телом, налитым негой и томлением. А еще необъяснимой тревогой. Но не той, которая граничит с паникой и страхом, а той, когда знаешь, что твое будущее предопределено. Но, несмотря на боль и ужас, его нужно будет прожить. Ведь, пока не пройден один этап, второй не начнется.

"Ерунда, какая-то", - подумала Настасья. - "Приснится же такое". Она поднялась, все еще чувствуя приятную тяжесть, похожую на ту, когда ходила беременная и так часто прикладывала руки к животу с опаской: "Там ли? Живой ли?", что Макаровна смеялась: "Что будет, когда ребенок родится? Из рук не выпустишь?". А Настасья, улыбаясь, думала: "Не выпущу, никогда не выпущу".

Она быстро и умело налепила булочек с корицей и сахаром. Заполнила два больших противня своей чудо-печки и, закрывая стеклянную дверцу, залюбовалась на красоту, которую сотворили ее руки.

Через несколько минут по дому пошел густой и сладкий запах свежей выпечки. Он гулял по комнатам, поддразнивая, а потом потянулся к открытому окну и убежал на улицу, чтобы, смешавшись с другими запахами и ароматами, раствориться в них. Но перед этим сладкой волной пройтись по главной улице, ворваться в каждую приоткрытую форточку, а затем умчаться к лесу.

Пришла Макаровна, проснулся Антошка, и они пили чай с изумительными булочками. Макаровна достала принесенную бутылку смородиновой настойки, и несколько чайных ложек ее в горячем чае сделали вечер просто изумительным.

Они легли рано, как и все в деревне. Настасья, уставшая и слегка пьяная, моментально заснула и не слышала, как гудело и стонало что-то неведомое возле темного леса. А Антошка лежал тихо, прислушиваясь, улавливая какие-то слова, странную мелодию, состоящую из скрипа сосен, шелеста хвойных игл и вздохов ветра. Наконец и он заснул.

Настасья проснулась среди ночи от стонов сынишки. Подошла к кроватке, потрогала рукой влажный лоб. Температуры не было, но маленькое личико искажала гримаса боли. Настасья принесла мазь и начала осторожно втирать пахучую жидкость в ножки. Она закрыла глаза, повторяя и повторяя однообразные движения, не замечая, как погружается в сон. Ей снилось, как она разглядывает ноги сына и замечает на них пульсирующие точки боли. Красные, бегающие пятнышки, словно дразня, хаотично двигались вверх и вниз по ноге, слабо мерцая. Настасья ловила эти красные, будто воспаленные пятнышки. И вот что удивительно: горячие, как головешки, они гасли и становились прохладными под ее исцеляющими пальцами. Это походило на игру. Поймать, слегка надавить и бежать за другими. Пальцы женщины двигались проворно, и вот ни одного бегающего пятна не осталось. Настасья укутала сына в одеяло и расслабленно замерла на стуле. Через секунду проснулась, вскинула голову и увидела, как сын спокойно сопит в кроватке.

Настасья вспомнила странный сон, поднесла руки к лицу. "Руки как руки", - усмехнулась она. Но сон был таким живым и ярким, что сомнение осталось. Возможно, лекарство помогло, а возможно, и волшебные прикосновения.

Настасья устало поднялась со стула. Растерла поясницу, потянулась и пошла спать.

И лежа на большой кровати, на прохладной простыне, уже закрыв глаза, она подумала, как много снов, ярких и необычных, она стала видеть после рождения Антошки. Каждый сон - будто открытая дверь в далекую и древнюю страну. А ее сын - как проводник туда. Словно много столетий тот мир и этот ждали его рождения. Настасье хотелось о чем-то спросить, но она уже спала, уловив напоследок, словно в подтверждение своих мыслей, тихий и протяжный вздох под окном.